— Раз надо, так надо! — самоотверженно объявил он комиссии. — Поеду и укреплю!

Провожали его с помпой. Гремел оркестр народных инструментов. Пионеры подносили на память энтузиасту цветастые вышивки. Глава учреждения произнес такую прочувствованную речь, что три дня после этого не мог работать…

Итак, Сердешников укатил. Из вагона долго доносились до провожающих бодрые слова песни: «Едем мы, друзья, в дальние края!»

А через четыре месяца он вернулся. Ходил по кабинетам в запыленном плаще, сосредоточенный и томный. Сослуживцам охотно рассказывал:

— Раз надо, так надо! Приехал — и сразу поднял общественное хозяйство на уровень…

Начальство ознакомилось с характеристиками. Все было в полном ажуре: «Проявил… Пытался… Старался… Расхворался…» Решили повысить его по службе.

И стал Сердешников старшим сотрудником. Пообвык немного, заскучал и выразил желание:

— Вот тут, я читал, производственные управления создают. Мне бы хотелось снова откликнуться… Опять же, как имеющему опыт…

Провожали старшего сотрудника с цветами. На перроне говорили зажигательные речи о скромных тружениках, незаметных героях…

А через некоторое время Сердешников объявился вновь. Деловито ходил по комнатам и тряс перед любознательными сотрудниками справками. Дивясь про себя, почему это тамошние руководители отпустили такой ценный кадр, сослуживцы тем не менее одобрительно кивали головами.

Приступил к работе в учреждении Сердешников уже в новом качестве — заведующим отделом. Однако миновало время, и стал он на работу приходить задумчивым. Но однажды не выдержал, признался приятелю:

— На какой бы еще призыв отреагировать, а? Посоветуй, старина. Уж больно мне хочется стать заместителем управляющего…

Вот они какие бывают, пенкосниматели!

НА ВАХТПАРАД СТАНОВИСЬ!

Пакгауз пылал весело и дерзко. По хозяйственному двору метался завскладом и горестно причитал:

— О пожаре звонить ноль один… ноль один… ноль один! Пожарная колесница прикатила как раз к головешкам. Бойцы, кряхтя, расшвыряли угольки по углам, обдали из брандспойта толпу зевак и подрубили два огнеопасных деревца.

Завскладом, заикаясь от материальной ответственности, кинулся к брандмайору.

— Где же вы были раньше?

Брандмайор величаво вздернул опаленную голову.

— А на собрании!

— На каком таком собрании? — ужаснулся завскладом.

— А по случаю кампании борьбы с огнем и пламенем… Эх, гражданин клиент, гражданин клиент!.. И подпортил нам этот складик картину.

— Какую картину?

— А итоговую.

Завскладом пугливо огляделся. Пожарные были обряжены в парадные робы. На их касках приплясывало солнце. Они прибыли прямо с торжества, посвященного итогам смотра противопожарного состояния объектов.

Почти анекдотическая история, не правда ли?

А между тем она почти идентична происшествию, которое случилось на одном заводе.

Нетрудно представить, как здесь все затевалось. В какой-то день в завкоме спохватились:

— Что-то давненько не проявляли инициативу!.. Не отстаем ли, товарищи?! Не плетемся ли в обозе?! Кажись, пожарники еще у нас не охваченные…

И вот уже раздался трубный глас:

— На вахтпарад становись!

И вот уже на заводские плацы вывезли грозную технику — от лестниц, ведущих прямо к Большой Медведице, до гибких, словно питоны, брезентовых шлангов. На задворках разожгли репетиционные очаги загорания. В цехах развесили актуальные увещевания: «Не доверяйте детям электроприборов!» Специальная комиссия, подперев головы кулаками, разрабатывала премиальные сметы.

Всё учли. Всех охватили. Запамятовали только пустячок. Забыли оставить на объектах, о безопасности коих так усердно пеклись инициаторы смотра, обычных дежурных. Они равняли строй на вахтпарадах. Они топали коваными каблуками по кругу и перебрасывали с ладони на ладонь эстафетный брандспойтный ствол.

В итоге, как уже сказано, славная кампания завершилась не тренировочным, а всамделишным пожаром. В результате осиротевший пакгауз запылал, точно факел.

Однако не будем так придирчивы к огнеборцам. Смотровая стихия захватывающа и пленительна. Она покоряет иногда и прочие области жизни. Она превращается подчас в долговременные праздники шума и треска, в фундаментальные мероприятия по борьбе за радужную отчетность.

В одном из цехов того же завода нам признались, что только за девять месяцев минувшего года здесь провели девять традиционно важных смотров: смотр техники безопасности, смотр молодых изобретателей и рационализаторов, смотр охраны труда, смотр выполнения плана научно-исследовательских работ, смотр экономии и использования производственных фондов, смотр охраны социалистической собственности, смотр культуры производства, смотр бережного хранения и использования металлов, смотр пожарной безопасности…

Конечно, можно было еще провести смотр выполнения производственного плана. Но, наверное, уже не было сил. Все наиболее стойкие активисты были распиханы по комиссиям и включились в дело с энергией, которой с лихвой хватило бы на то, чтобы пустить в ход электростанцию мощностью 100 тысяч квт.

И правда, разве ж без смотра стоит водружать ограждение вокруг револьверного агрегата? Разве без смотра имеет смысл оберегать производственные фонды или, не дай баг, проявлять душевное отношение к юным изобретателям? Не говоря уже о том, что просто подмести помещение без смотра как-то скучно и прозаично.

Конечно, хочется, чтобы все было торжественно. Желается, чтобы было парадно. Под пронзительный звон фанфар, под прибойный рокот оваций. С церемонным внесением и вынесением швабр. Да еще эдак месяцев на девять, а то и на весь календарный год.

Впрочем, когда не хватает запала на многоквартальные фестивали, замысливаются сокращенные кампании. Придумываются месячники вежливости, недели уборки мест общего пользования, дни подъема и вдохновения.

Недавно мне пришлось познакомиться с одним человеком, который откликался на парадные дни с особым воодушевлением.

— Оригинал! — сказал я. — Я тоже откликаюсь, но по требую за это медали… Тридцать первого декабря я подымаю бокал за досрочное исполнение желаний… Восьмого марта я объезжаю ларьки Главпарфюмера в поисках одеколона «Отелло»…

— Помилуйте, я имею в виду не праздничные, а вахтпарадные дни вроде дня здоровья. Этот день у меня на особом учете. Например, готовясь его встретить, я составил предельно напряженный график. Только благодаря ему я успел в течение двадцати четырех часов причинить непоправимую пользу своему организму… В одном районе мне позволили реплантировать зуб мудрости в отделении, которое открылось в этот день. В иное время, по-видимому, от перестановки жеваемых сумма не менялась… В другом районе мне разрешили сполоснуться в душевом павильоне, который отворили лишь в честь этого дня… А в районе, где я обитаю, мне было дозволено по случаю этого удивительного дня посадить три куста и два дерева. В прочес время, очевидно, деревья упорно не хотят приживаться… Наконец в связи с этим днем мне представилась возможность послушать у нас на предприятии санпросветительную беседу по линии солнца, воздуха и воды.

И он поведал, как плавно и завораживающе струилась беседа. И было забыто, что по линии солнца дневной свет проник сквозь отмытые стекла только за день до дня здоровья. И запамятовано, что по линии воздуха фрамуги были распахнуты в самый канун беседы, а по линии воды питьевые фонтанчики зажурчали как раз за час до выступления санпросвещенца.

Но увы, захваченный смотровой стихией, лектор ковылял от трибунки к трибунке. На инспекторский огляд производственных помещений у него уже недоставало времени.

Возможно, это происходило и не совсем так. И все-таки это чрезвычайно близко к истине. Очень еще часто мы вместо подлинного дела наблюдаем блистательную видимость борьбы за это самое дело.