– Тебя пока дождешься… – женщина не продолжила, отвлекшись на содержимое ящика.

Джина Остин не была красоткой и всё же её внешность не была лишена особенной привлекательности, которая зачастую заманивает мужчин в женские сети даже более результативно, чем смазливое личико или грудь седьмого размера. Кстати, грудь у Джины была, насколько можно было судить через её униформу повара, первого размера. Волосы тёмно-золотистые, глаза голубые с необычными желтыми крапинками на радужках, на носу с десяток мелких веснушек, левое ухо проколото в двух местах. Ростом она была заметно ниже меня, что примерно могло равняться метру шестидесяти семи – девяти. Если бы меня спросили, сколько бы я дала Джине лет, я без сомнений назвала бы точную цифру, которая подходила к её внешности так, как, возможно, не подходили мне мои двадцать три года. Тридцать лет – ни больше, ни меньше.

До трех часов дня я вникала в суть своих обязанностей, в чем мне усердно помогали Кристофер с Джиной и лэптоп*, который, в течении следующего месяца, должен был стать моей личной картой жизни Ирмы Риордан – шестнадцатилетнего подростка с завышенным самомнением, чья жизнь была расписана едва ли не поминутно (*Персональный переносной компьютер). От меня требовалось лишь одно – чтобы я следила за точным исполнением жизненного графика своей подопечной: гольф, конный клуб, танцы, лепка глиной, большой теннис, фортепиано, дополнительные занятия по французскому – и всё это расписано на несколько недель вперед с учетом выходных и будничных занятий в частной школе.

Я должна была посещать каждое мероприятие, судя по всему, для тотального контроля Ирмы. Как пояснил Кристофер, необходимость в столь сильном контроле над девочкой возникла из-за того, что мистер Риордан пару лет назад выбросил пятьдесят тысяч долларов на образование своей “принцессы”, разбросав купюры по конным и гольф-клубам, а спустя некоторое время выяснилось, что Ирма не посетила и половины из того, что было им оплачено. Всякий раз водитель привозил девчонку к месту проведения занятий, но Ирма, как оказалось, на занятиях не присутствовала, вместо этого отдавая предпочтение бесконтрольным прогулкам по Лондону или его окрестностям, после чего она с абсолютно спокойной душой возвращалась к уже ожидающей её в назначенное время машине и ехала домой.

Пятьдесят тысяч долларов!.. У меня едва приступ не случился от услышанной суммы.

Итак, с тех пор, как обман девчонки всплыл на поверхность, мистер Риордан меняет надзирателей Ирмы словно перчатки, так как долго дамочки на этом месте удержаться не в состоянии – подросток делает всё, чтобы избавиться от “назойливых мух”.

– Но если она не хочет заниматься в конном клубе или лепкой, тогда зачем это всё? – с неподдельным непониманием посмотрела на Кристофера я. – Ради чего мистер Риордан заставляет её всё это делать?

– Мистер Риордан не из тех непонимающих мужчин, которые заставляют детей заниматься дополнительными занятиями против их воли или в разрез с их интересами. Напротив, он весьма демократичен с Ирмой. По факту, он обеспечивает Ирму блестящим образованием, тем самым предоставляя ей одно из лучших мест в высшем обществе, но он не настаивал бы на дополнительных занятиях французским или на большом теннисе, если бы это было необходимо лишь для идеального образа в светском обществе. Чем лучше образована женщина в статусе выше среднего, тем больше её уважают, а не смотрят на нее как на безмозглую наследницу миллионов. Более того, Риордан не из тех, кто позволит девчонке потратить хотя бы одну неотконтроллированную тысячу долларов. Если бы Ирма в самом начале сказала, что не хочет заниматься дополнительными занятиями по плаванию или аэробике, мистер Риордан не оглядываясь уменьшил бы её нагрузку до минимума, оставив ей какой-нибудь конный спорт и фортепиано, но ведь Ирма решилась на ложь, которая обошлась ему в пятьдесят тысяч долларов. В итоге Ирма, из-за стыда перед её вскрывшейся ложью, полгода ходила красной, а мистер Риордан, в свою очередь, удвоил её нагрузку, сказав, что девчонка будет отрабатывать каждый выкинутый им доллар вплоть до её совершеннолетия. Поэтому Ирме Риордан ничего не остается, кроме как к восемнадцати годам стать развитой, разносторонней личностью с блестящим образованием за плечами.

– Представляю, что её ждет, когда она поступит в университет, – едва заметно поморщила носом я.

– Только не думай, что Риордан завышает планку. Риорданы не просто из крепкого теста – они из заколённой стали. Они привыкли бороться, зачастую соперничая друг с другом. Поэтому их не сломаешь дополнительным французским – только сильнее станут.

– Звучит так, словно они вообще ничего не знают о настоящей борьбе, – заметила я.

– Разве?.. Их жизнь заметно отличается от жизни простых смертных, но и у них бывали в жизни ситуации, от которых хотелось лезть на стену не только их семье, но и работающему на их семью персоналу, – многозначительно добавил Кристофер, отведя свой взгляд в сторону.

Мне стало интересно, о каких именно ситуациях Крис говорит, но я ведь не была из тех, кто отличается обостренным любопытством по отношению к жизням посторонних людей, так что уже спустя мгновение я забыла о своем секундном любопытстве, как о мимолётной слабости.

Внешне я была очень похожа на свою мать, хотя и не являлась её точной копией. Мы обе были достаточно высокими – мой рост равнялся метру семидесяти семи – у нас обеих были густые волосы цвета темного шоколада, мы обе отличались прямой осанкой и на щеках у нас во время улыбки проявлялись одинаковые ямочки. Самым весомым внешним отличием между нами были, пожалуй, глаза – у матери они были мягкого василькового цвета, в то время как мои зелёные глаза отдавали нефритовым оттенком.

По факту, своей головокружительной внешностью я была обязана красоте обоих своих родителей. Вот только, сколько себя помню, моя внешность здорово усложняла мне жизнь. Ослепляющая людей красота, на самом деле может стать для её обладателя тяжкой ношей. Когда мужская часть твоего окружения хочет затащить тебя в постель, женской части остается только ненавидеть тебя постфактум. Это всё равно, что находится между двух огней – рано или поздно душа, заточенная в обжигаемом сосуде, рискует стать пеплом. Но, кажется, мне это не грозит. Когда тебе наплевать почти на всё – тебе почти ничего не угрожает.

Я родилась и выросла в большой, и на редкость дружной семье. Моё детство прошло в непримечательном городке с населением в пятнадцать тысяч человек. До Лондона было рукой подать, благодаря чему я познакомилась с сердцем Великобритании еще в утробе матери – она пролежала в Лондонском роддоме на сохранении почти всю свою последнюю беременность.

Улица, на краю которой стоял наш двухэтажный домишка, обшитый деревянной вагонкой сизого оттенка, была обрамлена роскошными ивами, ветви которых никогда не обрезались, отчего, сколько себя помню, они подметали своими длинными косами края неровных тротуаров. Особенно я любила эти ивы с наступлением осени – казалось, в их кронах можно было спрятать всю свою сезонную грусть.

Отец был руководителем небольшой полиграфической фирмы, в то время как мама занималась домашним хозяйством, разделяя повседневные тяготы домохозяйства с прабабушкой (бабушкой отца). Прабабушка, которую мы всегда называли просто бабушкой Амелией, жила с нами столько, сколько я себя помню, и даже больше. Кажется, вокруг нее и была выстроена вся наша семья вместе с крышей самого дома.

Родители, отличающиеся едва ли не эталонной любовью к своим детям, всё же любили друг друга куда больше, чем нас. В детстве мне казалось – исчезни все мы внезапно, папа с мамой, из-за своей чрезмерной сосредоточенности друг на друге, даже не заметят этого. Конечно же это было не так, но я не преувеличивала, когда, будучи маленькой пипеткой, рассказывала своим бабушкам о том, как сильно мои родители любят друг друга, буквально до “пожирания”. И, судя по участивым взглядам бабушек, это осознавала не только я…