Выйдя из цитадели во внутренний двор крепости, Феофан повёл Волибора к южной стене, где располагались бараки гарнизона. Постоянный гарнизон насчитывал три сотни стражников, и у каждой сотни, был свой барак. Подойдя к одному из бараков, советник наконец то закончил выражать свои соболезнования. Волибор, делая простодушный вид, будто полностью принял только что выслушанное дерьмо за «чистую монету», даже слегка склонил голову в знак признательности, хотя в душе злорадно представлял себе, как не сегодня-завтра, наведённые им разбои разгромят в щепки обширную медоварню сладкоречивого интригана. Феофан явно был очень доволен этим жестом, и отворив дверь барака, пропуская Волибора вперёд, стал вводить его в курс дела:
– Ваше… боевое подразделение, в количестве трёхсот человек, пока расположилось в этом помещении. Из-за этого, нам пришлось временно потеснить стражу крепости, так как князь настоял на том, чтобы Вы, и… Ваши новые люди, оставались в крепости, пока остальная дружина не выступит на Радовеж…
Едва Волибор переступил порог, как в нос ударила смесь отрезвляющих ароматов: застаревший пот, высохшая на штанах моча, и запах месяцами не мытых ног. Даже бывалый вояка едва устоял на ногах… Ополченцы: призираемое всеми отребье. Подобный запах вполне мог исходить от любого другого скопления мужчин, но его концентрация в этом помещении, выдавала присутствие здесь именно этой социальной прослойки. Кошары ополченцев, практически полностью состояли из определённого типа людей: выходцы из бедных крестьянских или мещанских семей. Не получив какого-либо наследства (либо быстро и бездарно промотав его в питейных заведениях), при этом считая ручной труд низшим, неподобающим для себя занятием, эти «благородные мужи», видели достойное применение себя исключительно в военном деле. Но так, как ни храбростью, ни прилежанием в освоении хотя бы азов боевой техники, они также отличаться не желали, то им было заказано место даже среди рядовых дружинников. Из этих тупых, бездарных ублюдков, формировали подразделения, предназначенные больше для хозяйственных работ: вырыть ров и насыпать вал вокруг временного лагеря, заготовить брёвна для изготовления тарана, и тому подобное. Максимум, что им могли доверить на поле боя, это выгнать их на отвлекающий манёвр, в котором не нужно держать строй, прорывать вражеские шеренги, или быстро занять оборону на каком-либо участке, а нужно только, порождая вокруг себя хаос и панику, верещать и дохнуть, отвлекая на себя некоторые силы противника. Разумеется, что собирать трофеи на поле боя, их пускали уже самыми последними. Им, правда, положено было некое жалование, но было оно мизерным, и то, зачастую оседало в карманах военных чинуш. Так что жили эти «почтенные господа», в основном мародёрством в военное время, и воровством в мирное, что, не смотря на жалобы пострадавшего мирного населения, вполне гладко сходило ополченцам с рук. Хотя эти «богатыри» в страхе шарахались от дружинников, и даже от городской стражи, сами себе они виделись грозной военной силой, от которой зависит исход любого сражения, не забывая шёпотом обсуждать меж собой, что заслуги их всячески приуменьшаются.
Следом за Волибором вошёл Феофан, предусмотрительно прикрывший платком рот и нос. Гул разговоров, стоящий в помещении, стих: все уставились в сторону вошедших.
– Я – Главный Советник князя Батурия! – сразу же объявил ополченцам Феоофан, и свободной рукой, указал на спутника – Это – ваш прямой командир. Его имя Волибор. Под его руководством, вам поручено выполнить важную миссию: уничтожить банду разбойников! Ваш командир введёт вас в курс дела. Любой его приказ – это закон. Вам ясно? (Ополченцы молча пялились на придворного, не поняв доброй половины его слов и оборотов, но Феофан повторил более властно и настойчиво) Вам ясно?!
Из разных углов послышались нестройные и невнятные заверения, мол, поняли. Посчитав своё дело сделанным, Феофан повернулся к Волибору, и всё так же – сквозь платок – проговорил:
– Ну, что ж, желаю успехов!
Сказав это, он быстрым шагом убрался из вонючего барака. Волибор осмотрелся. Барак был, наверное, достаточно просторным для сотни человек, но три сотни здесь умещалось туго: люди (?!) сидели фактически друг на друге. Множество изучающих взглядов, уставились в сторону опального тысячного. Как опытный руководитель, Волибор знал, что установить свои правила в новом подразделении, нужно как можно быстрее, и любое проявление неуверенности с его стороны, будет расценено, как слабость. Медленно обведя присутствующих тяжёлым взглядом, командир ополченцев жёстким и уверенным голосом, дал короткий пролог к прощупыванию настроений, в среде новых подчинённых:
– Нам поручено вполне выполнимое дело! Разбойников, примерно столько же, сколько и вас, но нападём мы, когда они ожидать этого совсем не будут, и никакого серьёзного отпора дать не смогут. Будете следовать моим указаниям, и дело будет сделано чисто и быстро. Какие есть ко мне вопросы?
Несколько секунд царило молчание, после чего отозвался гнусавый голос, из глубины помещения:
– Ишь ты! «Нам поручено…», «Будете следовать моим указаниям…». А вот до нас дошёл слух, будто ты у самого князя Батурия в немилости, и всё это дело затевается, чтобы тебя погубить! А нам из-за тебя дохнуть не хочется!
Тысячный еле заметно усмехнулся: слух, значит, дошёл?.. Небось, Феофан постарался, чтобы он – Волибор – с этими голодранцами сладить не смог. Рассчитывает, что либо с разбоями справиться неудастся, либо ополченцы бунт подымут. В обоих случаях Волибору конец. Значит, мало его места тысячного лишить… Пкокоя придворным интриганам не будет, пока опальный тысячный дышит… Волибор с явной издёвкой отвеитил «собирателю слухов»:
– Раз не хочется, то может, пойдёшь, и сам князю об этом скажешь?! Он тогда, конечно, сразу же вам разрешит в этом деле не участвовать!
Отребье было возмущено подобным ответом. Поднялся страшный шум: ополченцы выкрикивали оскорбления и угрозы, потрясали в воздухе руками, делая ими вызывающие жесты, но с места никто пока не трогался. Волибор молча следил за галдящими, и кривляющимися ополченцами. По его коже гулял ощутимый холодок волнения, того самого, что в менее волевом человеке, мгновенно превращается в непреодолимый страх, сковывающий члены и мысли. Вооружение ополченцев находилось при них. Было оно, конечно, плохеньким, но один отличный, стальной меч, полученный Волибором лично из рук Батурия сразу же после памятного спасения в Славноградском сражении, был неважным противовесом трём сотням дешёвых копий, с наконечниками из мягкого, некачественного железа. Бывший тысячный отлично понимал чаяния бурлящего кодла: все ополченцы были недовольны угрожающей передрягой, и новым командиром, из-за которого рисковали в неё угодить. Они и рады были бы с ним коллективно разделаться, но никто из этих убогих созданий, не хотел начинать первым. И вот они все дружно храбрились, кичились напускной крутизной характеров, вдохновляя совсем уж конченых глупцов в своих рядах, на первый шаг. Волибор точно знал, что рано или поздно такой «герой» найдётся, и тогда поможет только решительность… Всё продолжалось в таком ключе довольно долго: очевидно ополченцев, сильно сдерживал факт присутствия по соседству стражников, которые, заслышав серьёзный дебош, с радостью прибегут «наводить порядок», без особых разбирательств. Но, наконец, «былинный богатырь» отыскался… Человек, кажущийся большим, только благодаря дрябленькому жирку, в серьёзном количестве скопившимуся на его боках, и сидевший на деревянном топчане по правую руку от Волибора, стал не спеша подыматься со своего места. Бывший тысячный и до этого успел отметить его взглядом, так как этот «витязь» нервозно ёрзал на месте, явно решая, проявить себя или нет. Теперь же, он подымался степенно, как будто просто устал от шума, и собирается не напрягаясь устранить причину его возникновения. Волибор был уверен, что даже если не противиться этому недотёпе, тот всё равно ограничится угрозами и ложными выпадами, ожидая поддержки от товарищей. Но Волибор решил противиться. Пухлый герой эпично принимал положение «стоя» совсем рядом с ним, и делал это, используя копьё, опёршись на него как на посох. В момент, когда значительную часть своего веса, тот перенёс на копьё, Волибор молниеносно подскочил, и выбил древко ногой, тут же отпрыгнув обратно. Потерявший равновесие ополченец растянулся на полу лицом вниз прямо у ног своего нового командира. Потерпевший сделал было рывок, пытаясь подняться, но Волибор со всей силы ударил его правой ногой, в область левого виска. Дёрнувшись, и слегка сместившись по ходу удара, тело замерло и обмякло, лишившись сознания. В бараке повисла гробовая тишина. Волибор тоже замер в молчании, схватившись за рукоять меча. Он лихорадочно думал, что каждая секунда замешательства противников бесценна, ожидая от них подсказки к дальнейшим действиям. И простодушные голодранцы дали её незамедлительно: почти все ополченцы рефлекторно направили взгляды в центр своей толпы, как будто ожидая от кого-то там получить указания к действию. В центре барака, сидели четыре человека, которые продолжали сверлить злыми взглядами нового командира, вместо того, чтобы искать взглядами чьей бы то ни было поддержки. Бывший тысячный сразу понял, что это местная «элита», без одобрения которой ополченцы ничего радикального предпринимать не станут. Он так же понимал, что они сейчас находятся на пороге трудного выбора, размышлять над которым у них нет времени, так как отреагировать на случившееся нужно немедленно. Но Волибор лишил их этого мучения, указав пальцем в их сторону, громко, чётко, и уверенно распорядившись:
