– Нет, не помешал, – ответил тот – Я уже закончил.
– Да я просто услышал стук в лесу, и пошёл на него… А это, оказывается, ты здесь деревья терзаешь.
Он подошёл к Духовладу, и присел рядом с ним, как бы приглашая к беседе. Молодой боец тоже присел.
– Ты ведь никуда не торопишься? – уточнил Вук, и когда собеседник отрицательно помотал головой, продолжил – Ходит много разговоров о том, как ты отличился в последнем налёте. Некоторые говорят, мол, тот боец из обоза, из-за снаряжения которого ты Щура прирезал, был умел и быстр, в одиночку нескольких наших убил… А ты с ним один на один разделался. Человеку, не знакомому с боевыми приёмами, в такой ситуации никакое везение не помогло бы. Может, тебе довелось в дружинниках походить?
Духовлад не спеша, обстоятельно рассказал историю о своём приходе на арену, о знакомстве с Военегом, поединках и тренировках. Рассказ явно очень заинтересовал Вука, да и понравился ему. В ответ он тоже разродился откровением:
– Да уж, ну и история у тебя! Если бы не твои общеизвестные подвиги, то я, наверное, и не поверил бы. Хотя… Чего ж в жизни не бывает?! Вот я, например, воспитывался дедом, так как родители мои, рано ушли из жизни. А дед мой, был знахарем и цирюльником: человеческое тело знал, как никто другой. И всё мне пытался передать свои знания… Деда я любил, и расстраивать не хотел, старался запомнить то, чему он меня учил, но сердце моё было занято другим: хотел я стать воином. Дед всё отговаривал, мол, щуплый я, маленький… Говорил, что копьё и щит больше меня весят. А я уверен был, что дедова наука, мне никогда в жизни не пригодится. Постоянно я бегал к усадьбе Управляющего наших земель, тайком подглядывал, как тренируются его наёмники. Они все здоровенные такие! Казалось, будто любой из них ударом гору свернёт! Только медленные все, будто волы в упряжке. Учил их какой-то дед, в молодости бывший дружинником. Старый, старый такой, пополам сгорбленный, без посоха ходить не может… Так смотришь на него – вот, вот умрёт. А как начинал наёмников учить, так преображался весь: голос делался звонким, глаза загорались! Наёмники его мало слушались, в основном украдкой над ним посмеивались. Подглядывая из укрытия, я старался повторять все их движения. И делал, вроде так, как они, только от их ударов земля ходуном ходит, а от моего – не всякая муха погибнет. Долго я так мучился, уже и отчаиваться начал, как вдруг пришла в мою юную голову мысль не только подглядывать, что наёмники делают, но и речи старца подслушивать. Стал я тогда его слушать, и те же ошибки, на которые он наёмникам указывал, стал у себя находить! Он им говорит, что неправильно, мол, что поменять нужно, а они улыбаются себе, да своё и делают… Думают, из ума дед выжил! А я слушаю, и стараюсь делать так, как старик указывает. Чувствую: через некоторое время, удар быстрее и сильнее становится… Тут уж радости моей придела не было! Я каждое слово старика стал отлавливать, обдумывать подолгу… Особенно запомнились мне слова его, брошенные с досадой нерадивым ученикам: «Излишняя сила в руках, данная от рождения, не благословление для воина, а проклятие, ибо все задачи в бою, он будет стараться решать через неё. Истинная же сила, заложена внутри человека, и есть она в каждом, а путь к ней лежит через ОСОЗНАНИЕ. Слабый от природы своей, откроет её скорее, так как нечем ему себя обманывать!». В общем, я даже не знаю имени человека, научившего меня сражаться, а он – ни разу не видел единственного своего ученика, который прилежно следовал его наставлениям…
Вук замолчал, пустым взглядом уставившись куда-то в чащу леса. Нахлынувшие воспоминания, явно пробудили в душе его некую грусть. Будучи уверен, что собеседнику станет легче после искреннего разговора, Духовлад побудил его продолжить рассказ:
– Что же случилось с тобой дальше? Почему же ты не явился к тому старику, и не показал, чего достиг?
– А дальше беда случилась. Приехали дворовые люди из усадьбы Управляющего, и забрали моего деда-знахаря. Сказали, что срочно надо. Такое частенько бывало, чтоб деда звали «срочно», и он никому никогда не отказывал. Ни простым, ни знатным. Говорил, что перед ликами Учения, Лечения и Смерти, все равны… Дело было вполне обычным, но к вечеру дед не вернулся, и на утро тоже… Только к вечеру следующего дня, его тело привезли, и вывалили под нашим забором, как мешок с мусором. Люди говорили, что случилось так: любимую собаку Управляющего, на охоте подрал кабан. Ради неё и посылали за знахарем. Только, пока её принесли из лесу, пока за дедом послали, пока тот до усадьбы добрался, собака много крови потеряла. Что дед ни делал, спасти её не смог. Управляющий был вне себя от горя, стал во всём обвинять знахаря, и приказал запороть деда до смерти. Холуям его дважды отдавать приказов не нужно было, те бы и матерей родных пороть стали, коль приказали б. Так и засекли деда моего. Люди его любили, спасибо хоть схоронить помогли, а то я – подросток – в этих делах мало смыслил… На третью ночь после похорон, я пробрался в спальню Управляющего. Время я выбрал предрассветное, когда сон самый крепкий, так что пройти охрану было не сложно. В его спальне, на стене рядом с кроватью, я увидел пояс, на котором висел вот этот меч, и ещё, вот этот… нож (при этих словах, он похлопал ладонями по клинкам, свисавшим с его пояса). Я тихо вынул из ножен короткий клинок, который сразу пленил меня: тонкий, упругий, острый… он как будто говорил мне, что весь век своего существования, ждал только меня (Вук вытащил свой необычный нож, нежно им любуясь, но спустя мгновение, под натиском других воспоминаний, его лицо снова стало недобрым). Я всадил этот клинок спящему Управляющему за ухо. Дед говорил, что в этом месте лезвие не встретит на своём пути кость. Всадил я его с такой силой, что кончик вышел из глаза. Управляющий забился в агонии, оставшийся глаз широко раскрылся, а из горла вырвался сдавленный предсмертный хрип. Я смотрел на его подёргивающееся тело, и сожалел только о том, что не мог убить его ещё несколько раз… Прихватив оружие ублюдка, я также тихо выбрался из усадьбы, и бежал в лес. Несколько дней я шёл подальше от дорог, опасаясь возможных поисков убийцы, благо догадался харчей с собой припасти. Когда же вышел на путь, в тот же день посчастливилось пристать к обозу.
– А где ты с Ратибором познакомился? – поинтересовался Духовлад.
– Так в том же обозе! Он был одним из наёмников, нанятых в охрану. Старший среди наёмников хотел прогнать меня, но Ратибор за меня заступился. Старший сразу же от меня отстал. Я стал сердечно благодарить своего заступника, но тот мне грубо ответил, что ему на меня плевать, а заступился он за меня потому, что не нравится ему старший наёмник, и он ищет ссоры, дабы поломать ему ноги. Я молча проглотил обиду, и всё равно всю дорогу крутился возле Ратибора. Поначалу он то и дело пытался отогнать меня, но через пару дней смирился с моим присутствием, а к концу пути, даже начал со мной разговаривать. Когда обоз добрался до первого же постоялого двора, в каком-то небольшом городишке, Ратибор всё-таки избил старшего наёмника, уже не напрягаясь ради поиска повода, и обоз двинулся дальше, а мы остались. Моему заступнику, всё ещё не нравилось моё присутствие, такой уж он по природе своей – одиночка. Только через пару дней, на тот постоялый двор заявились с дюжину подпитых стражников того городка, и случайно завязали перебранку с Ратибором. Долго он пререкаться с ними не стал, и начал громить их своей секирой. Я тоже ввязался в бой, и заколол парочку. Спастись бегством удалось только человекам трём из той дюжины, мы же быстренько покинули городишко, благо от него до Драгостола было рукой подать. Ратибор, увидев меня в деле, стал приветлив, и всю дорогу хвалил меня за проворность и решительность. С тех пор мы всегда вместе, и относимся друг к другу, как братья: на двоих делим еду, добычу и опасность. Ратибор зарёкся поступать в наём. Сказал, что не хочет больше выполнять приказы всяких дураков и трусов. В Драгостоле, тоже на одном из постоялых дворов, нам снова довелось подраться: кучка наёмников шумно веселилась посреди ночи, спать не давала. Мы их угомонили, правда уже не пуская в ход оружия. На том дворе был и Горан, брат Туров. Он видел, как мы тех наёмников отходили, и после говорил с нами. Предложил следовать с ним в Славноград в одном из обозов, но как его личная охрана. Ратибор стал отнекиваться, но Горан предложил большие деньги, да ещё и половину вперёд дал. У меня денег и вовсе не было, а у Ратибора уже почти закончились, и, рассудив, что предложение, всё-таки стоящее, мы согласились. Ехать нам довелось в его роскошной повозке, а это намного лучше, чем на телеге, соломой притрушенной. Когда же вокруг поднялся шум, и мы поняли, что это разбойный налёт, то хотели было в бой вступить, но Горан сказал оставаться в повозке. Он был спокоен, явно знал, что происходит, но при этом ничего не боялся. Мы смекнули, что неспроста это, решили его послушать. Только когда всё затихло, Горана снаружи позвали по имени, сказали, что всё закончилось. Тут мы уже ясно поняли, что он заодно с разбоями. Горан вышел, долго говорил с Туром, а после тот нам с Ратибором предложил в его отряде остаться. Мы рассудили между собой, что можно и разбойной жизни попробовать. В наёмники или стражники Ратибор всё равно идти зарёкся, а спины за плугом надрывать, чтобы какой-нибудь пухлощёкий управляющий на твоём труде разживался – это дело для бесхребетных мужланов. С тех пор мы здесь, в отряде. Может в быту нашем и не всё гладко, зато все вопросы общим Советом решаются, а не блажью одного полоумного начальника… А там поглядим, что дальше будет…
