- О том, чтобы Нора стала крестной Фионна.

- Я думал, она уже.

- Так и есть. Но я поговорила с Закари и, учитывая все...

- Ты хочешь, чтобы она стала его законным опекуном?

- Да. Если что-то случится со мной или с Закари, мы хотим, чтобы она заботилась о Фионне. Она пока не сказала «да».

- Она и не согласится.

- Закари уговаривает ее.

- Я думал, у него есть брат?

- Есть, и у меня есть братья и сестры, родители... Но не приведи Господь, я хочу, чтобы он был с Норой, и Закари хочет того же. Я хочу, чтобы он был с тем, кто знает правду о нем, с тем, кто знает, как он появился, и кто будет любить его из-за этого, а не вопреки этому.

И Фионн будет рядом с Сореном, о чем Грейс не сказала. Но ей и не нужно было этого делать.

- Она недостаточно доверяет себе. Но я не могу придумать никого лучше для воспитания его, если что-то случится, - ответил Кингсли и говорил это серьезно.

- Как и мы.

- Я поговорю с ней, - пообещал Кингсли.

- Правда? Пожалуйста, - попросила Грейс. - Завтра его первый день рождения. Не могу поверить, что моему малышу уже годик.

- Я до сих пор не могу поверить, что он здесь, - сказал Кингсли, крепче прижимая к себе Фионна. Мальчик, казалось, не возражал. Он снова заснул и тихо пускал слюни на рубашку Кингсли. Ничего такого, к чему бы он не привык. - Я и представить себе не мог... Да и кто бы мог представить? Он священник.

Грейс улыбнулась, и на ее лице появился легкий румянец.

- Не знаю, что на меня нашло, когда я попросила его, - призналась Грейс.

- Ты не обязана рассказывать мне, что произошло, - сказал Кингсли. - Это касается только тебя и его.

- Но мне нужно кому-то рассказать. Я не изменяла своему мужу. Он разрешил мне пойти повеселиться, как он сказал. Никаких правил. Все, что я захочу или в чем нуждаюсь. Я была подавлена, и он это знал. Нора помогла ему. Он думал, она и мне сможет помочь.

- У Норы необычные методы помощи нуждающимся. Но они работают.

- Именно. В тот момент… - продолжила Грейс, - я почувствовала, что это правильно. И я знала, что если ничего не скажу, если не спрошу, то буду жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Сейчас? У меня есть сын. У нас есть сын.

- Мы все... - Кингсли замялся и громко сглотнул. И низким голосом произнес: - Мы все очень счастливы.

«Мы все очень счастливы» - ужасный выбор слов. Ошеломительный восторг было бы более точным описание того, что они чувствовали, когда узнали, что у Сорена есть сын. Новость была сродни взрыву бомбы, их всех переполняла волна радости.

Кингсли наклонил голову и прошептал Фионну, - Я знаю твоего отца, - сказал Кингсли по-французски, что было личным между ним и Фионном. - Он для меня все. Ты благословлен быть частичкой его. Если когда-нибудь наступит день, и ты не ощутишь благословение быть его сыном, ты можешь прийти ко мне, и я расскажу, почему тебе повезло.

Кингсли поцеловал Фионна в макушку. Его сердце сжалось так сильно, что стало больно в груди. Неудивительно, что он всю свою жизнь стремился к боли. Она ощущалась как любовь.

- Он действительно сказал тебе это? Что его подруга Магдалена напророчила, что у него будет ребенок по милости Божьей[29]?

- Да. И она сказала мне, что мы с ним снова будем любовниками. Настоящее пророчество? Или самоубеждение? Это произошло. Вот что важно.

- В то утро... - начала Грейс и замолчала. - Я могу говорить об этом?

- Пожалуйста, - ответил Кингсли. - Ты можешь рассказать мне все, что угодно.

- В то утро, когда я пришла с ним в дом его сестры, в то утро, когда он думал, что умрет, - продолжила Грейс, взяв одеяло и аккуратно его сложив. - Мы с ним разговаривали. Он рассказал мне о Магдалене и о том, что она ему сказала. Что-то о Норе и о том, как это сбылось.

- Все это сбылось, - сказал Кингсли. - Даже Фионн.

- Интересно, думал ли он тогда о том, что сказала Магдалена о сыне? Интересно, давало ли это ему надежду в то утро? Мне хочется верить, что так и было.

- Тем утром ты подарила нам надежду, - ответил Кингсли. - Если бы ты не добралась ко мне вовремя... Даже думать об этом не могу. Судьба или нет, ты заслужила своего сына.

- Как только я вернулась домой к Закари, то рассказала ему, что произошло, что я сделала. И когда обнаружила, что беременна, у меня появилось предчувствие. Через несколько месяцев после того, как он родился, я посмотрела на него, и я знала, и Закари тоже.

Кингсли посмотрел на фотографию на столике - Закари держал Фионна на руках и выглядел совершенно довольным.

- Закари любит Фионна. Фионн - его сын во всех отношениях, - сказала Грейс.

- У моего сына, Нико, был хороший отец. Мне больно говорить, и я скажу это только тебе, но как бы это ни было больно, я рад, что не знал о нем, пока он не вырос. Нико идеален. Я не смог бы лучше воспитать его, чем его отец.

- Ты сожалеешь об этом? Что не был отцом Нико, когда он рос?

- Иногда, - признался Кингсли. - Но я не сожалею ему. Не думаю, что был готов стать отцом до недавнего времени. У меня было слишком много незаконченных дел. Нико заслуживал большего, чем я мог ему дать. Его отец был хорошим человеком и любил его. А сейчас... Нико трудно полюбить меня. Но он старается. Он сказал, что старался. И это все, о чем я могу просить.

Грейс судорожно вздохнула и сглотнула.

- Это трудно, - продолжила она. - Я не хочу причинять боль своему мужу, но хочу, чтобы Фионн знал своего отца.

Кингсли покачал головой.

- Он знает своего отца. Закари - его отец.

- Верно. Но все же...

- Я понимаю. У меня есть двадцатипятилетний сын, с которым я познакомилась только в этом году. Если кто и понимает, так это я.

Когда Нора рассказала ему о Нико, о сыне, о котором он никогда и не мечтал, его разорвали надвое противоположные чувства радости и сожаления. Радость, что у него есть сын. Сожаление, что он узнал об этом только сейчас, двадцать пять лет спустя.

- Должно быть, тебе было тяжело, - сказала Грейс. - Все эти потерянные годы.

- Они были потеряны только для меня, - ответил Кингсли. - Нико ничего не потерял. У него был отец, который любил его, обожал и вырастил хорошим человеком. Утешение для меня во всем этом. Нико. Фионн. Вот кто на самом деле важны.

- Ты тоже важен, - возразила Грейс. - Ты важен. И я уверена, если мы спросим твоего сына, он бы ответил, что хотел бы знать тебя.

Кингсли улыбнулся ей. Он не был уверен, согласен ли с ней, но с ее стороны было очень мило сказать такое.

С Фионном на руках, Кингсли шагал по детской. Ему до боли хотелось обнять собственную дочь. Этим утром он оставил Селесту и Джульетту и уже скучал по ним так сильно, что это было похоже на физическую боль. Но некоторые дела лучше делать при личной встрече. Некоторые вещи нельзя было сказать по телефону.

- Он хороший мальчик, - сказал Кингсли, поправляя одеяльце Фионна, чтобы прикрыть его маленькие ножки. - И говорю это с уверенностью.

- Спасибо, - хриплым шепотом ответила Грейс. – Значит, он пошел в отца.

- И в маму.

- Знаешь, он уже ходит и говорит, - поделилась Грейс. - Несколько слов на английском, несколько на валлийском. И Закари может научить его нескольким еврейским. И французским, безусловно. В двадцать лет он провел год во Франции.

Фионн поерзал во сне и на несколько секунд открыл глаза.

- Tu parles français? - спросил Кингсли, глядя на Фионна. Фионн тяжело выдохнул, закрыл глаза и снова уснул. - Я приму это как «нет». Каким было его первое слово?

- Та, - ответила она. - Тад по-валлийски означает «отец» или «папа». Каким было первым слово Селесты?

- Non.

Грейс улыбнулась.

- Я не шучу, - продолжил Кингсли. - Это у нее от мамы. Если Фионн в отца, то он легко выучит языки.

- Когда он пойдет в школу, мы позаботимся, чтобы он изучал иностранные языки. И музыку тоже. Уроки фортепиано, если мы сможем себе это позволить. Но сейчас еще слишком рано об этом думать.