И это надо было умудриться так налажать на первом курсе… Уйду оттуда, а куда дальше, чем заниматься, вообще не знаю. Ничего не хочется делать, обременяться работой и семьей неохота. Лучше жить в свое удовольствие и не меняться, не подстраиваться под обстоятельства. Благо, возможности семьи позволяют мне не работать, а отцовских денег хватит, чтобы вообще никогда не работать.

К отцу на шахту я ни-ни, потому и придумываю себе странные занятия, чтобы избежать той незавидной участи связать собственную жизнь с углем. Отец по настоянию деда водрузил на себя шахту, кинул этот тяжкий труд на свои плечи, хоть и ненавидел эту работу и это место с детства. Он мечтал стать музыкантом, но не стал. А я, в отличие от отца, более независим и не стану плясать под дудку своей родни. Не нужно мне шахтой заниматься. Когда отец умрет, я ее просто продам. Неизвестно, правда, кто быстрей сыграет в ящик, я или мой отец. Сдается мне, что он переживет меня и остальных своих детей, вместе взятых. Ничего его не берет, проходимца такого. Даже зараза к нему не липнет.

Я не завидую и совсем бы и не прочь сдохнуть поскорее, да вот мать жалко. Не могу ее оставить одну. На отца гулящего и живущего своими наслаждениями, никакой надежды нет.

Да и была ли она когда-нибудь, та надежда на папочку? Я единственный мужчина в своей семье, в которой отец – всего лишь редкий гость, который приходит, чтобы дать денег.

Как хорошо, что мой день рождения проходит далеко от города. Никто из предков не позвонит и не заставит возвращаться домой до одиннадцати вечера. Они предоставили мне полную свободу действий, а столь редким шансом просто грешно не воспользоваться.

– Алекс, тут такое дело, брат… У нас пойло кончается.

Муратик, мой заморский товарищ из зажиточной семьи, оставшийся со мной в друзьях еще со школы, а ныне напарник по ходкам за приключениями, да и просто уматный пацанчик, с которым у нас во многом сходятся взгляды, подсел рядом со мной и девицей и заворчал с типичным для его национальности акцентом, который он тщетно пытался искоренить в себе.

– Вах, эти лошади выжрали почти все шампанское, а у них ни в одном глазу! Давай еще, говорят. – продолжал гневаться он. – Вот же глотки луженые нам попались, не напоить их просто так. Надо было других брать, менее прожженных, которых Малик нам предлагал, а эти быстрее нас спать уложат, чем сами накачаются…

– Не кипешуй, брат. Все под контролем. Не уложат нас, Муратик. Мы с тобой стойкие. А те, что у Малика в хозяйстве, бесполезные, по крайней мере, их подавляющее большинство. Я как-то слышал от знакомого, что Малик нечестный тип. Толкает плохой товар за высокую цену, а за хороший загибает так, будто за элиту. Хочешь кайфануть? – я предложил ему сигаретку, которую курил сам. – На, бери, полегчает. Отвечаю, трава улетная.

– Нет, Алекс, я этим делом не балуюсь, ты же знаешь.

В этом увлечении Муратик меня не понимал, потому как не признавал наркотик ни в каких его видах. В его семье, сугубо традиционной, травка и другие наркотические вещества с подобным действием запрещены по религиозным соображениям.

Муратик у нас верующий парниша, однако, после наступления темноты он с завидным остервенением придумывает и вытворит все, что запрещено не только его верой, но и остальными, кроме, разве что, сатанинской. Но вот с травой Муратик пока знакомиться не хочет. Ну и ладно, это его личное дело, пусть будет правильным хоть в этом. Мы и так с ним на одной волне пребываем большую часть времени, которое проводим вместе. А значит, это не принципиально.

Но сейчас Муратик слишком суетной, в отличие от меня, спокойного, как удава. Депрессивного удава, готового взять и задушить кого-нибудь от тоски и скуки.

– Так что делать будем с шампанским? – продолжал Муратик сгущать тучи, заставляя меня думать о насущных проблемах и раздражаться. – До магаза пидорить несколько километров, а там ливень стеной стоит. Может, попросим баб сгонять по-быстрому, чтобы самим не мокнуть? А мы скинемся на шампанское и на то, чтобы доплатить им за поход?

– Ну что ты, Муратик! Родненький мой, разве можно девушек гонять за пойлом, да еще и в ливень? – я тихо рассмеялся, вальяжно покачивая ногой. – Так не поступают настоящие джентльмены. А мы с тобой джентльмены. Лучше пустим их по кругу, когда вернемся. – немного помолчав, я скрипуче добавил, расплывшись в пьяной улыбке и размеренно проговаривая при этом каждое слово. – Пойдем за пойлом вдвоем, я плачу, никаких «скидываться». Дуну вот только, и пойдем. А лошади пусть заливают свои глотки, потом мы им зальем в их же глотки другое шампанское, белое и густое. Правда, кобылка? – обратился я к девке, которая к тому времени уже джинсы мне умудрилась расстегнуть, причем так аккуратно, что я этого даже не заметил. – Ждешь не дождешься сладенького? На, докури. Потом, когда приду, станцуешь для меня кадриль на битых стеклышках. Ты ж на все готова ради денег. Раз подписалась развлекать меня всю ночь, вот и будешь стараться, чтобы меня развеселить. Детка-детка… – растянул я и потрепал ее по щечке. Мне и впрямь захотелось поглазеть на ее страдания. Думаю, подобное зрелище хорошенько позабавит меня. Крови хочу. – Попала ты, что тут сказать. А сиськи у тебя безумное красивые. – следом отдал ей косяк, а потом поглядел на Муратика и поднялся с дивана. – Пошли, друг. Будем спасать народ от засухи.

Холод и пустота в улыбке ее.

Она стоит на пути в небытие.

«А ты из совершенного мира.

Мира, который гонит меня сейчас.

Сейчас должна бежать…»

Marilyn Manson, «Coma White».

Вышли мы с Муратиком из магазина с ящиками бухлишка, иначе говоря, с приятной ношей в каждой руке, как тут к нам пристали двое полицейских. Лыбятся на нас пытливо, ожидают, что им что-то дельное перепадет. Развести на деньги хотят, однозначно.

Я даже не успел натянуть на голову капюшон, чтобы не намокнуть и не испортить зачетный хаер, который начесывал на себе битый час, а тут они нарисовались. Ливень льет как из ведра, и этим двум прилипалам не сидится без дела. Поохотиться вышли, бабок срубить. Ну посмотрим, поглядим…

– Предъявите, пожалуйста, ваши документы, молодые люди. – вполне вежливо заявил один из полицейских, который был постарше и потолще.

– А в чем, собственно, проблема закралась, командир? – я, надменно качнув головой, посмотрел на каждого из полицейских поочередно, после остановившись на том, который заговорил первым.

– А что глаза красные? – едко высказался другой. Тот молодой, зеленый еще и, по всей видимости, дюже борзый. Не обламывали его ни разу не показывали более властный кукиш. Сейчас нюхнешь сполна, касатик.

– Обдолбанный ты, что ли, пацан?

– Нет, уставший. А ты че, не устаешь, что ли? – грубо рявкнул я в ответ на его попытки меня спровоцировать на грубость. – Ночь на дворе вообще-то. Все люди спят, а мы вот отпахали смену и домой возвращаемся.

– Давай-ка документы, умник. И ты свои давай, бородач. – хамским тоном обратился молодой полицейский ко мне, а затем перешел на прессинг Муратика, который в этот момент стоял столбом и молчал.

Муратик, как и всегда было, сел в лужу. Сыкотно ему стало, а мне, как активисту и массовику-затейнику, поскольку тащиться за бухлом в дождливую ночь было именно моей идеей, и отдуваться за двоих теперь придется. Ну ладно, где наша не пропадала… И не так встревал. Это всего лишь ерунда по сравнению с тем, из чего я уже выкарабкивался, надо бы отметить, чудом.

– Посмотрим, где шпана смену отпахивает. Небось, ларек обчистили, а теперь за лохов нас держат. Давай документы, сказал! – поторопил меня молодой, указав на резиновую дубинку, которая пока что висела на его поясе.

– Держи, командир. Только читай внимательно и неторопясь. По буквам.

Полицейский, который постарше, глянул на меня косо, а когда я, поставив ящики бухла на землю, достал паспорт из потайного кармана толстовки и протянул ему, он с любопытством и некой заносчивостью прочел вслух мое имя.