В оформлении обложки использованы фотографии с https://www.pexels.com по лицензии ССО для личного и коммерческого использования.

От автора: роман принадлежит циклу «Майкл Норват», в который также входит основной роман-трилогия «Майкл Норват» и книга-приложение к основному роману «Дилана. Искушенный ангел», и является заключительным томом в истории. Эта история об одном из героев цикла логически завершена и может читаться отдельно от основного романа.

Ты хотел совершенства.

Ты получил совершенство.

Но я слишком совершенен для такого, как ты.

Я был для тебя изгоем

Со снежной ангельской улыбкой, а ты

Никогда не будешь лучшим, что бы ты не делал…

Как меня зовут?..

Оставь при себе «S», так как

Я не святой…

Marilyn Manson, «(S)aint».

«Это же Алекс, сын Майкла Норвата, угольного магната и очень серьезного человека. С ним, как и с его отцом, шутки плохи. Так что дайте ему все, что он возжелает, и побыстрее, если не хотите нажить себе проблем на несколько поколений вперед…»

И поклониться не забудьте, стоит добавить от себя.

Вот как меня называли, вот, как говорили обо мне все, кому не попадя: свои и чужие, бараны и баранессы, быдло и шпана, шлюхи и кроткие девочки, которые, на свое унылое счастье, обходили меня стороной. Да, я известен во многих кругах, и в богатых, и в нищенских, и не в меру приличных аристократических, и в опущенных, сломленных, кощунственно-аморальных меньшинствах, и в криминальных…

Да кто обо только не знал в нашем городке…

Однако, вся эта, относительно горделивая, но слава пришла ко мне лишь только из-за отца. Родство с ним и сделало меня местной знаменитостью. Иначе говоря, я был его тенью всегда и везде, всего лишь тенью, а не кем-то уникальным, действительно стоящим похвалы и завистливых взглядов за собственные заслуги. И меня эта безвыходность грызла день от дня.

Я, сколько не буйствовал и не рвал на себе волосы, никак не мог обойти отца ни в чем. Признаюсь, что пытался, и причем, достаточно усердно, но всякий раз, когда я доходил до пика своих возможностей, до самой верхней ступени собственных возможностей, и только для того, чтобы безукоризненно выделиться и получить непредвзятую дозу восхищения в ответ, ощущал себя еще более презренней, чем до того, как попробовал это сделать. Мои возможности были не настолько сильны. А я не желал признавать себя менее способным, чем отец, который, как по мне, мало чем отличался от остальных людей.

Если б я мог предположить раньше, к чему приведет меня моя же судьба, не задумываясь, умер бы раньше, как и мой единственный друг, которому я доверял все на свете, и которого в один миг взяло и не стало.

Если браться основательно и вспоминать многочисленные и злосчастные попытки сломать собственное «Я», те жертвы, на которые я шел, чтобы постепенно превращаться в абсолютно другого человека, а не тем, кем мне было заложено стать, тут же накатывает грусть. Ведь стыдно признаться, у меня с малых лет ничего путного толком не получалось, в то время как отец всего добивался с легкостью и надменной саркастической ухмылкой. И в итоге что получалось?

Что бы отцу ни приспичило – все ему, и только ему. Незаслуженно к нему судьба так благосклонно относилась всегда и относится по сей день, точно же. Я ведь ничем не хуже него, просто мотивации не хватает, да и поддержки ни от близких, ни от друзей, нет.

Понимал я, причем довольно отчетливо, где-то под коркой мозга держал это, но конечно, не хотел принимать как истину в последней инстанции, что отец во многом меня превосходит, и мне никогда не допрыгнуть до его высот; даже больше, чем следовало, и дело даже не в том, что он более опытен, и знает, как лучше поступить в той или иной ситуации, потому что старше меня. У отца, Майкла Норвата, известного человека, владельца крупного предприятия по добыче угля, получалось все, за что бы тот не брался. И касательно работы, и касательно личной жизни. Я ни разу не видел его в депрессии. Я постоянно наблюдал за ним и за собой, что могу я, а что может он, и от осознания собственного бессилия, жутко бесился, завидуя ему черной завистью. Этот факт, что я неидеален для всех, а ему все готовы в ноги падать, коробил и раздражал от нельзя и донельзя.

Несмотря на то, что я рос меланхоликом и остро нуждался в поддержке, отец не пытался поддержать меня в трудный момент ни советом, ни добрым словом. Он только и делал, что употреблял излюбленную фразу его отца, моего деда: «Не хочешь – заставлю!» А потом, сообразив, что меня не мотивирует его упертый сарказм и грубость сквозь ухмылку, а только стопорит, нашел более хитрый подход: он начал приправлять мой мозг еще и собственной философией нездорового оптимиста, которая совсем не вязалась с моей мягкостью и нерасторопностью характера: «Что бы не случилось, какая бы тоска в тебе не сидела и не тянула на дно, Алекс, надо взять и пересилить себя. Пересилить тоску и боль, а немедля действовать. Надо не раздумывать над трудностью выбора, а упорствовать и карабкаться вверх, и никогда не переставать бороться за самое лучшее. Перестанешь бороться, почувствуешь тяжесть, которая потянет тебя вниз, оттого начнешь себя жалеть и вертеться по сторонам в надежде, что кто-то другой поможет тебе не сорваться и не упасть со смертельной высоты. Но, кроме тебя, там, на той высоте, никого не будет, и ты потеряешь время, потеряешь равновесие и разобьешься, молнией упав с той высоты, которую уже немалыми усилиями успел покорить. Вставать с земли и пробовать взбираться на вершину снова куда сложнее, чем карабкаться в первый раз, силы по своей природе имеют свойство кончаться, в отличие от трудностей и неудач, которые предпочитают пребывать. Но не надо бояться неудач, ведь от них тоже есть своя польза. Неудачи закаляют твой характер, и все те испытания, что тебе даются, должны быть пройдены для того, чтобы изменить тебя. Но, если все время срываться и бросать борьбу, рано или поздно ты захочешь, но уже не сможешь встать на ноги после очередного падения…»

Отец годами пытался поломать меня своими наставлениями не допускать ошибок и делать так, чтобы выходило сразу и правильно. Делал вид, что ему не все равно, что чувствую я. Я же не поддавался на провокации. Незачем мне закалять характер, когда я и так им доволен в полной мере. Дело не во мне ведь, и даже не в том, что я испорчен или не внимателен, а в отце моем кроется главная проблема. В бесчувственном отце, холодном и вечно занятым своим угольным детищем, переходящем из поколения в поколение.

Как успешный владелец единственной работающей шахты в городке и начальник сотен подчиненных, для каждого из которых он искал собственный подход, а потому никто из его подчинения не уходил, мой отец, как ни парадоксально это бы не прозвучало, не мог справиться со своим сыном. Он не понимал, что я не хочу и не стану подстраиваться под немодные и порядком устаревшие шаблоны, которые он слепил «на отвали» когда-то давно, когда время на то бесполезное занятие было, и пичкал меня ими раз в неделю, когда приходил в гости. Да, всего лишь раз в неделю я виделся с отцом. Остальное время был предоставлен сам себе.

Я – это я, а не точная копия папочки, который натворил дел по молодости, нападался себе с ого-го каких высот, шишек на всю жизнь понабивал, а теперь хвалится, что решил все проблемы силой духовного равновесия и стойкости характера. Детей наклепал от разных женщин, иными словами, мой папаша, и все, управился…

Тоже мне, духовность.

Было б на кого равняться, я бы с радостью, да вот только не на отца. А меня то и делали, что сравнивали с ним, и результат тех сравнений был не в мою пользу. И каждый раз, когда это происходило, я понимал, что все больше и больше теряю любовь к отцу только потому, что он лучше, чем я.