Подмосковье Какая здесь родная красота! И шепот трав, и птичьи переклички… Дождями теплыми омытая листва. Летящие сквозь время электрички. Я помню тот послевоенный день, как даже мы, мальчишки, были рады, когда в кругу российских деревень вставали под Москвой наукограды. А покоренье первых звездных трасс сравнимо только с первою любовью. Дорога к дальним звездам началась в моем родном недальнем Подмосковье. Теперь – увы! В фаворе сорняки. И я молю, чтоб хоть у нас в округе роскошные дворцы-особняки не заслонили б хижины науки! Пусть побеждает не сорняк, а труд во имя жизни и всего святого. Пусть и друзья и недруги поймут, что к новым взлетам Родина готова! Пусть к нам придут и свет, и волшебство, и теплый дождь, и птичьи переклички, и мимо окон детства моего в грядущий день несутся электрички! На перевале Мы знали Россию в годину лихую. Застали страну в ее каторжный срок — голодную, нищую, полуживую Россию, которой никто не помог. И мы не рванули в далекие страны. Мы вынесли все. Мы сумели, смогли очистить от скверны и вылечить раны, кровавые раны российской земли… Врачуют недуг не спеша, терпеливо, по крохам зарю вызволяют из тьмы… О, как мы хотели увидеть счастливой Россию, в которую верили мы! Колеса истории забуксовали. Казалось, мы все под колеса легли… И вот мы увидели на перевале Россию, которую мы сберегли. Но снова – печали от края до края. И снова солдаты домой не пришли. Не плачь, умоляю, не плачь, дорогая, Россия, которую мы сберегли… Серебряный луч засверкает в тумане, И крест золотой воссияет вдали… Очнувшись от горя, восстанет, воспрянет Россия, которую мы сберегли! Судьба с терпеливою паствою дружит и с тем, кто не предал сыновней любви. Еще нашим внукам и Богу послужит Россия, которую мы сберегли. И снова к нам, грешным, сойдет вдохновенье. Ты станешь зарей и надеждой земли… Отпразднуем вместе твое воскресенье, Россия, которую мы сберегли. Творец не для Ирода родину сóздал. Воскреснет Россия во имя любви. Вот только бы кто-нибудь снова не продал Россию, которую мы сберегли… Горькая моя Родина
Горькая моя родина, Ты и боль моя, и судьба. Вновь кружит непогодина… Только мы одни у тебя. Так близка мне твоя Даль далекая, Ты Россия моя Одинокая. Облака над тобой Невесенние. Но я верю в любовь И спасение. Горькая моя родина, Как тебя не звать, не любить… Пусть судьба не устроена, — Надо веровать, надо жить! Соловей, голоси! Все мне чудится, Что крещенье Руси Снова сбудется. Еще русская речь Не задушена. Еще сможем сберечь Слово Пушкина. Горькая моя родина… Нет, нельзя тебя разлюбить… Пусть гудит непогодина, Будем веровать, будем жить! Не осилит меня Сила черная. Вся страна мне родня — Русь соборная. Так близка мне твоя Даль далекая. Ты Россия моя Синеокая… Еще поют в России соловьи Еще поют в России соловьи. Еще душа в смятенье не остыла. Мы в эти годы горькие смогли Спасти все то, что дорого и мило. Еще поют в России соловьи. Мы часто шли судьбе наперекор. В своих мечтах и в людях ошибались. Мы, словно дети, верили в добро — И столько раз надежды не сбывались! Поверь, что годы тяжкие прошли, что на пожарах накричался кочет. Еще поют в России соловьи. Еще весну отечеству пророчат. Еще поют в России соловьи. Ворвется в сердце солнечный прибой, Повеет ветер ласковых акаций… Еще опять мы встретимся с тобой. Чтоб больше никогда не расставаться! Мы – дети самой преданной любви. Ее никто отныне не отнимет. Еще поют в России соловьи, — И значит, песня землю не покинет! Еще поют в России соловьи. «Я вновь аккорд возвышенный беру…» Я вновь аккорд возвышенный беру… Почти весь мир с тобой исколесили, и все же нет воистину в миру милее нашей матушки – России… Ее войною выжженных полей, ее сомнений и деяний нервных. Как я любил своих учителей, своих друзей и верных, и не верных! Я знал триумф актеров – алкашей, стихи и слезы пьяного поэта. Их души уникальны, как музей извечного сраженья тьмы и света. Мне даже зэки были как родня. Но как меня муздычили коллеги, как с упоеньем мучили меня за слово доброе о русском человеке! На мне давно поставлено тавро. Мол, примитивен. Прост. Не современен. Мол, не поэт, а песенник. Зеро. В фаворе ныне Бродский, не Есенин. Я предан был несчастным и родным, расстрелянным и на войне убитым. Я посвящал стихи свои — своим героям и совсем не знаменитым. Нет, с них икон я вовсе не писал. Я их в работе видел, видел в деле. Я их в миру с натуры рисовал, чтобы другие их не проглядели. Теперь для многих стран, да и для нас иконостас – семья Евросоюза. И все ж семейка та не поднялась до бывшего, до нашего Союза, где все же был союз между людьми, где был порыв космический неистов, где были мы честны перед детьми, — не пестовали новеньких нацистов, где люди знали правду о войне, в стихах и песнях бережно хранимой, где верилось несбыточной весне в стране хоть разношерстной, но единой. Нас не прошиб пока Евроозноб. Мы все, как встарь, равны. Как прежде, вместе читаем вновь Айтматова взахлеб, поем навзрыд украинские песни. |
