— Детка, я так испугался, — Я сглотнул от накативших эмоций. — Так испугался.
Он кивнул. Уцелевший глаз закрылся, но хватка на руке усилилась.
Кира был тих. Не отстранён, скорее задумчив. Учитывая пройденные испытания, это было объяснимо. Он заказал завтрак и отвечал на вопросы движениями головы.
Палата постоянно была заполнена людьми. Родители Киры пришли около семи, принесли свежую одежду для нас обоих и кофе для меня. Медсёстры сновали туда-сюда, записывали наблюдения и говорили, что если Кире обеспечат полнейший покой, то его могут отпустить домой уже сегодня.
Самым неожиданным гостем стал Беркман. Он заглянул в дверь, увидел меня и улыбнулся. Шеф выглядел... постаревшим. Будто прошедшая ночь добавила ему десяток лет.
— Всего лишь хотел проведать героя, — объявил он, заходя в палату.
Я улыбнулся начальнику и представил его родителям Киры. Когда Сэл жестами показал приветствие, Беркман посмотрел на меня и кивнул с понимающей улыбкой.
— А, язык жестов...
Я ухмыльнулся, сделал глубокий вздох и познакомил его с Кирой.
— Росс Беркман, мой шеф. Кира Такео Франко, — и добавил: — Мой парень.
Беркман ухом не повёл.
— Для меня честь встретиться с тобой, Кира, — произнёс он, пожимая ему руку. — Вчера ты спас мою команду.
Кира моргнул и приглушённо возразил:
— Я... нет же, я просто...
Беркман его перебил.
— Не спорь, сынок.
Я хохотнул, прекрасно зная шефа и его серьёзные замашки «начальника полиции».
— Я видел всё от начала до конца, — сообщил ему Беркман. — И ты на первых полосах газет.
Кира посмотрел на меня и снова на Беркмана, поморщившись от быстрого движения. Его голос звучал негромко.
— Насколько плохо?
Шеф вздохнул и кивнул.
— Есть где спрятаться на пару недель, пока не утихнет?
Я взглянул на Киру.
— Вообще-то есть. Повернувшись к Юми и Сэлу, я спросил: — Ничего, если мы с Кирой поедем в хижину? Ему нужен абсолютный покой, а там так хорошо.
Юми кивнула и улыбнулась.
— Конечно. Отличная идея.
Кира попытался сесть, но скривился и схватился за бок, ложась обратно на постель. Я тут же потянулся к нему, не зная, где могу коснуться.
— Ты в порядке?
Он медленно выдохнул и кивнул.
— Как мы уедем? — пробормотал он, глядя на меня. — Если все знают...
Юми фыркнула.
— Я отправлю твоего отца на пресс-конференцию. Он может выслушать всё, что они захотят сказать.
Сэл закатил глаза, и я не смог сдержать смешок. Беркман расплылся в улыбке. И даже Кира приподнял уголок опухших губ.
Я взял его руку и заявил:
— Мы выйдем отсюда с высоко поднятыми головами. Я больше ни от кого не скрываюсь.
Глава 17
Беркман подал идею устроить спонтанную пресс-конференцию у главного входа в больницу, чтобы мы смогли незаметно ускользнуть. Кира решил, что не желает встречаться с журналистами, и я не посмел бы спорить. Спасибо и на том, что нас не выследили папарацци, жаждавшие заполучить фотографии «золотого мальчика» лос-анджелесской полиции с парнем. Хижина стала нашим умиротворяющим, отдалённым и обособленным местом. Идеальным.
Первые три дня после возвращения из больницы Кира был молчаливым и замкнутым. Большую часть времени он просыпался только для того, чтобы снова задремать. Но сон его был беспокойным. Он ворочался, крутился и подскакивал в холодном поту, тяжело дыша.
Неделю назад Кира съедал конские порции еды и не желал принимать даже «Тайленол» (прим.пер.: популярное в США болеутоляющее). Теперь же он не ел практически ничего и глотал обезболивающие таблетки не глядя. Его движения стали неспешными и болезненными. А ещё он хотел, чтобы я постоянно находился рядом.
Врачи предупредили, что приступы депрессии, злости и отчаяния будут происходить часто. Главное — не принимать их близко к сердцу. Кире назначили встречу с полицейским консультантом, помогавшим разобраться с последствиями травмирующих событий. Беркман настоял на записи для всех четверых: Киры, Анны, Эви и Рэйчел. Кира обещал, что придёт, но больше эту тему не поднимал.
В основном, дни мы проводили на террасе, в креслах, в окружении деревьев и с видом на горы.
Кира лежал между моих ног на спине, устроившись головой на моей груди. Несмотря на мирную тишину, его молчание меня изматывало. Я не хотел принуждать Киру к разговору. Но не мог выносить тяжесть вины за пережитые им события.
Я извинялся. Повторял сотни раз. Он отмахивался, отвечая, что едва ли в этом была моя вина. Но непрекращающееся молчание намекало на обратное. Я пытался не ставить самого себя в центр внимания. Ведь здесь речь шла не обо мне. В этой истории главным был не я.
А Кира.
Но к концу первой недели я практически убедил себя, что он собирается меня бросить. И глубоко в душе верил, что для него так будет лучше.
— Ты в порядке? — Тихий голос Киры оторвал меня от размышлений.
За неделю его глаз почти пришёл в норму, хотя над бровью остался шрам. Лицо всё ещё было покрыто синяками, но они бледнели. Порезы заживали, рёбра продолжали ныть, а левая рука болела и чесалась под гипсом. Я слабо улыбнулся.
— Да, всё хорошо.
Кира приподнял бровь. Он знал, что я вру.
— Расскажешь, в чём дело? — негромко поинтересовался он.
Я не мог. Не желал начинать этот разговор. Его неминуемое прощание меня прикончит. Так что взамен я ответил вопросом, меняя тему.
— Хочешь пройтись? Ты не выходил на прогулку целую неделю. Не говоря уж о пробежке.
Кира помотал головой.
— Если ты хочешь вернуться в город, мы можем, — произнёс он ни с того ни с сего.
— Что? — Его заявление меня удивило. — Я не хочу уезжать.
— Тогда почему ты на меня не смотришь?
Я помрачнел и после долгого молчания еле слышно прошептал:
— Не хочу, чтобы ты уходил.
Повисла тишина. Через какое-то время я поднял на него взгляд. Кира выглядел... сбитым с толку.
— Что? Почему ты говоришь подобное?
— Я не обвиняю тебя за то, что ты считаешь меня виноватым, — сказал я. — То есть, если бы не я и не моя работа, ничего бы...
Пальцы, прижатые к моим губам, остановили монолог.
— Я тебя не виню, — тихо, но уверенно заявил он. — Ты сам это делаешь.
— Но тебе следовало бы обвинить меня.
— Прекрати указывать, что я должен чувствовать!
Его гнев оказался неожиданностью.
— Прости...
— И перестань извиняться! — повысил голос Кира.
После недели молчания как по щелчку разверзся поток. Кира кричал на меня из-за чувства вины и постоянных извинений. Стучал пальцами по своей груди, говоря о мыслях, крутившихся в голове во время пыток, и о том, что он мог думать лишь обо мне. Он орал, что я не должен чувствовать вину, потому что он бы прошёл через всё заново, если бы пришлось.
Ради меня. Кира бы испытал это снова ради меня.
Потому что он любил меня.
И как посмел я утверждать, что ему лучше без меня?
Разве я не понимал, что всё время в плену он грезил обо мне? Знал ли я, что он смог вынести испытание, потому что ждал нашей встречи?
Кира вцепился в волосы и расхаживал передо мной, рассказывая, что когда ему сломали руку, он решил, что это не имеет значения. Не важно, если преступники в курсе наших отношений или даже если весь грёбанный мир узнает, что он гей — ничто из этого не важно. Потому что когда жизнь превратилась в ад, Кира разглядел будущее. Может быть, прежде он сомневался, то теперь точно знал, что для него по-настоящему важно.
Внезапно Кира слишком резко повернулся, скривился и пошатнулся из-за боли в рёбрах. На его глазах выступили слёзы.
Я бросился к нему.
— Кира...
— Я так испугался, — проронил он, когда скатилась первая слеза. — Так сильно испугался.
Как мог аккуратно я притянул его к себе и обнял. Кира всхлипнул. Он обмяк, привалился ко мне и, в конце концов, дал волю рыданиям. Ужас пройденных испытаний, эмоции прошедшей недели — всё вылилось наружу.
