Было уже начало второго ночи. Я уронил голову на стену позади и закрыл глаза всего на мгновение. А потом подскочил, когда Беркман с громким выдохом уселся рядом.

— Журналисты кругом, — произнёс он с презрением. — Какой-то долбанный цирк.

Вот так.

Как по щелчку, всё было кончено. Я вздохнул.

— Моя карьера подошла к концу. — Даже мне самому голос показался фальшивым.

Митч, явно не в настроении для загадок, устало моргнул и внимательно посмотрел на меня.

— Что ты имеешь в виду?

Я помотал головой.

— Не парься, — тихо и безразлично бросил я.

— Типа из-за всего этого гейства? — прямо спросил Курт.

Я приподнял брови.

— Гейства?

Беркман оглядел нас всех, потом сосредоточился на мне.

— Они не в курсе?

— Нет, мы не были в курсе, — ответил Тони.

Я встретился взглядом с шефом. Он сформулировал вопрос как-то странно.

— Вы знали?

— Да, — пожал он плечами. — Это же не ракетостроение. Ты упомянул, что Кира — из Японии.

Я кивнул.

— Кира — японское мужское имя, — легко пояснил Беркман.

Ой. Конечно. Я повёл плечом.

— Не думал, что кто-то догадается...

Митч посмотрел на меня и произнёс тихо:

— Почему ты не рассказал мне?

Курт, Тони и Беркман молчали, зная, что мы, как напарники, должны сами разобраться с проблемой.

— Ты должен был сказать.

— Я пытался, — честно ответил я.

— Последние несколько недель? Вот о чём ты хотел поговорить? — недоверчиво уточнил Митч. Я кивнул, и он рассмеялся без намёка на юмор.

— Что насчёт последних пары лет? Мы годами работаем вместе. — Он громко сглотнул. — А ты мне лгал.

— Я никогда не лгал, — возразил я, вскакивая на ноги. — Не говорил «она» или «её». Вы, парни, подразумевали, не я.

— Но ты ни разу и не исправил! — воскликнул Митч. — Хоть однажды я дал тебе повод усомниться, что не приму этого?

Я покачал головой и признал: — Нет.

Поднял глаза на Митча и ясно увидел, что проблема не в моей ориентации. А в честности. Митч выглядел так, словно прошёл через ад. Так и было. Для каждого из нас.

— Тогда почему? — проворчал он.

— Потому что я хороший полицейский, — ответил я. — Отличный, сильный, честный полицейский.

Напарник в замешательстве смотрел на меня. Я постарался объяснить.

— Как только журналисты узнают, — произнёс я, показывая на окно, — не будет иметь значения, что я сделаю, сколько наркокартелей посажу и сколько жизней спасу. Я буду всего лишь полицейским-геем.

— Ты это имел в виду под окончанием карьеры?

Прежде чем я успел что-то сказать, в комнату вошли два врача. Парни встали рядом со мной.

— Как они?

— Джентльмены, — поприветствовал первый доктор. — Женщины потрясены и находятся в шоковом состоянии, что неудивительно после такого события. Но физически они в полном порядке. Мы дадим им успокоительное, и через пол часа они смогут отправиться домой.

Каждый из нас задышал легче.

— Во всех отчётах речь об одном и том же, — вмешался второй врач. — Если бы не мистер Франко, история сложилась бы совсем иначе. Согласно словам всех трёх девушек, мистер Франко держался между ними и преступниками.

Я практически боялся спрашивать.

— Он в порядке?

Первый доктор взглянул на меня словно бы извиняясь.

— Его очень сильно избили. Левая рука серьёзно повреждена и нуждается в операции. Сломаны рёбра, множество ссадин, а порез над глазом потребовал швов. Мы сделали несколько рентгенов и сканирование — нет трещин в черепе или каких-то внутренних повреждений...

Я порывисто вдохнул.

— Можно его увидеть?

Меня провели по коридору. Перед дверью врач остановился и мягко произнёс:

— Мы дали ему снотворное.

Я застыл, неспособный пошевелиться. Страх приковал мои ноги к полу. К плечу прикоснулась ладонь, и голос Митча заверил, что всё в порядке.

На кровати я увидел неподвижного и очень тихого Киру. Глаза горели, но я велел себе не реветь. Он был таким надломленным, таким уязвимым.

Мои ноги словно налились свинцом, но каким-то образом я прошёл мимо аппаратов к дальнему краю кровати.

Киру умыли. Засохшую кровь сменили бинты, синяки и немного гипса. Я боялся прикоснуться.

Наклонившись ниже, я поцеловал его в разбитые, припухшие губы. Я знал, что Кира спит и не слышит, но всё равно попросил прощения и признался в любви.

Поднял голову и увидел, что Митч до сих пор наблюдал за мной. Я невероятно устал и был переполнен страхом, облегчением и сожалением. И пытался не плакать.

А потом в комнату ворвалась Юми, мама Киры. Я слишком вымотался, чтобы удивиться её появлению. Она дотронулась до моей руки, но смотрела не на меня. Всё её беспокойство сосредоточилось на сыне. Сэл выступил из-за спины Митча. Высокий молчаливый мужчина внимательно смотрел на меня.

Что я мог сказать? Как вообще можно было объяснить, что я натворил с его мальчиком? Я поднял правый кулак к сердцу, рисуя на груди круги. Снова и снова повторял, как сожалею.

Я был ужасно виноват.

Митч следил за тем, как Сэл притянул меня в объятия. И в этот момент я не смог сдержать слёз. Отец Киры держал меня, пока я рыдал и рассыпался на части в его руках.

Я взглянул на напарника. Тот встретился со мной грустными, влажно блестевшими глазами, кивнул и вышел из палаты.

Сэл положил большую ладонь мне на щеку, заставляя поднять глаза. Его взгляд метнулся к Кире и обратно на меня. Мужчина подвёл меня к кровати. Я негромко рассказал им всё, что знал о травмах Киры, о том, через что он прошёл и каким храбрым был. Потом признался, что любил их сына. Любил и надеялся изо всех сил, что он меня простит.

Юми вытерла влагу с моего лица, притянула в объятия и улыбнулась сквозь слёзы. Она объяснила, что их телефон не прекращал трезвонить — какой-то телеканал хотел разузнать про Киру.

— Я бросила трубку, а он зазвонил снова, уже из больницы. Как люди из телевизора знают раньше родителей? Ближайших родственников?

Юми была зла и напугана. Я не мог её винить.

Взглянул на часы. Уже три ночи.

— Снаружи у больницы есть съемочные команды?

Юми кивнула.

— Повсюду.

Волна усталости прокатилась по мне. Думаю, я покачнулся, потому что Сэл положил руки мне на плечи и поддержал.

— Тебе стоит поспать, — ласково произнесла Юми.

Я помотал головой.

— Не собираюсь уходить.

Она кивнула, жестами поговорила с Сэлом. Я даже не стал притворяться, что понимаю. Потом Юми заговорила:

— Мы пойдём. Мы увидели Киру, ты здесь, так что он будет в порядке. Вернёмся с утра. — Она тепло, по-матерински улыбнулась. — Тебе что-нибудь нужно?

Не имел ни малейшего понятия. Думать не получалось, поэтому я отрицательно покачал головой.

Мама Киры грустно посмотрела на меня.

— Он спит. Тебе стоит сделать то же самое.

Я не стал дожидаться их ухода и сразу сел на край кровати. Занимая так мало места, как мог, я лег на бок рядом с Кирой.

Положив голову на руку, я смотрел на его профиль и слушал мягкое дыхание, пока глаза не отказались открываться. Позже пришла медсестра с покрывалом, сообщая, что я не могу спать на кровати. Она подтащила кресло, помогла мне пересесть и укрыла.

Следующее, что я осознал — дневной свет. Тело болело. Я слышал голоса и шаги.

Вспомнил, где находился.

Резко сел ровно и постарался сдержать эмоции, увидев Киру.

Он не спал и разговаривал с медсестрой, но я всё равно подошёл и взял его руку, будто женщины тут вовсе не было. Левый глаз Киры практически не открывался из-за опухоли, синяки расцвели разными оттенками, везде виднелись порезы.

— Эй, — с придыханием выдал я.

Он сжал мою руку. Его голос был тихим и хриплым.

— Эй.

Наклонившись, я легко коснулся его губ. Если Кира и удивился публичному проявлению чувств, этого было не заметно.

— Мне без разницы, кто увидит, — сказал я.

Он медленно мигнул и долго смотрел на меня здоровым глазом. Может быть, время было не самое подходящее, но я всё же сказал.