— Хм, понятно, — отозвалась она. — И знаешь, во многом именно за это ты мне и нравишься.

Шон не понимал, как именно интерпретировать этот комплимент. — Ну, спасибо, что ли.

Девушка закатила глаза. — Боже, ты порой такой тормоз. Знаю, этим грешат многие мужики, но ты просто какое-то чудо.

Француз смущённо кашлянул. — Эм, что?

Лита вздохнула, затем полностью развернулась в его сторону и взяла за обе руки. — Просто очень хорошенько подумай над тем, что я только что сказала, — тихо произнесла она, неотрывно глядя ему в глаза.

— О, так вот что ты имела в виду?

Девушка удивилась и как-будто бы даже обидилась. — Я что-то не то сказала?

— Нет! — воскликнул он. — Нет конечно, ты что! Просто у меня уже был неприятный опыт, ну, когда я не то подумал, не так распознал знаки… очень не хотелось бы снова сойти за дурака.

— Тогда скажу всё прямо, — решительно заявила она. — Ты мне очень нравишься. Больше, чем друг.

Боец терпеть не мог этого выражения, но сейчас оно как никогда кстати описывало его состояние: «голова шла кругом». Взяв себя в руки, он почувствовал возвращение того самого дерзкого и весёлого француза, которым он всегда был, и расплылся в широченной улыбке, в то время как Кармелита впервые выглядела… уязвимой, чуть ли не испуганной.

— Тут такое дело… — выдержал он драматичную паузу. — Полагаю, тебе крупно повезло, ведь ты мне тоже очень нравишься.

Кореянка с облегчением выдохнула и захихикала. — Никогда, слышишь? Никогда больше не делай так, — обиженно предостерегла она. — Я уж думала, что ты ответишь отказом.

Боец хитро приподнял бровь. — Неужели я похож на идиота? Кто в здравом уме откажет такой красотке?

— Льстец, — упрекнула Лита, поднимаясь на ноги. — Ну что же, как насчёт обсудить наше взаимное влечение где-нибудь в другом месте?

— Ты что, хочешь сказать, что здесь не романтично? — шуточно-скептично поразился он, аналогично поднявшись и уверенно взяв её ладонь своей.

— Хм-м, может ты и прав, — согласилась Кармелита. — Но у меня есть идея получше.

Второй рукой Шон указал в сторону выхода. — Что ж, тогда веди.

Держась за руки, они отправились восвояси.

***

Цитадель, стрельбище

Мира сжала правую ладонь в кулак и убрала руку за спину. Левой же рукой, в которой она держала лазерный пистолет, девушка прицелилась в одну из мишеней, мысленно повторив план действий. — «Три, два, один» — отсчитала она и выстрелила. Как только луч прошил первую мишень насквозь, израильтянка перешла ко второй, затем к третьей, и так далее, пока все чучела не задымилась.

Остановив таймер, зажатый в правой руке, девушка вгляделась в показания прибора. — «Одиннадцать секунд. Есть куда расти»

Как только она не пыталась, но Мире никогда не удавалось управляться левой рукой так же хорошо, как правой, что было особенно необычно, ведь правой она почти ничего не чувствовала.

Годами она пыталась добиться амбидекстрии, то есть умения владеть каждой рукой одинаково хорошо, но сколько бы времени она на это не тратила, ничего не получалось. Ощущай она эмоции так, как раньше, чувствовала бы раздражение, но факт состоял в том, что эмоций израильтянка почти не испытывала, прямо как её правая рука. Всё, о чём она сейчас ощущала — решимость во что бы то ни стало заставить левую руку подчиниться.

В стрельбище было жарко, но лучше уж так, чем прохладный воздух кондиционера, который ошпаривал лицо перепадами температур. Постоянный же равномерный жар ослаблял резкую боль до ноющей, и именно поэтому израильтянка предпочитала тренироваться в одиночку — на всей базе стрельбище было единственным местом уединения, где она чувствовала себя неплохо… по своим стандартам.

Мира вновь подняла оружие. На сегодня она запланировала выполнить по двадцать повторений каждой рукой, и сейчас на очереди было последнее. После девушка хотела отправиться вздремнуть. Итак, встав на позицию, она прицелилась и повторила упражнение. Опустив дымящийся пистолет, Мира взглянула на своё время: десять и пять. — «Уже лучше, но всё ещё не то» — несмотря на то, что она поразила каждую мишень так же, как и в прошлый раз, в настоящем бою даже полсекунды разницы могут спасти жизнь.

Зачехлив оружие, девушка развернулась и зашагала к выходу. Автоматически отворившаяся дверь встретила её дуновением прохладного воздуха, нещадно впившегося в изуродованное лицо. Каких-то пару лет назад подобное бы заставило её вскрикнуть. Теперь же Мира могла стерпеть, принимая это как что-то настолько же естественное, вроде вздымания груди при дыхании.

В это время суток коридоры базы были пустынны, что было ещё одной причиной для тренировок посреди ночи — меньше шансов кого-нибудь встретить. Хотя, стоит отметить, многие люди и так старались избегать её, порой меняя направление движения, едва завидев. Большинство людей бы чувствовали обиду, но не Мира. Ей даже это «нравилось» — опасения и порой даже страх, внушаемый окружающим.

Образ таинственности, который она подкрепляла постоянным молчанием был не столько её естественной чертой, сколько созданной искусственно моделью поведения. Чем более угрожающей израильтянка казалась, тем меньше её будут донимать.

— А, вот ты где! — раздался голос Люка Уорнера, стремительно приближающегося со спины.

Для Миры он казался очень необычным, ведь реагировал непредсказуемо. Не вызывай он у неё взаимного интереса, израильтянка бы серьёзно обеспокоилась и озадачилась его поведением. К слову, упомянутая заинтересованность в Люке также напрягала девушку: она неспроста держалась обиняком, и тот факт, что это происходило, казался плохим предзнаменованием, показателем того, что она размякла.

Поначалу израильтянка думала, что утолив своё любопытство, бывший олимпиец после пары разговоров начнёт чувствовать неприязнь и прекратит её донимать, но он упрямо продолжал свой напор. Мира понимала, что общение следовало бы прекратить, ведь это не приведёт ни к чему хорошему, но каждый раз, когда она собиралась поставить точку, что-то её останавливало.

Девушка боялась признаться самой себе, что она прямо-таки наслаждалась возможностью наконец с кем-то поговорить. Пусть Люк сильно отличался от неё во взглядах, после пяти лет затворничества возможность поговорить о чём-то кроме работы ощущалась настоящим прозрением.

Поначалу закрытая, израильтянка теперь ловила себя на мысли, что хотела бы знать о Уорнере больше. И она попыталась сделать это в своём стиле, вот только выяснила, что прошлое Люка доступно для ознакомления исключительно командиру и его Внутреннему Совету.

И всё же несмотря на своё любопытство, Мира никогда не пыталась спросить у него лично, да и не хотела — если чьё-то прошлое так надёжно скрывается, то не следует его ворошить. А вот о себе она рассказывала вдоволь, не считая это чем-то зазорным.

Но самой неожиданной для Миры вещью оказалось то, что она периодически думает о нём, словно немец стал для неё не просто знакомым, но другом. Девушка порой гадала о том, каково мнение Люка на счёт каких-то новостей или тем для разговора в целом… но каждый раз заставляла себя отвлечься и думать о чём-то ином. Вот только мысли всегда возвращались, а способа остановить их, кроме как полностью прекратить общение, израильтянка не видела.

И тем не менее, она повернулась к нему. — Да? — нейтрально отозвалась Мира.

— Да, думал найти тебя, — объяснил он. — Подумал, мало ли, на задание вызвали…

Скрестив на груди руки и взглянув на него из-под капюшона, девушка перебила его. — У тебя есть какой-то повод для разговора?

Мира ожидала, что Люк как-нибудь отмахнётся или что-нибудь выдумает, но вместо этого он посерьёзнел. — На самом деле, да, — несколько подавленно отозвался он. — Но… в общем, не хочу сразу об этом. Не против, если я пройдусь с тобой?

Ещё одна возможность отказать. И вновь она не нашла в себе духу сделать это. — Как хочешь, — бросила Мира и продолжила идти дальше, теперь уже вровень с немцем.

— Ты часто тут ночами бродишь? — начал он.