– Ужин?

Хмыкнула:

– Чай. С пирожком.

– Вас вкусно кормят?

– Так… Пока.

Я тоже забыл про её корзинку, потом заглянул и от удивления сосчитал... Ни одного жёлудя. На льняном полотенце – семь зелёных каштанов.

---------------------

– Сынка, за стол иди. Что ты как сомнамбула! Уж не влюбился ли ты, дорогой?

– Ма, ты о чём вообще!

Почему они такие, женщины, а! Влюбился, не влюбился, но как будто всегда знал. Как будто котёнка нашёл. Моё! Руки убрали!

– Иди обедать. Что за дела, как призрак бродишь. Ты – здесь, по живой луне. Сейчас ты – мой мальчишка!

– Ма, если девчонка обещала, то придёт? Или как?

– И так, и так бывает, Межка. И то, и то – не без смысла. Тебе с хлебом?

---------------------

Пришла! Обещала и пришла, честно гуляли вокруг пансиона! Но разглядеть её я всё равно не смог.

Рука – в кружевной перчатке, такой, без пальцев. Они слабые и прохладные. Веер в другой руке. Музыка за оградой.

– У вас танцы?

– Скоро…

– Можно к вам?

Головой качает, жаль. Над веером – носик, локоны круто завитые. Сегодня она в туфельках. Я по истории знаю, что у них: осенний Каштановый Бал…

У ворот за дубами стоит пламенно рыжий мужчина. Золотом расшитый жилет горит под солнцем. Воспитатель. Опирается на руины каменного столба, высматривает мою пансионку.

– Не заругают?

Отрицательно мотает головой. Прощаемся что ли…

– Лисица хитрая, так и не сказала, как тебя зовут!

В сторону:

– Тоже!.. Межич!

Теперь уже я смеюсь:

– Я знаю, кто я! А ты?

Она уже за оградой. Как бабочка, ничего себе, живо!

– Ты ведь знаешь, где дом Межичей, лисица? Приходи!

Веером из стороны в сторону, пока-пока, Межич:

– Приду!

Хороший день!

Подожди-ка, она обещала через неделю – и по мёртвой луне пришла. Как это понимать?

Я глянул на пансион между чугунных завитков. Да, его вижу правильно – безлюдным. Светлые окна, клавесин. Едва слышная мелодия польки. Обочиной не шагом, не бегом стелется кошка, голубая, как ранние сумерки.

============================================================

7. Барон

Едва проснувшись, я рванул обратно в Баронский Парк.

Зря, конечно. Тишь да гладь, весь город пустой, кроме знакомых бабулек, успевших помереть в последние годы. Так и торгуют у вокзала яблоками и осенними цветами, так и сидят на перевёрнутых ящиках. С одной из них я заговариваю о парковых райских яблочках. Как называются, китайка, не? У неё банка компота из них. Странно щурится, подозрительно… Да и товарки её не лучше. Будто я власть над ними имею.

На Ярика так не косятся. Его бабки смородиной угощали, красной, чёрной. Ярика они жалеют, привечают. Он, как запойный алкаш, на станции неделями пропадает. Там и автобусное кольцо возле почты. Кому сказать: ждёт, что первая семья вдруг его ищет. Ок, жди…

Меня это заело, и я на обратном пути спрашиваю:

– Ярик, про что там бабки врали, когда ты подошёл?

– Да как раз про Баронов Парк! Напугал ты их. Решили, что мысли читать умеешь.

– И чего?

– Не верят в благоустройство, парк тронуть никто не посмеет. Лучше, говорят, не думать, что станется с бульдозером. Да и с шофёром. С любым, кто шляется у ворот.

Ага, так и знал, что про меня языками чесали! Видели, значит, с пансионкой рядом. Бабки есть бабки, что мёртвые, что живые.

Я хмыкаю:

– Проклятый парк? Валяй подробнее.

– А чего ты таким тоном?

– Каким?

Вполоборота кажется, что и Ярик посматривает с напрягом.

– Говорили про Барона, что его Межичи не отпустят. Самому дьяволу не отдадут. Кривились, да сплёвывали. Он закопан там.

– Почему?

– Мы в испорченный телефон играем. К деду пристань.

Я кивнул и отправился домой пасмурными, цикорием заросшими полями.

---------------------

Дед без охоты:

– Барон виноват, что Агнешка не с нами. Что исчезла по мёртвой луне. Он думал, что улизнёт! Нету того. Возмездие будет ему, а покоя не будет. За девочку нашу, за Агнешку, во веки веков, тьфу. Никогда.

Так я узнал, что ещё совсем недавно Межичи были самыми простыми людьми, их дети ходили в школу из милости. В Баронский пансион, устроенный на его деньги. Соседний город получил школу для мальчиков, наш – для девочек. Там был наставником соотечественник Барона, здесь он сам преподавал. Девчонки по-разному относились: одна счастливая домой скачет, другая нога за ногу плетётся, третья в слезах... Если кто из людей и задавался вопросом, что там, в школе за порядки, то промеж собой. Хозяин отчёта ни перед кем не держал, ему молча кланялись.

Барон – щеголеватый иностранец, Межичи на хороший отрез ткани денег не имели. Но когда подросла их Агнешка, первая, единственная девочка в роду, ей пошли платье, чтобы как у всех. Купили ленты в косу, отпустили её учиться.

Межичи всегда так понимали о себе: что парни идут на промысел и в мастеровые, своими руками живут. А женщина – «радость для сердца, для ночной темноты, воскресного пирога и буднего хлеба». Пусть их девочка музыке выучится не хуже других, и романсы под гитару, и танцы эти городские тоже. Чтобы всё могла, не смотрела бы на чужой праздник со стороны. Она стоит этого – лучшая, первая на свете красавица.

---------------------

Сколько Агнешка пробыла в пансионе? Год, меньше? Только с каждым днём она всё медленней шла домой, всё задумчивее становилась. Её спрашивают: «Учёба не заладилась?» Отворачивается, не говорит. А потом как снег на голову: оставила записку и удавилась.

Когда отец вынул дочь из петли в сарае, было непроглядно тёмное утро. Мужчины взяли факелы, ножи, топоры и пошли на Баронский дом, охватывая его широкой дугой.

Не нашлось, кому оборонять его, зато нашлось, кому присоединиться к Межичам.

Барон обхитрил всех.

Он выл как зверь. Он кричал проклятия с балкона, и пена летела изо рта. Он скалил зубы и смеялся как бешеный.

Под треск разносимой в щепки двери горело всё, что могло, без мародёрства. Но когда Межичи ворвались в башенную комнату, хозяин успел повеситься. Куски, оставшиеся от его тела, жгли двое суток, пепел и кости бросили в отхожую яму.

Барон ускользнул от них. Но Межичи знают, что он всё ещё там по мёртвой луне. Ходит и горит. День и ночь горит. Ограда для него, как факелы Межичей – сплошной стеной. Он горит, и они пылают. Барону век не уйти.

Так рассказал мне дед.

---------------------

Призрак, про который говорила мать Рая – Агнешка. Хм… Отец в красках расписывал жуткое существование самоубийц по мёртвой луне. На призрак Танцующей Девочки совсем не похоже. Видимо, суицид суициду рознь.

Зато на призрак Барона ещё как похоже.

Во мне полыхнуло жаждой мести. Через века. Потому что я Межич. Время не при делах для таких, как мы.

============================================================

8. Ярик

О, тырнет заработал!

Я захожу в конурку Ярика, облюбованную им ещё при жизни. Останавливаюсь в дверях. У него на вкладке ноута: бар, столики, тётки манерные, прожектора. Саксофон и целующийся с ним взасос – чернейший перец. Из единственной дерьмовой колонки негромко фигачит джаз. Ха, так это он не свои модельки под музыку пытает стамеской и киянкой! Ярик – за барабанщика. Согнувшись как баба-яга, он солирует на табуретке и на колене!

– Браво! – я аплодирую, присвистнув. – Здаров, Бадди Рич!

Ярик подпрыгивает и оборачивается с таким видом, как будто я его поленом огрел. Исподлобья, пригнувшись, ощерившись:

– Н-ненавижу!

– Ой. Не хотел помешать.

– Ненавижу вас всех! До глубины души. Будьте вы прокляты.

– Майн гот…

Его лицо – подростка, мертвеца, залито слезами. Ворот рубашки – насквозь. Под такие мелодийки люди тусят, он рыдает. Хуже карапуза в песочнице, как приговорённый. К чему? Странные дела. Неужели до сих пор оплакивает свою смерть? Это потому что Ярик – не настоящий Межич. Представить не могу, чтобы хоть кто из нашего рода так разнюнился. Он старше меня, ростом на голову выше, а производит впечатление, что наоборот. Не мои слова, отцово мнение тоже.