Часть первая. На пороге

============================================================

1. Крылечко

На пороге сижу. В лопатки из сеней холодом тянет, а двор за день набрал пасмурного тепла. Большой дом, старый. До сентябрьских заморозков целиком его не протапливают, кухня в другой стороне.

Облачная августовская хмарь. Вдоль забора трава вровень с яблоньками, за всё лето не кошеная. Под ногами сорные колоски. Мысли такие же: обычные, неважные: «Мне до сих пор одиннадцать лет или уже тринадцать? Или засчитывается только половина?»

Кончается вторая суббота по мёртвой луне, после неё наступит первое воскресенье – по живой. Лягу спать мёртвым, проснусь живым. Норм, привык уже. Туда-сюда, не покидая дома. «Пять столетий он принадлежит нашей семье!» Если так пойдёт и дальше, ещё сто лет мне это от живых слушать, и вечно – от покойников! Характер у наших – железобетон, со смертью не меняется. Люблю родаков, но не понимаю в чём фишка, хотя, ок… – «родовое гнездо» круто, да.

«Не сиди на пороге, не передавай через порог...» Уж не из-за того, что я сидел на нём, всё это случилось. Не говоря про болезнь Ярика. Он привычки такой не имел, а умер прежде меня и по-настоящему.

Вдоль завалинки те же остистые колоски, высохшие до соломенного цвета. Завтра спрошу ма Раю, что за сорняк. Сегодня рвать бесполезно, с мёртвой луны на живую ничегошеньки не пронести.

---------------------

Ярик всегда иронизировал: «Фамильный оплот Межичей! Как-будто речь про замок с башнями! Дом и баня, три сарая. Здорово, конечно, что его не сожги, не отняли. Да и то не удивительно, если со стороны посмотреть». Я не спорил, что он понимает. По крови-то Ярик – не Межич. И не сараи, кстати, а мастерские! Я молчал, но внутри себя не соглашался. Мне наш дом нравится. Он такой… – основательный, без вычурности, балконов, колонн там всяких. Двухэтажный приземистый дом, а главное большущий. Окна маленькие, двор широкий. Пристройки уличные, погреба, всё по уму и в нужную меру. Дед говорит, что я после смерти по-стариковски рассуждать начал. Ну, может быть.

Ярик, он не по крови был Межич. Уж не знаю, как теперь считать кровь. Мать Рая и Сева Вячеславович, мои приёмные родители, забрали его после смерти дядиной первой жены. У той родни силой отняли. Любили как первенца, хоть ему было три года с копейками. А меня взяли у дядиной сестры, из восьми детей младшего. То есть, я – по крови Межич. Потом, через два года Полька, их общая дочь родилась.

Ярик меня всегда по фамилии звал, ревнуя что ли. За ним и другие стали так называть. Ок, я не против. А вот и он...

Из-за сарая, где крытые пристройки:

– Межка, ты на дворе? Подойди, глянь на чертёж, а? Мы с дедом перелаялись уже. Он не видит мелко, я запутался чё-т...

Каравеллу строят, модель. Нашли специалиста по кораблям: жульверна читал...

– Щас иду!

– Правда иди! Темнеется, а там сколько ещё тебя ждать.

Сколько-сколько, четырнадцать дней по живой луне, как будто не знает. Я в ответ:

– Учти, Ярик, когда на воду спустите, я в кругосветку с вами капитаном пойду!

– Чой-то с разбегу?! А я кем тогда?

– Так юнгой же!

Из-за сарая доносится одобрительное кхе-кхе. Я деда не слышу, но точно знаю, какими двумя буквами он этого «юнгу» сейчас перелицевал.

============================================================

2. По мёртвой луне

В городе болтали, что инфекция пришла с румынскими цыганами, с их леденцами на палочках. Народу из каждого утюга объясняли, что это не отрава, что это грипп такой, к которому местный иммунитет не приучен. Да разве переубедишь, бабки-то лучше знают.

До гриппа смерть дважды проходила ко мне впритирку. Или трижды? Как посмотреть: дед и близнецы. Но это была какая-то не настоящая, не страшная смерть. Дед последнюю зиму всё лежал, лежал, да так в гроб и перелёг, лишь немного в чертах заострившись… Ему время настало. Близняшки гостили у нас мимоездом, убежали купаться и запутались в сети. Я мелкий был, выражение «на дно ушли» понял в самом прямом смысле. Пожили на земле, теперь в реке будут жить. Почему бы и нет?

То, что горячий, как котёл в баньке, Ярик может умереть, мне даже в голову не пришло. Я не успел ни поверить в его смерть, ни за себя испугаться, когда проваливался и увязал в ледяной, раскалённой постели.

Злой грипп, стремительный. Озноб и некуда себя девать. Шторм в голове. Когда жар круто пошёл вверх, стало теплей, спокойней.

Гул крови в ушах. Лампа, комната, лица – как рябь на темноте, смотреть неприятно, трудно. Да и зачем? Струнные звуки, которых быть не могло, требовательно заговорили басами. Я потерял руки-ноги: что высунуть из-под одеяла, чем его откинуть? Вдохнул и провалился куда-то.

---------------------

Обычнейшее утро. Голова ясная, тело в порядке.

Я встал и босиком иду-иду вдоль по широким, прохладным половицам… В дальних комнатах разговор.

Помню, как я обиделся слегка, не обнаружив ма Раю у кровати, ни даже в комнате. А полы намыть, значит, важное дело? Когда Ярик болел, в изголовье сидела, не отходя. Всё равно ей на меня?

На кухне, вот где все. Гости к нам приехали. Баб Настя с вечной своей товаркой и её совсем дряхлой матушкой. Дед и Ярик за столом здоровенный пряник уминают. Сколько её помню, баб Настя всегда такой привозит, медовый, глазированный.

Дед:

– Кхе-кхе, здорово по мёртвой луне!

– А то ж.

На лавку кивает:

– Садись.

Ярик подвинулся… – тут меня и прошибло: я же помню, как его хоронили. И деда помню, как… Они – мёртвые. Значит, и я?

Ок, сажусь. От миски с кашей идёт вкусный пар, масло тает. Пряник и чай – совсем настоящие.

Первые дни я не решаюсь выйти за ворота. Потом окажется, что и в этом нет проблемы.

---------------------

Школа для меня – пуста, улицы тоже. Дом – обыкновенен. На компе – полный набор сохранённых вещей, но без интернета. Проходит неделя. В гостевых комнатах звучит пианино из-под мёртвых рук.

Баб Настя ещё живого Ярика музыке учить начинала. Когда по ней годовщину справляли, на могилку ездили, он плакал. Немного вредная бабка. Сама же к нам перебралась, и сама нудела: людно, шумно. Старая дева читала биографии, слушала классические концерты на виниловых пластинках. О себе говорила: «Я среди мёртвых живу». Вот теперь на самом деле.

Ничего нет особенного, чтобы рассказать про эти две недели. Ну, с Яриком больше общаемся, чем при жизни. Смерть сближает.

Вторая неделя кончается. Ночной сон оборачивается горячкой. Каждый раз, прежде чем утратить зрение и сознание, я перестаю слышать то, что рядом, а начинаю – то, что на другой стороне происходит.

Утром я проснусь в своей постели. По живой луне, среди живых.

============================================================

3. По живой луне

– Я так соскучился… Я так люблю тебя…

Мать Рая держала мою руку, гладила по щеке, и я решил, что всё предыдущее было просто горячечным бредом. Через две недели он повторится. Ещё через две я решился заговорить про него. Раньше не смог. Помирать не страшно, а вот обнаружить, что ты умом тронулся, немного ссыкотно.

Отец, Сева Вячеславович, лестницу ремонтировал, ножовку долго искал. Я обмолвился, что дед её позавчера брал в ящике с гвоздями.

– Угу… Ах да, точно, – сказал отец, на секунду не удивившись.

Я открыл было рот… Захлопнул, развернулся и пошёл к ма Рае.

---------------------

Мать Рая по крови, ясное дело, не из Межичей, но мне она всегда была ближе других. Лицо у ма круглое, волосы гладко убраны, брови высокой дугой. Она похожа на новогоднюю булочку, из одного теста с ангелами.

Ма тоже не удивилась и сказала, что не меньше успевает по мне соскучиться.

– То есть… Вы меня тогда не похоронили?

– Межичка, кого хоронить-то было? Никого ж не было.

– Ааа, ок… Значит, я не, типа, в гробу или в коме лежу, а душа блуждает?

– Нет, сынка. Обычно так: если кто из рода при смерти, на всех будто затмение находит. Рассеивается и… – кому дальше жить, те оглядываются вокруг. Для кого время закончилось, тот холодный, неподвижный совсем… А ты вот потерялся.