– Что сиднем-то сидеть? Не дров наколоть, так хоть прогулялся бы, – Сева Вячеславович облокотился на край стола. – Посмотри на меня, сын. Я тебе скажу, как есть. Мы не знаем причины, но всё так и пойдёт дальше: то по мёртвой, то по живой луне. И не вздумай! Жизнь и смерть – всё проходит. А что это значит? Что местами меняется, но чур... Чур – тот, кто стоит на меже, остаётся на ней. Без него их тоже не будет. И ты не вздумай! Не имеешь права.
Тут я потерял нить разговора и молча прослушал краткий экскурс в родовые суеверия. Если честно, таким тоном рассказывают страшилки у костра. Впрочем, ок: мне ли сомневаться?
---------------------
Сева Вячеславович был предельно серьёзен:
– …когда Межичи поднялись до царской службы, глава семейства получил должность – землеустроитель, межеватель.
Я кивнул, знаю.
– Герба и девиза у Межичей не было, но всегда были принципы. Ты слышишь меня? Первый и главный: не отворачиваться от рода. Не покидать свой род! Например, самоубийство… Это – страшный грех. Неискупимая вина против рода. Покончившие с собой тоже здесь, они рядом по мёртвой луне, но спиной ко всем… Голодные не как люди, а как звери. Человек, наложивший на себя руки, не может брать им еду.
Век диджитал тотал, и мы над заставкой винды лбом ко лбу...
– …руками не может взять. Зубами рвёт… Наклоняется и лакает… Молчит… У него нет лица, потому что сам отвернулся… Но если его не кормить, он не уйдёт, Межка! Он обернётся. Хуже зверя оголодает и бросится на своих. Кто ему ближе всех, на того и бросится…
– Сожрёт?
– Да. И не важно, по какой луне. Самоубийце всё равно, мёртв или жив тот, кто его предал... Набросится и будет грызть: рот, горло, внутренности, до костного мозга. Он хочет согреться, успокоиться, попасть обратно в дом… Трясётся всё сильней и вгрызается сильней. Его дрожь, как тепло жизни – не проходит.
– Э? Тепло-то как раз проходит. Или ты про вечные адские муки? Это чудовище однажды прекратит существовать?
– Я не скажу. Дед считал, что любой мертвец исчезает, забыв своё имя, не знаю. Слава Румын разложил бы тебе по полочкам…
---------------------
Смысл дальнейшего повествования был тот, что, покончив с первым блюдом, зверь озирается вокруг. Кто ещё есть рядом?
– А рядом всегда свой род, Межка. Вот какое это преступление: худшее против рода! Если зверь стал пожирать людей, насытить его обычной пищей невозможно. Он больше не верит!
– Во что?
– Никому! Вера это самое главное Межка… Ты не видел, а мне довелось: когда весь род собирается за столом, звери тоже за столом… Затылки, опущенные головы… Исподлобья посматривают, из-за плеча… Сами-то они не слепые! Это страшно, Межка. Я видел их…
Отец не хотел рассказывать. Он сделал явное усилие над собой.
---------------------
– Было так. Однажды я надерзил деду, моему бате, и пригрозил... Ну да, что удавлюсь. Он не отлупил меня, а запер в подполе. Усмехнулся: «Гляди, раскаешься. Повиниться как собака на брюхе приползёшь… Решил, что тебе под землю пора? В подполе живи. Пожалуй в свой новый дом! Там и родня твоя – ближе некуда».
Отец смотрел вниз немигающими глазами.
– Был зимний солнцеворот, день поминовения Сильвана Межича. Что в доме, то и в подполе темень. Буря столбы повалила, электричества нет. Я посмеялся этому, лёг на пустые мешки и слушал, как вверху топают гости. Открываю глаза – рядом со мной тоже гости… На коленях, на четвереньках стоят, без рук едят из высокой кучи выбирают куски мяса. Над ней – чёрная луна, как остывший уголь в золе, в пепельном свете. Один мертвец с земли ест. Опускает голову в переломанное что-то… наподобие дерева без коры. Но не дерево. Голые согнутые колени, острые локти торчат, лицо закрывают, волосы затоптаны в тёмной луже. Странно пахнет: карамелью, гнилой и свежей кровью, не то речной водой. Зверь в три погибели. Хруст… Я вижу его трясущийся затылок. Из-под его спины: «Нет, нет…» Зверь грызёт и лакает. Он захлёбывается, тогда слышно: «Нет, нет…» Тихо, слабо. И это жутче хруста, что тихо-тихо, прямо нутро вспарывает, это страшней всего… На месте луны открывается подпол, и сверху кидают еды вдвое, втрое больше, чем готовят на праздничный стол!
Брр, ну и зрелище…
– Как ты сбежал, па?
– Никак. Я оцепенел, ни крикнуть, ни пальцем пошевелить. До лестницы шаг – я не могу. Я даже на брюхе не мог ползти! Батя утром за мной спустился, на руках вынес, и я покаялся перед ним… С тех пор даже в шутку – никогда. И ты не смей!
Ахаха, так вот он к чему! Не, суицид это не моё! Я слушал, кивал. Чего тут возразишь.
============================================================
============================================================
============================================================
Часть вторая. Баронский Парк
6. Встреча
Баронский Парк разбит на высокой крутой излучине, где река Межа впадала в основное русло. Он большой и густой как лес. В глубине за чугунной оградой пансион для девочек Старый Каштан, по имени баронской усадьбы, отнятой у хозяина. Слабаком барон оказался, не Межичам чета. Каштаны теснили, сминали ограду и умерли на ней. Остались дубы, старые и замшелые, но живые.
В тырнете легко находятся фотки чугунных ворот Баронского Парка. Осенние, без вариантов. На самом верху арки обязательно кленовый лист желтеет под октябрьскими лучами в кованом солнце – винтажная открытка... С достопримечательностями всё.
В обе стороны от этой красоты уходит набранная пиками решётка. Через каждые десять шагов – каменный столб. За оградой регулярный парк, аллеи, особняк с башенкой, флигели. Воспитанницы постарше и помладше, в длинных платьях, накидках, передниках. Они гуляют, метут дорожки, по весне сажают мелкие голубые цветы, ближе к осени – алые и бордовые.
Красивые же они!.. Клумбы тоже, но я про пансионок. Очень красивые, в одинаковых старинных платьях.
На городской площади хор выступит и сразу обратно. Такие строгости. Вокруг не глазеют, походка по ниточке, за руки держатся... Смотрят за ними ого-го! Никакой воли. Я бы с ума чокнулся.
Я так надеялся поймать чей-нибудь взгляд из хора. Вроде и лицом к тебе стоит, а не улыбнётся и не отвернётся. Бьют их там что ли? Вряд ли бьют, запугали просто, родни ведь нет рядом, чтобы защитить.
Жутко хотелось познакомиться, поболтать с кем-нибудь из них разок… Анреал. И вдруг бац – получилось!
---------------------
Шла пятница второй недели живых.
В школе объявили: за желудями пойдём для зоопарка. Их мишки едят, кабаны, олени.
Детсад собирал жёлуди у школы и по дворам. Старшие пацаны в наглую слиняли. Я ушёл в Баронский Парк. Тихо, воздух осенний. Пансионки тоже собирают по другую сторону ограды. Все кроме одной.
Со спины я решил, что это Полька вырядилась в старинное платье!
Девчонка шла по дну оврага, с нашей стороны. Корзинка на локте. Запрокинула голову и увидела, что я смотрю. Испугалась, глазищи – с два неба, как привидение увидела! Лицо закрывает ладошкой. Эй, я не ваш надсмотрщик…
– Сбежала?
Видно, что улыбается, а руку не убирает! Я знал: пансионки ещё те хитрюги, чуть останутся без присмотра.
– Не убегай, лады? Хочешь, я отдам тебе, что насобирал, и мы просто так погуляем?
Не даёт в лицо заглянуть. Я – вокруг, и она крутится.
– Нуу… Что мальчишке за интерес?
– Как живёте, интересно. Как тебя зовут? Нет, серьёзно. Ты красивая. Я – Межич.
– Кто я?
– Ты у меня спрашиваешь?
Улыбается себе под ноги… Что? Она босиком. Серая юбка, волан и озябшие ноги. Перетаптывается в осенних листьях.
– Тебе норм, не холодно?
Пожала плечами:
– Так…
Странная девчонка. Или у них наказание – без обуви ходить?
– Пойдём до реки?
– Нее… Не теперь.
– А когда?
Отвернулась:
– Нуу… Через неделю.
Поставила корзинку и забыла про неё. Резкий звонок со стороны пансиона.
