На самом деле меня ломало, я хотел её видеть! Приезжал к нашему дому на старенькой машине, купленной на последние деньги, и часами стоял во дворе, наблюдая за окнами. Мне очень хотелось посмотреть ей в глаза, задавая кучу вопросов, но главный из них – чего ей не хватало! Что такого мог ей дать этот урод, чего не мог я?! Ей же стоило только попросить, и я бы в лепешку разбился, но сделал. Мучил себя, курил одну за одной, глотал холодную водку из горла, пытаясь сдержать себя и не пойти к ней. Иначе убью! Медленно придушу, чтобы не досталась никому. Как ты могла?! Как?!

Хотелось сдохнуть. Залить в себя столько водки, чтобы не проснуться утром с очередной головной болью и навязчивыми мыслями о Веронике. Снимал кольцо, швырял в стену, а потом, как идиот, искал его, ползая по полу. Потому что для меня что-то значил этот кусок металла, а для неё – нет. Она не снимала свое колечко, когда трахалась с другими. Задавал себе вопрос – сколько раз она это делала за три года?! И понимал, что не хочу этого знать. Ничего не хочу больше про неё знать! Ни видеть, ни слышать, иначе все закончится плохо! Иногда очень хотелось сдохнуть – мёртвым уже все равно, они ничего не чувствуют. А я все еще бился во внутренней агонии и искал ей оправдания, которых нет.

Уволился я не по собственной воле. Нет, по бумагам я ушёл по собственному желанию. А на деле… Хотя мне было уже наплевать. Эта работа ничего хорошего мне не принесла, и амбиций поубавилось. Зачем бежать вверх по карьерной лестнице, если в душе ты на самом дне и не собираешься подниматься. Черкасов что-то бурчал, что такова воля пострадавшего, его условие. Дескать, такие, как я, не могут служить народу, но он не оставит меня и отправит на время в какое-то захолустье участковым, выяснять, куда пропала корова и читать лекции местным алкашам. Майор говорил, мол, это на время, все утихнет, и я восстановлюсь, но мне не нужны были такие перспективы. Вот так, за мгновение я потерял жену, работу, да и смысл жизни в целом.

После развода мне легче не стало. Не может бумажка стереть память и выкинуть из головы ту, которую любил. Жизнь на время пошла под откос. Старая квартирка моей матери, развалюха машина под окном и очередная порция водки на столе – стали моими спутниками жизни. Полная безнадега, из которой я сам не хотел выбираться. Первые несколько месяцев я просто захлебывался в агонии, не желая ни с кем общаться. По-прежнему продолжал ездить к дому, где, как казалось, был счастлив, словно верный пёс, выл под окнами Вероники и кусал собственные кулаки, не позволяя себе сорваться и бежать к ней. Когда она пришла ко мне и кричала о любви, я отчаянно хотел ей поверить, я даже на мгновение представил, что все это – страшный сон, но её блядские губы, запах, растрепанные волосы, вновь вернули меня в тот день и я понял, что реально могу её убить. Мне даже хотелось это сделать, меня ломало… Зверь внутри требовал расправы. Он хотел уничтожить ту, которая его приручила, а потом грязно предала.

В один из таких дней, когда в очередной раз подыхал возле ее окон, во двор въехала машина ее любовника, и в ту же минуту я пожалел, что не добил его. Я бы ничего не потерял, гнил бы на зоне, так же загибаясь от боли, зато эта тварь лишилась бы богатого ёб*ря. Он вышел из машины с букетом цветов, и сразу же поднял взгляд на ее окна. Я буквально сбежал со двора. Вылетел из машины в желании добить падаль и запихать эти цветы в его глотку, но вовремя затормозил, убегая в другую сторону. Не помню, сколько пробежал, нашел себя задыхающегося в незнакомом дворе, умылся снегом и закашлялся и почти выплевывая легкие. Тогда я понял, что в моей жизни нужно что-то кардинально менять, ломать себя под другую жизнь, иначе я реально загнусь из-за этой твари. Я пришел в себя и понял, что эта тварь не достойна даже моих мучений. Потому что она двуличная, лживая, фальшивая сука, на которую я растрачивал себя попусту.

Прошло 2 года

Вероника

Чтобы не случилось, жизнь не стоит на месте. В какой бы я не была депрессии, нужно было жить дальше. Просыпаться по утрам, что-то есть, пить, ходить на работу и выполнять какие-то действия. Говорят, время лечит. Нет! Это неправда. Время лишь заглушает острые симптомы. Душевная болезнь остается. Где-то внутри постоянно что-то болит. Такая глухая ноющая постоянная боль, которую остро чувствуешь по ночам, когда остаешься наедине с собственными мыслями. Но я научилась с ней справляться, то есть я срослась с этой болью. Чувствую себя опустошенной. Словно Марк наполнял меня, а теперь я уже не я, лишь пустая оболочка.

Можно было пожить у родителей, но они давно живут в поселке, где нет работы. Но это было скорее оправданием для самой себя. Я отчаянно не хотела покидать нашу с Марком квартиру. Мы вместе делали в ней ремонт, выбирали мебель, и каждая деталь этой квартиры напоминала мне о муже. Иногда мне даже казалось, что Марк просто уехал в долгую командировку и может вернуться в любое время. Я ждала его… понимая, что он не вернется. Бывали моменты, когда я отчаянно ненавидела его за то, что не поверил, за то, что недостаточно любил, чтобы почувствовать меня, и рвала наши свадебные фотографии. А иногда просто тонула, захлебываясь от тоски, любви к Марку и бежала распечатывать уничтоженные фотографии. Вот так и жила, кидаясь из крайности в крайность, в ремиссии, но точно знала, что моя зависимость вернется.

Утро, как всегда, начинается с крепкого кофе и прохладного душа, чтобы взбодриться и заставить организм функционировать. Недолгие сборы на работу – наношу немного косметики, надеваю черное платье чуть ниже колен со шнуровкой на груди, черные колготки и ботильоны на каблуке прекрасно дополняют мой образ, распускаю волосы, выпрямляя их утюжком и, кажется, выгляжу неплохо, презентабельно. На самом деле мне плевать на внешность, была бы моя воля, я бы надела джинсы, толстовку, и удобные кроссовки, собрав волосы в хвост. Но сейчас я работаю администратором ресторана и мне нужно выглядеть презентабельно.

Вместо завтрака я предпочитаю выкурить сигарету, запивая горький дым черным кофе, сидя на подоконнике. Несколько минут, чтобы отравить себя в тишине, и можно идти на работу.

Накидываю плащ, подхватываю сумочку, закрываю квартиру и спускаюсь вниз. Осень в этом году ранняя, с конца августа льют дожди и стоят туманы. Открываю зонт и бегу до метро, стараясь, не наступать в лужи. Забегаю в вагон метро, цепляюсь каблуком и медленно лечу на толпу недовольного народа. Пытаюсь затормозить и хватаюсь за пальто рядом стоящего мужчины, чувствуя, как он подхватывает меня за талию и буквально втягивает внутрь, дергая на себя. Двери закрываются, вагон метро трогается, а мы так и стоим – я, вцепившись в пальто мужчины, а он держит меня за талию. Я в шоке, потому что если бы мужчина не помог мне, а вагон тронулся, то страшно даже представить, что со мной было.

– Спасибо, – благодарю мужчину, приходя в себя. Отпускаю его пальто, пытаясь отодвинуться, но мужчина продолжает сжимать мою талию. Он немного выше меня, но учитывая, что я на каблуках, рост у мужчины выше среднего. У него необычная внешность: черные волосы, уложенные в аккуратную прическу, резко очерченные скулы, волевой подбородок, густые брови, чёрные глубокие глаза с мелкими морщинками и небольшой шрам на щеке. На нем черное элегантное пальто с высоким воротником, под которым виднеется белый свитер. Я бы не назвала его красивым, скорее харизматичным, и пахнет от него холодным парфюмом. Странно то, что он совершенно не вписывается в окружающую обстановку. Такие ухоженные холеные статные мужчины в брендовой одежде не ездят на метро. Но все это я отмечаю скорее автоматически, по привычке. В последнее время моим хобби стало изучать людей. Я рассматриваю посетителей ресторана и, словно Шерлок, пытаюсь понять, чем они занимаются, по деталям в одежде и внешности.