— Я зажгу свечи, — поцеловал ее в лоб Альберт.
— Хорошо.
Один за одним по квартире вспыхнули огни. Словно умелый факир Альберт вынес откуда-то свежих фруктов и устриц.
— Где ты все это берешь?! — рассмеялась Мишель, и медальон на бархотке блеснул в свете свечей.
— Я — просто волшебник.
— Ты исполняешь желания?
— Я — волшебник, а не джин. Но, если ты хорошо попросишь…
Мишель в мгновение уцепилась за молнию на платье, и Альберт наскоро подскочил к ней.
— Постой, — она словно торопилась, а Альберт не хотел так. Даже если конец света, что им теперь. — Ты красива, Мишель, — попытался он ее успокоить, пригладив пышные волосы.
— Тебе не обязательно говорить это. Конец света. Не пытайся меня соблазнить. Я знаю, зачем я сюда пришла…
— Я не хочу, чтобы ты считала, что это все из-за конца света, — прошептал Альберт. — Я хотел бы встретить тебя раньше.
— И почему мы не встретились раньше? Ну почему все так… — с сожалением воскликнула Мишель, глотая слезы, и Альберт, чувствуя, что и сам дрожит от жуткой несправедливости, едва коснулся ее ключиц. Кажется, он влюбился. Самое время.
— Мне кажется… Я знаю эту музыку, — глубоко вздохнула Мишель.
— Наверняка. Это Астор Пьяцолла*, — Альберт ухватил ее за руки и притянул к себе. — Это Либер-танго. Тебе понравится. Главное в этом танце — свобода.
— Свобода… — усмехнулась Мишель, задрав донельзя голову. — Что может быть лучше в последние минуты, чем быть свободной?
Альберт повел ее. Они спотыкались, а, останавливаясь, смеялись до слез. Мишель попыталась изобразить из себя умелую танцовщицу. Закинула ему ногу на талию. Альберт нагнул к полу свою партнершу, а, провертев в руках, прижал к себе ее бедра. Горячее дыхание обожгло ей шею, и Мишель отстранилась. В мгновение она скинула с себя платье, оставшись в нижнем белье и чулках. От одежды ей тоже захотелось стать свободной.
— Что? Только не говори, что я тебе не нравлюсь.
— Ты прекрасна. Прекрасней всех, кого я знал. Я не хочу, чтобы ты дум…
— Тщ. Свободен тот, кто может не врать. Кажется, это был Камю…
— Я не вру.
— Значит, ты свободен. Другого нам не нужно, — прошептала Мишель.
Сорвав с нежных губ поцелуй, Альберт подхватил ее на руки. Он нес ее в спальню, подчиняясь желанию, и, подчиняясь тому же самому желанию, Мишель целовала его, едва смущаясь от этой пылкости, напавшей на нее. Соединившись, они были свободны как никогда. Не было ни мыслей, ни неловкости, ни упреков. Никаких предубеждений. Лишь сожаление о том, что они не встретились раньше. Их первое свидание — их последнее.
Играла музыка танго. Стенали от страсти скрипки. Рвал струны контрабас. Инструменты порождали пламя. Вспыхивали искры в надрывной мелодии Либер-танго*, а тем двоим было не до музыки.
Нынче в свои последние часы они были свободны.
От всего.
Друг с другом.
Комментарий к Либер-танго Мона Лизы
*Alouette, gentille alouette — народная песенка на французском языке
*Астор Пьяцолла — аргентинский композитор
*Либер-танго — одно из произведений Астора Пьяцоллы
========== Свободный Дух ==========
***
Скрип в скважине. Звон ключей. Дверь. В темноте щелкнул выключатель, и под конусовидным абажуром зажглась крупная лампа. Спирос задвинул щеколду. Не спеша он снял с себя пальто. Отложил очки и потер глаза. Разделся. Сложил в аккуратную стопочку джинсы и водолазку. Исполняя ежедневный ритуал до конца, Спирос Катракис отправился в душ и, закончив, с особым наслаждением надел темно-синий лоснящийся на свету халат. Зазвонил стационарный телефон.
— Да. Нет, — Спирос плотно сжимал трубку старого аппарата. Женский голос донимал его расспросами, а ему было все равно. — Нет. Уверен. Я сказал, что хочу побыть один. Мне все равно.
Звонившая бросила трубку, обозвав его бесчувственным странным человеком, а Спиросу было и вправду все равно, что она там себе навыдумывала… Странный человек. Весь мир был объят паникой. Все сходили с ума, а ему было все равно. Спирос жил как жил, словно никакого конца света не было. Другие могли поступать также, но они были обычными людьми. Что с них возьмешь. Даже Лариса. Ей хотелось быть подле него в последние часы. Может, и стоило ее позвать, но Спирос не хотел лишнего шума. Лариса всегда была чересчур взбалмошной. Это, наверное, ее и спасало. Отчего? Спирос лишь задумчиво улыбнулся.
Блестящий холодильник обдал холодом. Спирос достал апельсины, и вскоре от пресса по кухне расползся дразнящий запах цитрусов. Рот наполнился слюной. Посетовав на рефлексы, Спирос достал из морозильной камеры пять кубиков льда (ни больше ни меньше) и с нескрываемым удовольствием утопил их в стакане. Раз. Два. Три. Четыре. Пять.
Любимое кресло в гостиной. Бокал холодного сока. Сгущающийся сумрак на улице. Спирос ухватился за лежавший неподалеку пульт и включил телевизор.
— Четыре всадника являются персонажами шестой главы Откровения Иоанна Богослова, — с видом знатока вещала смазливая ведущая. — Ученые по-разному трактуют значение каждого из всадников, однако согласно общепринятым убеждениям их именуют Чума, Война, Голод и Смерть. Всадники появляются строго друг за другом. Символичны их имена. Даже в масти их коней можно увидеть скрытый смысл. Всадник Чума, также известный, как Завоеватель…
Спирос больше не вслушивался. Вся эта белиберда его не интересовала. Впрочем, интересовала, но навевала определенное раздражение. Он предпочитал смотреть другие новости, а увы, ни каналы, ни газеты, ни радиостанции не передавали ничего нового — одни и те же передачи, поставленные на повтор. Только о конце света. Только о Четырех всадниках. Только о метеоритах, приближающихся к Земле.
Цокнув языком, Спирос нажал на кнопку отключения и залпом допил сок. Апатично он посмотрел в окно. Залив Термаикос переливался огнями — вдалеке огнями горели судна, словно светлячки. Кто-то собирался встретить конец света в открытом море, а кому-то так и вовсе не повезло оказаться вдали от дома из-за дальнего плавания. Впрочем, оказаться у берегов солнечной Эллады не так уж плохо, подумал Спирос Катракис и зевнул со скуки. Осталось чуть-чуть.
Поднявшись с кресла, Спирос оправил халат. Стакан он отставил на длинный комод, и растерев ладони, вошел в комнату в самом конце квартиры. Лариса порой пыталась ненароком навязать ему свое видение, говоря о том, что из этой комнаты вышла бы неплохая детская. К черту Ларису. К черту детей. Видела бы она сейчас, что тут творилось, она бы дар речи потеряла еще до падения этих камней. Кажется, на Европу должна была упасть Чума. Символично. Спирос усмехнулся и включил свет.
За дверью посреди комнаты стоял одинокий аскетичный стул. На него Спирос и уселся, оправив полу халата как профессиональный пианист, дающий свой последний концерт. Откинувшись на спинку, Спирос Катракис сложил замком ладони перед собой и оглядел уклеянные вырезками газет стены. Прежде он никогда не вывешивал их. Он бережно прятал их по всему дому, накопив девять томов различных статей, собранных из самых различных изданий. Одно время Спирос даже собирал какую-то информацию на жесткий диск. Удобно, но он решил не рисковать. Увы, электронный след куда опаснее бумажного. Теперь все его опасения казались чем-то смешным, но кто же знал тогда о метеоритах? Никто. А эти, смотревшие на него с вырезок, так и вовсе были давным давно мертвы.
«Найден очередной труп»
«Полиция разыскивает преступника»
Буквы. Слова. Тексты и фотографии. Спирос Катракис с упоением вчитывался в пестрые заголовки, словно видел впервые. Некоторым из них было лет пять, а то и больше. Кровь прилила к лицу от воспоминаний самого различного характера, и Спирос не сдержал жестокой ухмылки. Жадно он вдохнул воздух, наяву почувствовав железистый запах крови.
«Пальцы* дрожат в страхе перед Духом»
«Дух снова терроризирует Халкидики»
«Север пытается изгнать Духа»
Да. Именно из этих заголовков он узнал о своем прозвище. Духом его прозвали не спроста. Спирос испытывал полицию на прочность. У них не было никаких зацепок, ведь он продумывал каждое свое преступление с педантичной точностью. Однажды на месте очередного убийства он начертил заветную букву пси Ψ — в знак принадлежности к профессии психологов. Он милостиво бросил эту кость ищейкам, а они, кажется, так и не поняли. Тупые остолопы! Журналисты — эти городские гиены, мгновенно окрестили его Духом. К догадке о личности преступника они оказались куда ближе ищеек. Спирос… Его имя значило именно дух, и данному прозвищу Спирос даже порадовался. Было в нем нечто загадочное. В духе всех этих историй о серийных маньяках. А кем он собственно был?
