— Посмотри на Кларка. Он целого слона съест, — вставил Сэм, стараясь придать их последнему обеду привычную непринужденность. Получалось с трудом.
— Когда нас спасет Супермен…
— Не спасет!
— А вот и спасет! — не унимался Кларк.
— Твоего Супермена не существует и никогда не существовало. Он — всего лишь комикс. Нет никакой суперсилы!
— Кайл, прекрати, — тихо сказала Джен.
— …И никогда больше не будет. Мы все умрем, и никто нас не спасет. Эти чертовы метеориты расплющат нас.
— Нет. Супермен…
— Где твой Супермен? А? Нет его.
— Кайл! — вмешался отец.
— Он нас спасет!
— Никого он не спасет. Он — кусок дерьма.
— Кайл… — не выдержав, Сэм Беннет стукнул по столу и сам упрекнул себя за свою горячность.
Маленький Кларк откинул в сторону вилку. Губы его задрожали, и он зло стер проступившие на глаза слезы. Резко мальчик вскочил со своего стула и со всех ног бросился на улицу. Громко хлопнула дверь черного хода. Джен захотела пойти за сыном, но ее остановили. Сэм не захотел ее отпускать.
— Он вернется, — прошептал он.
— Кайл. Ну зачем ты так.
— А зачем он говорит, что нас спасут? Нас никто не спасет!
— Эй, — протянув руку, отец потрепал Кайла по плечу. — Это наш последний день… Мне жаль, Кайл. Поверь мне очень жаль, что ты слишком взрослый, чтобы понимать это.
— Прости. П-прости… — кинулся к нему мальчик, и Сэм крепко прижал его к себе. — Мне страшно.
— Нам всем страшно…
Кларк бежал по полю, окружавшему дом. Под его ногами шуршала иссушенная трава. От ветра за его спиной развевался алый плащ. На груди желтела столь дорогая ему буква S, и мальчик что есть силы стремился к горизонту. Добежав до большой кучи гравия, Кларк взобрался на вершину и, запрокинув голову, посмотрел ввысь.
Он должен был. Супермен должен был их спасти. Он добрый. Он сильный. Он борется за справедливость, а разве справедливо, что мира больше не будет существовать? А если Кайл прав? Нет. Кайл говорил все это из зависти, а то от страха. Супермен существовал. Когда-то он прилетел на Землю и приземлился где-то здесь — в Канзасе, где жил и он сам. Кларк был попросту уверен: где-то среди простых людей прячется Кларк Кент, который вот-вот облачится в такой же костюм, как и у него.
На небосводе появилась маленькая точка. Погодя, она увеличилась в размере, и от нее вырос длинный белый хвост.
Кто-то должен был их спасти, упрямо думал Кларк Беннет. Должен. Мальчик стер горькие слезы. Сжав руку в кулак, он поднял ее кверху и нацелил на приближавшуюся вспышку. Она становилась все больше и больше, и от страха Кларк зажмурился.
Землю покрыл страшный гул. Захлопал от налетевшего ветра алый плащ. Неумолимо с неба падал один из Всадников, и до последней своей минуты Кларк Беннет шептал себе под нос.
— Где же ты?.. Где же ты, Супермен… Супермен…
Супермен…
========== Искусство — это жизнь ==========
***
Лазарь Ковач вышел из подъезда, расположенного по адресу Кармелитерплатц 2. Недовольно звякнув, массивный ключ исчез в кармане твидового пальто. Ударил ветер, и Лазарь спешно ухватился за поля шляпы. Ох уж этот венский ветер! Жестокий. Пробирающий до костей. Ветер налетает столь внезапно, сколь внезапно и исчезает, и если бы геру Ковачу пришлось бы прожить в Вене добрую сотню лет, он и то не привык бы к этому ужасному ветру.
Свернув на Таборштрассе, Лазарь едва не столкнулся с каким-то мальчишкой и, поворчав тому в след, прижал к себе футляр. В футляре тесненной кожи Лазарь Ковач хранил самое дорогое, что было в его жизни — скрипки. Сердито помотав головой, Лазарь отряхнулся да огляделся. Никогда Таборштрассе не казалась ему столь пустынной. Посетовав на конец света, Лазарь пошел вперед.
За последнюю неделю город изменился до неузнаваемости. Функционировавшая как часы Вена замерла. Не ходили трамваи. Закрылись магазины, пекарни. Автомобили, фиакры и люди исчезли, будто невидимая рука стерла их с лица земли. До последнего работали кафе в Первом районе, но и они словно в мгновение вымерли. Даже вечернее освещение работало с перебоями. А как иначе? Человечество должно было вот-вот встретить свой последний день. Все разом позабыли о работе, службе и прочих обязанностях. Да и имело ли смысл помнить о них? Завтра больше никогда не наступит, а значит, более ничто не имело значения, кроме этого последнего дня. Сжав в руке футляр, Лазарь не спеша пересек канал и очень удивился работавшему светофору, перейдя улицу по привычке на зеленый.
Родился Лазарь Ковач в Шопроне, в Венгрии. Едва ему стукнуло два года, родители перебрались в Вену, и более Лазарь Ковач в Шопрон не возвращался. До городка было рукой подать — час езды, но ему все было как-то не до этого. Жизнь завертела несчастного Лазаря, не давая ему ни вздохнуть, ни продохнуть. А что еще было ожидать от первой скрипки Венской оперы? Сколько раз он был концертмейстером самих Филармоников*! Сколько раз выступал на самых известных площадках мира! От Нью-Йорка до Сиднея.
Лазарь Ковач тяжело вздохнул. Когда-то весь путь от дома до Филармонии занимал у него полчаса. Не больше. А теперь он с такой грузностью шагал по центральным артериям Вены. Миновав Штефансдом, Лазарь поморщил нос — нынче площадь, на которой толпились столь излюбленные туристами фиакры, была пуста, да вот только запах конской мочи так и не выветрился. На глаза ему попался разграбленный магазин. Кажется, кто-то еще не осознал — скоро все закончится. Окончательно и бесповоротно. Ни награбленного, ни честно заработанного с собой не возьмешь. Завтра уже не наступит…
Вдалеке показалась зеленая крыша оперы и точеные арки галерей. Лазарь едва удержался от соблазна заглянуть. Как никак с этим местом его связывали годы верной службы, и все же своим последним пристанищем Лазарь Ковач избрал Филармонию. Развратно золотую и чопорно строгую. Двери были открыты. Филармония встретила Лазаря во всеоружии, полыхая многочисленными лампами и софитами. Украшенный позолотой зал бы непривычно пуст. Лазарь огляделся, и от тоски у него сжалось сердце. Даже на репетициях тут не бывало столь безлюдно.
Сцена. Футляр. Лазарь снял пальто и небрежно бросил его на спинку кресла. Заблестели лацканы вычищенного фрака. Лазарь оправил фалды, пригладил засверкавшую белизной манишку и, вытащив небольшую расческу, причесал серебристые от седины волосы. Он был готов. Звонко щелкнули замки. Бережно гер Ковач приподнял крышку и встретился со своими бессменными подругами — Ангеликой и Кармен.
Именно так он назвал свои скрипки, подобрав имена отнюдь не случайным образом. Ангелика… Так звали его невесту — первую и, как оказалось, единственную. Познакомились они еще в Университете. Он грыз гранит скрипичной науки, пока она познавала все тонкости музыкальной теории. Лазарь толком и не помнил Ангелику. Не помнил голоса. Запаха. Время беспощадно стерло ее образ из воспоминания. Помнил Лазарь лишь то, что Ангелика всегда укладывала обстриженные под каре волосы мелким бесом, а еще носила шляпки. Она вроде была красива и ладно сложена. Лазарь Ковач стал любовью всей ее жизни, а вот она стала для него обычным увлечением. Ангелика словно была отмечена черной меткой домашнего очага. Прижимаясь к нему, она всегда заводила речь о семье, детях и семейном уюте, а Лазарь хотел далеко не этого, мечтая о славе великого музыканта. Их судьбы разошлись как плохо сыгранный оркестр, отшучивался порой Лазарь. Так он был любим. Ангелика обиженно сверкнула из футляра.
В Чикаго гер Ковач встретил другую женщину, перевернувшую его сознание. Ох уж эта итальяночка, не дававшая ему покоя и по сей день. Как же она пела Хабанеру*. У него все внутри переворачивалось от ее исполнения Кармен*. Тогда он все пытался обратить на себя внимание, придираясь то к темпу, а то и к ее манере исполнения, а Анна бессовестно называла его всякими итальянскими ругательствами, от которых его влюбленность распалялась еще больше. Их наигранная ненависть переросла в страстный роман, и на какое-то время они сошли с ума. Какое-то время… Теперь уже Лазарь стал заговаривать с Анной о семье, детях, о спокойной жизни, обещая, что домашний быт ни в коем случае не прервет ее музыкальной карьеры. А она лишь отвечала:
