— Ты хочешь запереть меня на кухне, tesoro mio*, но ты сам знаешь — это не для меня. Быть может завтра нас не станет. Никого не станет. Мы все сгнием в земле, и все что будет жить это искусство! Conosco il mio mestiere*, и до последнего дня я буду петь.

Упрямая дура. Жестокая, хладнокровная стерва. Анна забрала с собой его сердце, и с тех пор он более никого и не подпустил к себе. Так он любил. Кармен насмешливо звякнула струной.

Теряясь в воспоминаниях, гер Ковач провел рукой по лакированной поверхности инструмента. Кармен и Ангелика. Разные женщины. Разные скрипки. Ангелика всегда выручала его, отыгрывая безупречно, но достаточно стандартно. У Ангелики никогда не рвались струны, да и звук был сухой, но уверенный. Кармен была куда более страстным инструментом. С утробным мягким звучанием, пропитанным особой энергией. Кармен сгубила ему уйму смычков. Безжалостно она рвала струны, а порой калечила ему пальцы. Скрипка темно-янтарного цвета была капризна и упряма, но, если Лазарю нужно было выступить с блеском, он брал именно ее. Так и сейчас гер Ковач уверенно вынул Кармен из футляра и поднялся на сцену. Это — его последний концерт, и он должен был блистать, как никогда прежде.

Оглядев пустые ряды, Лазарь глубоко вздохнул. Наяву он представил подле себя оркестр и строгого дирижера. Прозвучал заунывный тон гобоя, и оркестр разросся многочисленными звуками. Настройка окончилась. Публика уже ждала в нетерпении. Стихли воображаемые аплодисменты, и Лазарь прикрыл глаза. Взмах. Звук.

Утонувший в полумраке зал огласила музыка — Скрипичный концерт Сибелиуса*… Выбор, пожалуй, был банален, но Лазарь до дрожи любил этот концерт в ре миноре. Он вкладывал в музыку всю душу, изливая в переменчивых мелизмах всю свою жизнь, и плакал вместе со скрипкой. Как часто Лазарь боялся умереть в одиночестве. Без семьи, без нее, без памяти и без рассудка. А теперь… Какая-то внеземная глыба должна была уничтожить абсолютно все. Все! Все, чем он когда-либо жил. Все, что когда-либо любил… Даже искусство. Земля погибнет, а он?

Он — просто музыкант и захотел остаться им до своего последнего вздоха. Вкладывая все чувства, Лазарь Ковач слился со скрипкой. Смычок стал продолжением его руки. Кажется, в зал вошел человек, но Лазарь не обратил на него внимания.

Он отдал всю свою жизнь музыке. Отдал сердце и душу. Он жив, пока живет его искусство, а раз так он будет играть до конца. До самой последней минуты. До самого последнего вздоха. Лазарь Ковач умрет не один. С ним — его музыка, и четкое осознание того, что…

Искусство — вся его жизнь.

Комментарий к Искусство — это жизнь

*Венские Филармоники — венский филармонический оркестр, один из лучших в мире

*Хабанера — ария Кармен из одноименной оперы Ж. Бизе. Известна так же, как “У любви как у пташки крылья”

*Кармен — опера Ж. Бизе

* tesoro mio — мое сокровище, мой дорогой, золотко

* conosco il mio mestiere — я знаю свое ремесло досл.

* Скрипичный концерт Сибелиуса — концерт в ре миноре Op. 47

========== Держаться вместе ==========

***

Долорес Ерреро услышала шум внизу и перепугалась ни на шутку. С прикроватной тумбочки Долорес взяла кухонный нож, с которым в последнее время не расставалась, и, стараясь ступать как можно тише, вышла из спальни. Слух не обманул ее. Кто-то пробрался в дом и теперь хозяйничал внизу, на кухне, гремя кастрюлями и сковородками. Переступая через некоторые особо скрипучие ступени, Долорес тихо спустилась по лестнице.

У самой кухни она отчетливо услышала, как кто-то звонко причмокивает. Собрав всю волю в кулак, Долорес выскочила из-за угла. Возле плиты вертелся незнакомый ей темнокожий мужчина, опустошая содержимое большой сковороды с приготовленной еще позавчера паэльей. Заметив девушку, он едва не выронил крышку от испуга и выставил руки вперед, будто умоляя не горячиться.

— Простите. Сеньорита… Я…

— Кто ты такой?! — едва не зарычала Долорес. — Что ты делаешь в моем доме?!

— Я просто хотел поесть, — как-то по-простому проговорил чужак и вытер испачканную в масле руку о темно-синюю футболку. — Простите, я думал тут никого нет. Честное слово.

— Так я тебе и поверила! — грозно потрясла ножом Долорес, и, выпучив свои огромные глаза, чужак замахал руками.

— Оу-оу. Поосторожнее, синьорита. Нож — не игрушка.

— Зачем ты пришел?

— Да говорю. Я есть хочу. Жрать! — активно жестикулируя, чужак указал на сковороду. — Я несколько дней иду в Валенсию. Многие побросали свои дома. Думал, и тут пусто.

— Зачем? Зачем ты идешь в Валенсию? — зачем она вообще об этом спрашивала? Сама того не замечая, Долорес кричала и все не сводила острия ножа с незваного гостя. Он ее напугал.

— Не знаю. Мне некуда идти… — шмыгнул носом чужак и попытался опустить руки. Долорес приподняла лезвие, и он вынужденно поднял ладони кверху. Снова. — Я решил, что если буду идти хоть куда-то, так будет лучше.

— Ты — бездомный? — догадалась Долорес. Чужак кивнул, и она едва заметно ослабила хватку.

— Да.

— Ты хотел только поесть? Ты не хотел сделать ничего плохого мне…

— Нет-нет! Говорю же… — затараторил чужак, все также потряхивая руками. — Я не ел целый день, а тут…

— Как тебя зовут?

— Тадеуш.

— Прости, — переведя дух, Долорес опустила нож. — За последнюю неделю меня пытались изнасиловать трижды. Я вся на нервах. Думала и ты…

— Нет-нет, сеньорита. Честное слово.

— Долорес… — поправили чужака Долорес. Из-за обращения «Сеньорита» она всегда чувствовала себя лет на пять старше. — Меня зовут Долорес.

Оправив темную прядь, выбившуюся на лоб, Долорес Эрреро получше пригляделась к Тадеушу. Пахло от него не самым приятным образом. Выглядел он, словно обычный бездомный, потертый и запылившийся, но в его простом желании поесть было даже что-то трогательное, а главное, безопасное. В последние дни люди сходили с ума. Долорес поэтому даже заперлась в четырех стенах, желая сберечься до конца света, и все же… Ей было страшно оставаться одной. Сегодня был последний день, а потому в голове Долорес созрело странное предложение.

— Если тебе некуда идти, то можешь остаться здесь, Тадеуш.

— Ну…

— Это последний день на Земле… Только пообещай, что не тронешь меня!

— Да больно надо, — искренне проговорил Тадеуш, вызвав едва ли не возмущение со стороны Долорес. Но действительно! Девушка в пижаме с единорогами его как-то не интересовала. Уж тем более, когда он попросту хотел есть. — Я пообещаю, но пообещайте и вы, дамочка. За последние два дня меня пытались убить всего единожды, но…

— Извини.

Долорес виновато отложила нож в сторону.

***

Тадеуша отправили в душ, дав вволю вымыться впервые за последнюю полмесяца. Долорес выдала ему одежду, оставшуюся еще от ее парня, и которую она почему-то не выбросила. Красная футболка повисла на тощем Тадеуше мешком, но бездомный был безумно рад. Уж коли помирать, то чистым и сытым.

— Как ты вошел? — спросила его Долорес, опустошив сковороду. Тадеуш тут же принялся за последнюю порцию паэльи. Ей было не жалко. Кому оставлять-то? Четырем всадникам?

— А! — пренебрежительно протянул Тадеуш. — У этих замков одна и та же проблема. Чуть поддел, и на тебе.

— Ты говоришь как вор-домушник. Ты воровал?

— Иногда приходилось, — без утайки признался Тадеуш. — Хочешь жить, умей вертеться.

— Как давно ты здесь?

— В Испании или в Европе? В Испании пять лет. И все пять нелегально. В квестуре вечно были недовольны моими документами. Едва не депортировали… Ну и ладно! — набив донельзя рот, Тадеуш потряс головой словно в такт беззвучной музыке. — Ну… А чем занимаешься ты?

— Я, видимо, из тех, кто был недоволен твоими документами. Я работала в квестуре.

— Че? Серьезно. Ха! — Тадеуш размашисто хлопнул себя по колену. — Вот так мир тесен. Я еще подумал. То-то у нее морда протокольная.

— У меня не морда, а лицо! — нахмурила Долорес широкие чернющие брови, и Тадеуш смутился.