— Извини. Вообще ты симпатичная. Я не в этом смысле! Не-не-не… — завопил он, увидев, как Долорес потянулась к ножу. Фыркнув, она просто-напросто отрезала себе дольку лимона. — Тебя реально пытались изнасиловать?
— Не хочу об этом говорить, — пробурчала Долорес, вертясь у кухонного столика.
— Ну не говори. Мир сошел с ума под конец, — и так было ясно. — Никто не следит за порядком… Видела бы ты, что происходит в Барселоне. Твори, чего не хочу… Я зашел в какой-то кабак в Салоу. Думал… Ну хрен с ним. Никого нет, хоть пожру спокойно, — неужели Тадеуш не мог думать о чем-то кроме еды, подумалось Долорес, и она тут же упрекнула себя. В отличии от Тадеуша ей, привыкшей к хорошей жизни, голод был неведом. — Полез я за прилавок, а оттуда какой-то дед-пердед. Да еще с ружьем. Вот он меня чуть не завалил. Я от страху такого деру дал.
— Ты так спокойно говоришь об этом.
— А че… Это наш последний день. Завтра нас и так не станет, — вздохнул Тадеуш. Едва не вылизав тарелку, он довольно погладил живот. — Я хоть кому-нибудь бы выговорился. Все лучше, чем скитаться по дороге.
— А я решила запереться дома.
— Одна?
— Да, — в прозрачной кружке зазвенел ложка. Долорес помешала сахар. — Родители далеко. Мы не смогли встретиться.
— Парень? Может, девушка?
— Парень, — Долорес едва ссутулила плечи. — Расстались месяц назад.
— Он что? Подождать не мог? Какой идиот расстается за месяц до конца света?
— Я так решила, — буркнула Долорес и вернулась за стол. От ее кружки приятно запахло кофе.
— Ну блин… Ты обломала кайф мужику. Ты понимаешь? — почесал коротко остриженную голову Тадеуш. Ему самому еще не было и тридцати. Долорес было по его подсчетам где-то около того. Поэтому чувства молодых ему были понятны. — Нет. Серьезно. Месяц до конца света, а он без бабы.
— По-твоему, я должна развлекать его? До своей последней минуты?
— О-о-о-о… Все ясно. Ты из этих.
— Из каких?
— Ну всякие там «мужиков долой». Бой-баба, короче.
— Я не бой-баба и не феминистка, если ты об этом. Я… Я просто поняла, что не любила его… А мне. Мне не хотелось встречать конец света с тем, кого я не люблю.
— Странная ты, — пожал плечами Тадеуш. — Лучше, конечно, быть одной, а то встречать конец света с таким как я… Вообще вы любите находить себе проблемы.
— Вы?
— Да… Ну тут. В Европе. Там, откуда я родом, конец света каждый день. Знала бы ты… — Тадеуш нахмурился. — Девушку моего друга изнасиловали у него на глазах. Я видел, как продавали детей. Я видел, как матерям приходилось отдаваться кому ни попадя за еду для своих детишек. Я видел, как умирали старики, мужчины, женщины и дети в поисках такой жизни, как твоя… — вновь потрясший головой Тадеуш сбросил с себя неприятные мысли. — А ты?.. Извини, но ваша жизнь, куда легче. Но вы выдумываете себе проблемы. Больше… Высасываете их из пальца.
— Теперь уже все равно… — безразлично проговорила Долорес, и все же слова Тадеуша прозвучали ей упреком.
Тадеуш был очень тощ и очень высок. На шее его Долорес заметила светлый шрам. Кто знает, какую историю длиною в жизнь он мог ей поведать? Уж точно жизнь африканца-нелегала была куда тяжелее ее собственной. Долорес стало жаль его. Голодный Тадеуш так вцепился в позавчерашнюю еду, а ведь сегодня утром она едва не выкинула ее в мусорный бак. Вот она — шкала ценностей. Как же поздно Долорес Эрреро задумалась о вещах, представлявших реальную ценность в этой жизни.
— Ты прав. Я — просто эгоистка.
— Да не. Не знаю… Вот посмотри на меня, — хлопнул Тадеуш себя по груди. — Кто я? Я — бродяга с большой дороги. Я даже не помню, когда в последний раз принимал душ и ел так вкусно, как сегодня. Я даже не знаю, куда я шел. Я знал лишь откуда. Если бы я остановился, я бы попросту умер. От голода. От холода. От пули в лоб или ножа в ребре. Мое движение вперед было необходимостью. А у тебя все по-другому. У тебя была крыша над головой, любимый человек. Я бы с радостью с тобой поменялся… Ну только без молодого человека. Я того… Нормальный. Твое движение вперед… Ну просто… Оно без цели.
— Да ты — философ.
— Фило-кто?
— Не важно. Ты прав. У меня просто не было цели…
Странно, что едва знакомый Тадеуш с такой легкостью понял ее натуру. У Долорес и вправду никогда не было цели. Ее цели. Всю жизнь Долорес Эрреро была хорошей девочкой. Она прилежно училась. Ходила на все курсы и кружки, куда ее отдавали родители. Специальность ей также выбрали, а потом пристроили работать по знакомству в квестуру. Даже с Феррандо, ее бывшим, ее свели друзья друзей. Долорес было только тридцать, а ее все не покидало ощущение, что в ее жизни нет ничего интересного, ничего примечательного. Никто не думал о ней, о ее настоящих желаниях, оттого и сама Долорес разучилась думать о других.
— Почему ты один? — задумчиво спросила она у своего проницательного гостя. — У тебя нет кого-то, кого ты любишь?
— Да кому я всрался, — Долорес снисходительно закатила глаза. — Родителей у меня нет. Братьев и сестер тоже. А никакой девушке бездомный не нужен. Я вырос в лагере для детишек. Ну знаешь, там всякие сестрички в белых рясах с четками на пузе. Все молятся и говорят о боге. Там вкусно кормили.
— И почему ты ушел оттуда?
— Терпеть не мог петь в церковном хоре. Ну че? Мне медведь на ухо наступил. Я вообще все это не любил, — Тадеуш шумно вздохнул. — А че один я языком треплю? Ты вообще как?
— Да никак. К черту все это, — выругалась Долорес. Ей хотелось убежать прочь от своих мыслей. — Конец света близок. Хочешь вина? Можем погонять в приставку. Она старая, но должна работать.
— Никогда этого не делал.
— Самое время.
Да. Самое время творить то, чего никогда не делал.
***
На кофейном столике блестели пузатые бокалы. Стояла откупоренная бутылка красного сухого вина, но никто к ней так и не прикоснулся.
— Прыгай! — завопила Долорес, подогнув ноги под себя. — Крестик. Крестик… Да жми ты!
— Да куда прыгать!
— Все-е-е… Ты умер.
На экране высветилось заветное Game over, и Тадеуш недоуменно свел брови на носу.
— Че случилось-то?.. Я же долетел до этой фигни.
— Надо было прожимать два раза!
— Вот блин… — фыркнул Тадеуш.
— Тебе понравилось?
— Понравилось ли мне? Да это лучший конец света в моей жизни! — громко воскликнув, Тадеуш широко развел руки в стороны. — Жаль, что другого такого не будет.
— Давай выйдем…
— Зачем?
— Я хочу видеть… Не хочу умирать в четырех стенах.
— Ох! — пробурчал Тадеуш. Уж он бы не отказался умереть под крышей собственного дома. — То ты решила запереться, то ты решила выйти… Знаешь, на месте твоего парня, я бы тебя сам бросил.
— Пошел ты!
Переглянувшись, они улыбнулись.
Тадеуш и Долорес Эрреро вышли на пристроенную к частному дому террасу. С холма им открылся чудесный вид на Балеарское море. Прямо над ними пролетели чайки. Вечер едва сгустил синеву на небе, и где-то под самым куполом возник бледный полудиск луны. Вдалеке зажглась первая звезда. Она становилась все ярче, и над землей понесся ужасающий гул.
Тадеуш протянул свою руку. Долорес неуверенно посмотрела на его светлую по сравнению с основным оттенком кожи ладонь, и, часто задышав, неуверенно коснулась его пальцев. Ей было страшно. Да и ему. Тадеуш весь взмок, и Долорес отчетливо чувствовала его дрожь. Она и сама дрожала.
— Мы так и будем глупо держаться за руки? — спросила она.
— Все лучше, чем умирать в одиночку.
— Это больно?
— Не знаю, — честно ответил Тадеуш.
— Спасибо, — помолчав, прошептали оба.
Не выдержав, Долорес зажмурилась. Зажмурился и Тадеуш. Гул становился сильнее. Кажется, затряслась сама земная твердь. До чего же было страшно, но рук они так и не выпустили.
Так и держались вместе, пока небо не обрушилось на них.
========== И умерли в один день ==========
***
В маленькой квартирке на окраине Москвы ютились двое. Без одежды, без мыслей. Прижавшись к друг другу, они то целовались, то замирали, проводя свой последний день в постели. На окнах мерцали развешанные гирлянды. Новый год должен был наступить не скоро. Лишь через два месяца, но Лена любила гирлянды в независимости от времени года. Мерцающие огоньки навевали на нее особенный по-детски наивный восторг. Эта наивность была нынче просто необходима, оттого последние дни их маленькая квартирка переливалась всеми цветами радуги. Это успокаивало, отвлекая от тяжелых и неприятных мыслей.
