Как и прежде, Гашек активен, энергичен. Под его руководством секция развертывает широкую агитационно-пропагандистскую работу. Самого Гашека трудно поймать в кабинете. Только разве с утра, когда принимает посетителей, снабжает их брошюрами, листовками, плакатами, воззваниями. А днем, до поздней ночи, — в лагерях для бывших военнопленных, ведет дружеские беседы с иностранцами, разъясняет смысл революции, стремится как можно больше людей привлечь на сторону Советской власти, включить их в активную борьбу.

Трудно это, очень трудно. Немало среди них было враждебно настроенных, колеблющихся. Конечно, много было и сочувствующих, готовых встать на защиту Октября. На них-то и опирался Гашек, их и привлекал прежде всего к активной деятельности.

Много энергии отдавал Гашек организации собраний, митингов, лекций. Как правило, они завершались конкретными результатами. Буквально в первые же дни пребывания в городе состоялся митинг, в котором участвовало 600 военнопленных. Они приняли резолюцию, которая была потом опубликована в сотом номере «Красного стрелка». «Поражение Российской революции, — записано в ней, — было бы сильнейшим ударом для дела мировой революции и отдалило бы час освобождения трудящихся от их цепей». А в заключение говорилось о том, что все участники решили «с оружием в руках защищать форпост мировой революции — Российскую Социалистическую Республику, уверенные в том, что таким путем они лучше всего помогут своим братьям, борющимся на Западе против кровавой диктатуры буржуазии».

Прекрасное знание многих иностранных языков помогало Гашеку быстро завязывать контакты с военнопленными. С одними он говорил по-немецки, с другими — по-венгерски, с третьими… Недаром же в политотделе его называли «многоязычным комиссаром». На многолюдном интернациональном митинге в Центральном красноармейском клубе, где собралось более тысячи человек, Гашек выступал по-сербски.

А ведь всего несколько лет назад на вопрос австрийских военных властей, какими языками владеете, он скрыл истинное положение и ответил: «Только чешским».

Плодотворны были итоги сделанного в Челябинске под руководством Гашека. Широко распространялись газеты на различных языках, листовки, воззвания. В интернациональных частях созданы партийные ячейки. Не забывал Ярослав и о помощи народному хозяйству. «Кроме чисто политической работы, — писал он в отчете, — секция имела в виду и экономическую политику российской республики и организовала для работы на фабрики и заводы 468 специалистов из иностранцев».

Не забывает он и о журналистике. Хоть мало, очень мало остается теперь времени на статьи, все же продолжает выступать в газете. В «Красном стрелке» опубликованы два его интересных обзора зарубежной буржуазной прессы. Один — «Англо-французы в Сибири» — посвящен тому, что и как пишут о жизни в новой России. На конкретных примерах Гашек убедительно показывает, сколь лжива и антинародна позиция «свободной печати», как беспомощна она в своих притязаниях на «мудрые» советы и консультации. Почему же это происходит? Кто мешает возврату к прежнему строю? — задает вопросы и кратко, образно отвечает Гашек: «Русский рабочий и крестьянин, который хватает режиссеров из империалистического театра за руки и отбирает у них колчаковскую Сибирь и другие декорации и бутафорию черносотенной „Святой Руси“».

Приводя сообщения из газет о мнимых победах контрреволюционеров, которые якобы заняли и Москву, и Петроград, Ярослав зло высмеивает буржуазных писак: «Все эти английские и французские газеты врут не хуже белогвардейских».

В другом обзоре — «Вопль из Японии», опять-таки используя высказывания из иностранной печати, остро разоблачает грызню империалистов между собой, их разбойничьи повадки.

Широко отмечали в Челябинске вторую годовщину Великого Октября. А спустя неделю пришло радостное сообщение: 14 ноября пала «столица Колчака» — Омск. В тот же день весь политотдел был снова на колесах. Пункт назначения — Омск.

На этот раз в пути пришлось быть почти три недели. Собственно, больше стояли, чем ехали: все дороги были забиты.

Лишь в начале декабря прибыли в Омск. Здесь случилась беда: в течение двух дней тиф свалил 9 типографских рабочих. Четверых, в том числе начальника типографии В. Михайлова, положили в госпиталь, остальных девать было просто некуда. Все больницы, школы забиты ранеными, обмороженными, тифозными. На полу, в коридорах, порой по два человека на одной койке…

«Что делать? — мучился Степан Ганцеров. — Погибнут ребята».

Он бросился разыскивать Гашека.

Когда тот узнал о случившемся, сразу же оставил свои дела и вместе с другом направился в гостиницу «Россия».

— Жди меня здесь, — сказал Степану, а сам вошел в кабинет к коменданту гостиницы.

Спустя немного времени он вышел оттуда сияющий.

— Два изолированных номера получил. Давай сюда своих ребят, Перец. А я побегу. Дела ждут.

Всего несколько дней пробыл Гашек в Омске. А память о себе оставил. В архивах хранится записка, посланная им 6 декабря в театральную секцию губернского отдела народного образования: «Ввиду необходимости учреждения интернационального театра для 30. 000 иностранцев в гор. Омске… секция политотдела V армии просит оказать всяческое содействие тов. Мадьяру Эрвину, организатору интернационального театра.

Секция еще раз подчеркивает необходимость такой сцены для политического воспитания иностранцев и надеется вполне, что тов. Мадьяру Эрвину будет театральной секцией дано помещение… Заведующий секцией Гашек».

Все, буквально все самые разнообразные формы идеологического воспитания стремится использовать Гашек. И это ему, как видим, удавалось.

В Новониколаевске (ныне Новосибирск), куда переехал политотдел, его ждало тяжкое испытание: как и многих других, Ярослава свалил тиф. И кто знает, как сложилась бы его дальнейшая судьба, если бы не Шура, которая неотступно дежурила около Гашека. В любую минуту, утром, днем или ночью, открывал больной глаза, а она — здесь и ждет, что скажет, что попросит. Словом, выходила его, буквально на руках выносила.

— Мне повезло, — говорил потом друзьям Гашек. — Когда бы случай представился на том свете побывать. А вот получилось. Правда, дальше златых врат не пустили. Не удостоился.

— И очень хорошо. Век бы не удостаивался, — немного с тревогой говорила Шура.

— Ты — виновница, — агрессивно наступал он. — Ты. Никогда не забуду этого. Никогда. Запомни.

— Помню, помню, — улыбалась добродушно Шура.

И действительно, Гашек на всю жизнь сохранил благодарность Шуре за то, что она своим сердечным отношением вырвала его из лап смерти. И в то же время досадовал:

— Надо же, сколько драгоценных дней потеряно!

С новой, еще большей энергией окунулся в работу. Армия стремительно гнала врага на восток, в самую сердцевину Сибири. И вот политотдел опять двинулся в путь, теперь уже по направлению к Красноярску.

Остановка была длительной: почти четыре месяца. С первого дня Гашек налаживает теснейшую связь с местными партийными и советскими органами, и не только в этом городе, но и в Иркутске, Канске (ныне Куйбышев, Новосибирской области), Ачинске. Главное, конечно, развертывается работа среди бывших иностранных военнопленных. В марте, например, было обследовано политическое положение в лагерях военнопленных, где создалась очень тревожная обстановка. «Офицерство из бывших военнопленных, — писал Гашек в отчете, — относится к пропаганде враждебно, в городе находится 3000 офицеров (немцев и мадьяр), которые ведут антисоветскую и антикоммунистическую пропаганду…» Они даже распространяли свою газету, печатавшуюся на копирографе. Разумеется, редакцию арестовали, а вместе с ними и двоих агентов-провокаторов из шведского Красного Креста.

Но этими мерами не ограничились. Почти ежедневно проводились лекции, митинги-концерты, спектакли, беседы.

Широкое развитие получила печатная пропаганда, Под руководством Гашека издавались газеты, бюллетени, воззвания и брошюры более чем на десяти языках, в том числе, газеты «Рогам-Штурм» и «Интернационал» на немецком и венгерском, «Глас коммуниста» — на польском языках, на гектографе ежедневно размножался информационный листок «Сибиряк» и другие. Программа РКП(б) была выпущена на венгерском языке, а Устав партии — на корейском.