— Это революционный приказ. Ты его обязан выполнить. В отряде восемьдесят человек. Растет быстро. Неделю назад было всего пять.

На другой день Гашек знакомил Поспишила с городом, водил в казарму, в советскую комендатуру, другие учреждения. Всюду его встречали как хорошего знакомого.

Много приходилось выступать на митингах, собраниях, но писатель ни на минуту не забывал о формировании регулярных частей.

Огромная воспитательная работа проводилась в отряде. Инспектор пехоты Самарской губернии, придирчивый службист Г. Семенов с удовлетворением отмечал в донесении: «Занятия ведутся ежедневно с утра до 11 часов и после обеда с 2 до 4 1/2 час… На занятиях всегда присутствуют все взводные и ротный командир, а также политический комиссар Гашек». И он же отмечал высокий моральный дух бойцов: «…Желание у них — соединиться и создать батальон или полк… Все люди хотят служить Советской власти и возвращаться на родину не желают, по первому зову пойдут туда, куда призовет их народная власть». Отличная характеристика работы, проведенной под руководством Гашека!

Но если бы все зависело только от добровольцев. На пути создания отряда было множество препятствий. И пожалуй, одно из самых трудных — нехватка средств. А тут еще служащие, враждебно относящиеся к Советской власти, пытались всяческими способами помешать формированию регулярной части, срывали обеспечение снаряжением, денежным довольствием.

Как-то Ярослав и Иосиф пришли в финансовую часть Самарского штаба Красной Армии.

— Товарищ Гашек! — растянулся в любезнейшей улыбке мужчина в офицерском кителе. — Что вам угодно на этот раз?

— То же, что и прежде: деньги для красноармейцев, жалованье, — сердито отрезал Гашек. — До сих пор они не получили ни копейки. Одни обещания. Без денег не уйду.

— Голубчик вы мой, — слащаво начал говорить «бывший», — зачем же так? Все будет в ажуре. Но надо же официальным путем. Необходимо проверить ваш список. А вдруг… Знаете ли, проверка и еще раз проверочка. Вы вот, — он оглянулся и заговорил вкрадчиво, тихо, — рапортовали о новом пополнении. И сколько же сейчас стало?

— Пятьсот! — резко и неожиданно громко отрезал Гашек.

Собеседник удивленно вскинул брови.

— Да, да, пятьсот! — повторил Ярослав. — Вот наш новый ответственный сотрудник. Он только что ушел из корпуса. И представьте, привел с собой еще полроты.

Финансист бросил взгляд на Поспишила, усмехнулся, как показалось Иосифу, довольно зло, а когда они выходили из комнаты, с подчеркнутой вежливостью распрощался с ними:

— Заходите к нам, заходите, не стесняйтесь. Чем можем — поможем.

На улице Иосиф спросил:

— Зачем ты, Ярослав, сказал ему, что у нас в отряде пятьсот? Проверять начнут…

— Ты не раскусил его? Это же саботажник. Все время палки в колеса ставит. А плечи видел?

Иосиф удивленно посмотрел на друга.

— Следы от погон заметил? Совсем свеженькие. Ну, я и подпустил ему уточку.

— С какой целью?

— Да с той, чтобы попугать его. А к тому же он, подлец, мигом, наверное, передаст эти сведения агентам. И пойдет…

Все-таки, несмотря на трудности, чехословацкий отряд стал ротой 2-го Советского полка.

Город на Волге стал знаменательным для Гашека еще и тем, что именно здесь началось его сотрудничество в советской печати, давшее немало замечательных образцов публицистики, острой политической сатиры, насмерть разившей врагов революции.

С первых же дней пребывания в Самаре Гашек организует регулярный выпуск листовок, воззваний, хорошо понимая, что это одно из действенных средств политической работы среди обманутых солдат. Многие Гашек пишет сам.

«Братья чехословаки! Товарищи солдаты! — проникновенно начал он одно из них, опубликованное в самарской газете „Солдат, рабочий и крестьянин“ 14 апреля. — Мы обращаемся сегодня исключительно к вам… Помните ли вы то время, когда вспыхнула революция в России, что вы были все готовы ее защищать? Помните ли вы, что чешский народ всегда стоял впереди бойцов за свободу?»

Пламенный патриот, интернационалист, он глубоко осознает величие Октябрьской революции, ее международное значение.

«Тесное единение чешских революционеров со всеми русскими перед лицом опасности нового поражения в борьбе за свободу, — горячо призывал писатель, — вот тактическая задача, которая стоит перед вами, товарищи чехи!»

Листовки, воззвания, написанные Гашеком, как рассказывают очевидцы, оказывали огромное влияние на солдат. И в самом деле, трудно было оставаться равнодушным к словам, рожденным в глубине сердца.

У многих переходивших на сторону революции видели в руках эти листовки. Они были своеобразными пропусками на советскую сторону. Листовки широко распространялись не только в Самаре, их читали и в других городах, населенных пунктах, всюду, где находились солдаты корпуса.

Как глубоко, как верно понимал задачи дня Ярослав Гашек, пламенный борец за единство международного пролетариата!

«Вы покидаете Россию, — обращался он к чешским легионерам. — Не кажется ли вам, что вы совершаете предательство по отношению к русской и мировой революции? Ведь всеобщая революция, которая теперь идет по Европе, имеет международное значение, она охватывает и приводит в движение весь мир с его хозяйственными, политическими и моральными проблемами. Чешская революция является ее частью. Отойти от русской революции — значит, уменьшить интенсивность наступления и размах мировой революции».

Кажется, трудно представить себе более многообразную и кипучую деятельность. И Все же Гашек находил время посылать свои материалы еще и в Москву, в газету «Прукопник» («Пионер»), Открытое письмо «Проф. Масарику!» и фельетон «Потерянный эшелон», в котором с присущим ему сарказмом, остроумием высмеивает чешских контрреволюционеров, пытавшихся обмануть солдат корпуса, «спасти» от большевистского влияния. Они свидетельствуют о значительном росте писателя-коммуниста, широте его взглядов и о верной оценке им событий.

Утром 17 мая Ярослав проснулся, услышав громкую и беспорядочную стрельбу. Выглянул в окно. По улице мчались грузовики. Люди, сидевшие в них, неистово размахивали винтовками, револьверами, гранатами, то и дело палили в воздух, орали во все горло, выкрикивали антисоветские лозунги.

«Мятеж, — молниеносно мелькнуло в голове. — А как там у наших?»

И он стремительно выскочил из гостиницы.

Немного удалось ему пробежать. Группа бандитов, выскочившая из-за угла, окружила его.

— Кто такой?! Большевик? Комиссар? Да чего там, видно по обличью! Шкуру спустить!

«Что делать? — лихорадочно стучит в мозгу. — Если узнают, то уж не выпустят».

— В штаб его, там разберемся!

Пьяные анархисты схватили Ярослава и повели, подталкивая грубыми пинками, орали, пели песни… А один выхватил револьвер и направил его на арестованного: того и гляди, сорвется палец у пьяницы и раздастся роковой выстрел.

И вдруг Гашек вспомнил, что у него сохранилось удостоверение сотрудника чехословацкого корпуса. Он осторожно, чтобы раньше времени не привлечь внимания, нащупал его: «Теперь можно».

— Я чех! Чех! — громко крикнул он. И протянул анархистам документ.

Бандиты опешили. Остановились. Тот, что держал револьвер наготове, внимательно прочитал и сказал:

— Братва, не того взяли. Наш этот…

Покрутив, на всякий случай, перед носом у Гашека револьвером, он крикнул:

— Брысь ты! И не попадайся в следующий раз! Бегом а-арш!

Раздались свист, улюлюканье. Но Гашек не побежал. Он спокойно, как ни в чем не бывало, медленно пошел. И только свернув за угол, остановился и глубоко, облегченно вздохнул. А через секунду быстрым и решительным шагом зашагал к казарме чехословацкого отряда.

Все было приведено в боевую готовность.

На следующее утро советские части, в составе которых были и отряды интернационалистов, захватили важнейшие стратегические пункты в городе. Мятежников обезоружили и арестовали.

Но это был, как говорится, первый звонок к тем большим и трагическим событиям, которые вскоре развернулись в Самаре.