Ланак делал успехи в магии, никто не понимал беспокойства Эмриса.

— Через пару лет снова будете принцами во дворце, — говорил отец.

Их хватило на год. Письма Ланака становились всё короче, Эмрис пытался его ободрить, но его пугали фразы вроде «я так устал», «не могу больше», «как будто меня постоянно окутывает пелена».

Эмрис плохо помнил те дни, когда погиб его близнец. Его первое четкое воспоминание того времени, как баюкает мать, а он уткнулся ей в грудь, изможденный от рыданий.

Он не проронил ни единой слезинки на похоронном обряде.

Его чувства и ощущения как будто притупились со смертью близнеца. Словно Ланак забрал с собой часть его человечности. Эмрис думал, что это хорошо и правильно. Иначе боль была настолько сильной, что поглощала его с головой.

Он учился. Он рос. И ему казалось, призрак брата всегда за его плечом — это странным образом успокаивало, хотя Эмрис знал, что такого быть не может. Только невежды могут верить в призраков, на самом же деле души отправляются в круг перерождения.

Может, в новом воплощении Ланак не будет принцем. Может, в новом воплощении ему не будет… так больно. Настолько, что он решился сам всё прекратить.

Мать, кажется, так и не оправилась от смерти сына. Она долго болела, оставаясь в это время верной поддержкой для Эмриса. Когда она умирала годы спустя, Эмрис сидел рядом с ее кроватью. Она коснулась щеки тогда уже юноши и слабо улыбнулась:

— Я так надеялась… но еще давно пророчество предсказало, что я увижу смерть одного из сыновей — и никогда не увижу, как восходит на престол второй.

Отец всегда оставался далеким. Он правил железной рукой и попросту не умел иначе, в том числе и с семьей. Эмрис никогда его не понимал — может, смерть сына сказалась на нем куда больше, чем он показывал. И он совершенно точно любил свою королеву, искренне, трепетно, как умел.

Первый удар настиг его спустя пять лет после ее кончины. Он лишился рассудка и памяти, не мог говорить. Это стало настоящим удивлением для Эмриса, ему казалось, отец еще полон сил. Через пару недель тот оправился, но приступы повторялись.

Тогда он нашел сыну невесту. Но умер задолго до рождения внуков.

— Я знал, что не проживу долго, — усмехался отец. По крайней мере, Эмрису хотелось верить, что это усмешка, у отца тогда уже половина лица не двигалась. — Знал, что поздно женюсь и не переживу жену надолго. Но ты — другое дело. Я уверен, у тебя впереди долгая жизнь. Мне было пророчество об этом.

Когда корону возложили на голову Эмриса Элькинара, аккуратно устроив на рожках, ему казалось, что призрачная ладонь близнеца лежит у него на плече.

Они должны были оба стоять здесь.

Пророчества, которые давали жрицы Эмрису, никогда не были столь конкретными, как у его родителей. Они предрекали спокойное долгое правление. Говорили о том, что он никогда не будет счастлив в браке. Сплетали словами славную судьбу его детям, когда они родились.

Близнецы. Снова близнецы. Никто и подумать не мог!

Эмрис долго говорил с Верховным магом Алаканором, когда отправлял Катхара в Башню. Он слишком хорошо помнил, как закончил его брат. Он вовсе не хотел такого для своего ребенка.

— Я понимаю, — Алаканор казался задумчивым. — Мы будем следить за ним. Ты же понимаешь, мы заинтересованы не меньше тебя, чтобы с принцем всё было в порядке.

Отчасти поэтому Эмрис согласился именно на Башню. Она далеко, но маги смогут обучить Катхара — и уж действительно больше других заинтересованы, чтобы с принцем не случилось ничего страшного.

Это Эмрис решил, что сыновьям будет проще не встречаться и не писать друг другу. Просто не думал, что всё затянется на долгие десять лет. Но в дурманном дыму храма пророчицы раз за разом выдавали одно и то же: если принцы воссоединятся сейчас, то оба умрут.

Катхар попытался… насколько знал Эмрис, именно помощь магов спасла ему жизнь. Те правда следили за принцем и не дали ему сделать непоправимого.

Эмрис и Ланак были связаны как близнецы. Но это не шло ни в какое сравнение со связью Катхара и Ардена.

И сейчас Эмрис не знал, что ему делать. Рядом не было Ланака, который смог бы мягко рассказать, как следует себя вести.

У него было доброе сердце. Его бы хватило и на собственную семью, и на детей брата. Он бы любил племянников.

Он бы знал, что теперь, если один из сыновей не приходит в себя после магии, а второй отказывается с кем-либо говорить и не отходит от брата.

Принцесса Талисса Хагалад всем своим видом демонстрировала, что это официальная встреча и сейчас она говорит от лица всей Босоханской империи. Как будто Эмрис мог забыть!

Она стояла перед его столом, сцепив руки перед собой. Спокойная и величественная. Эмрис посчитал, что встретить ее в рабочем кабинете будет наилучшим решением: как владыка принимающей стороны он мог сидеть, пока она стояла перед ним. Чтобы помнила, кто у кого в гостях. Да и стол надежно скрывал хвост, а сейчас Эмрис не был уверен, что сможет его контролировать.

Талисса умудрилась повернуть всё в свою сторону.

Запоздало Эмрис вспомнил, что она совсем невысокого роста, так что стой он перед ней, получилось бы внушительнее. Но сейчас маленькая принцесса казалась королевой, хотя даже Ардену она едва доставала до подбородка.

Эмрис постарался отогнать мысли о сыновьях и сосредоточился на гостье.

На строгом темном платье виднелись многочисленные украшения из тяжелого металла и косточек. Шею скрывало массивное ожерелье, вниз тянулись кожаные ремешки, на которых покачивались когти то ли животных, то ли птиц.

Рыжие волосы Талиссы были убраны в две косы вдоль головы и спускались ниже, переплетенные кожаными шнурками с бусинами и драгоценными камнями. На обнаженных участках кожи были нарисованы знаки золотом и темной краской. Многочисленные, едва заметные цепочки, позвякивали.

Талисса выглядела воинственно. Напоминая, что Босохан завоевал всё силой, а не дипломатией.

Солнечный свет, наполнявший кабинет, сверкал на металле ее одеяния и рыжих волосах, отражался в ее глазах.

— Это можно считать нападением, — сказала она. — На меня и всю империю Босохан.

С тоской Эмрис подумал, что предпочел бы вернуться к чтению докладов, что сейчас лежали у него на столе. Бумагам хотя бы плевать, сколько раз он их прочитывает, отвлекаясь на свои мысли. И ответа они не требуют.

У стены кашлянули.

Охрана осталась за дверью, в рабочем кабинете короля стоял только генерал Исхан Меребар, старательно сливаясь с деревянными панелями по стенам. Он был здесь и не стал уходить при визите принцессы.

Талисса кинула на него быстрый взгляд, как будто недоумевала, что он здесь делает. И снова посмотрела на короля.

— Я думаю, не стоит делать выводы так быстро, — спокойно сказал Эмрис. — Нужно разобраться в том, что произошло.

Принцесса изогнула бровь:

— Разве остается что-то непонятное? Принцы Экхадура захотели забрать мою магию. Видимо, не знали, что я умею управлять ею. И у моей магии такие же острые клыки и когти, как у Босохана.

По началу, Эмрис и правда не мог понять, что произошло. Ему доложили, что бледный и потерянный принц Катхар позвал лекарей. Он как будто не очень понимал, что происходит, так что не закрыл дверь, когда вернулся в комнату. Увидев лежащего принца Ардена, Алые рыцари, конечно же, вошли внутрь, но Катхар не подпустил их к брату.

До прихода лекарей он тихонько тормошил Ардена:

— Пожалуйста, очнись. Пожалуйста…

Лекари не смогли ничего сделать, послали за магами. Катхар как будто не очень понимал, что у него спрашивают, так что не мог помочь.

Разобрался во всем Алаканор. Именно Верховный маг пришел к королю сразу из комнаты принцев. Щедро налил себе вина, ополовинил бокал и уселся в кресло, мрачно смотря на короля.

Алаканору сейчас столько, сколько было бы отцу Эмриса. А Верховным магом он стал незадолго до смерти матери Эмриса. И раз все эти годы управлял магами, значит, по-прежнему оставался не только самым хитрым и дальновидным из них, но и самым сильным.