Итак. Молодой, прекрасный, любимый, успешный. Семья, работа, молодая жена, карьера.

Ничего не предвещало беды, но она пришла нежданно.

Когда Фархан был на съемках в другой стране, ему неожиданно позвонил отец.

– Сын! Срочно приезжай! Мама в больнице.

Первым же рейсом он вылетает домой. Забыв есть, забыв спать, забыв дышать.

Следующие несколько недель он ни на шаг не отходит от постели матери. Он ест только тогда, когда его заставляют насильно. Он не спит и только проваливается в забытье, в блаженную темноту, когда его организм отказывается более бодрствовать.

Скоротечный рак не оставлял места надежде. Но он не хотел отчаиваться. Он все равно надеялся. Он надеялся, что Бог, в которого он очень сильно верил, не отнимет у него самого дорогого на свете человека, маму. Он, как и все мы, ожидал чуда. Парвати то приходила в себя, то снова теряла сознание.

В те моменты, когда она была в сознании, она шутила с врачами и медсестрами, говорила ласковые слова своему сыну и мечтала о том, как он получит все мыслимые и немыслимые кинонаграды. Как они вместе потом поедут в Индию, на ее родину, и она с гордостью покажет его, ее любимого мальчика, многочисленной родне, которая все еще жила там. И он верил ей. Верил всем своим сердцем. Но потом Парвати впала в кому. И надежды не осталось.

Тогда он вспомнил, что в детстве мама рассказывала ему, что есть такая древняя молитва, которую надо прочесть ровно 108 раз, и после этого случится любое чудо. Но читать ее нужно обязательно под открытым небом. Он выходил на улицу из больничной палаты, находил более-менее пустынное место на парковке возле здания и начинал читать эту самую молитву. С закрытыми глазами он читал и читал, загибая пальцы, чтобы не сбиться со счета. И именно в тот миг, когда была прочитана сто седьмая молитва, его мать покинула этот мир. Смерть оказалась сильнее.

Его Отец вышел на улицу, плача, почти не видя путь перед собой. Он нашел своего сына читающим последнюю молитву. Он подошел к нему и положил руку сыну на плечо. Фархан никак на это не реагировал, но продолжал читать. Отец несколько минут не решался заговорить. Наконец, сжав плечо своего сына он тихо произнес:

– Бетта (сынок на хинди) Бетта! Мама ушла. Ее больше нет с нами, – его голос дрожит, и ему приходится собрать все свое мужество, чтобы не сломаться. Но Фархан словно не слышал его. Или не хотел слышать.

– Сынок…

Голос Фархана начал дрожать, по щекам текли слезы, но он не мог остановиться. Он слышал, что сказал ему отец. Но он не верил, не хотел верить…Не хотел… Последняя, сто восьмая молитва оказалась уже ненужной…

Во время прощания с Парвати беспрерывно лил дождь. Природа тоже плакала. Фархан шел за гробом, поддерживаемый двумя старыми друзьями. Он едва мог идти. Говорить он тоже не мог. Вскоре все ритуалы были закончены, все молитвы прочтены и все слова сказаны. Настал момент сказать последнее «прощай».

Но Фархан намертво держался за руку своей матери. От горя он словно обезумел. Его мать была его жизнью, его смехом, его радостью, его вдохновением, его верой и всем миром вокруг него. И теперь это все уходило с ней, и он не хотел ее отпускать…

– Как я не умер тогда вместе с ней, я не понимаю до сих пор, – скажет он много лет спустя. – Жизнь для меня разделилась на «до» и «после». Я никогда уже не мог быть прежним. Эта боль и это горе никогда не покинули моего сердца. Но эта боль и это горе стали для меня тем, что привело меня туда, где я сейчас. Я поклялся исполнить мечту моей матери и стать самой яркой звездой на Небосклоне Мирового Кинематографа, и я исполнил ее мечту!

Шло время. Работа по четырнадцать часов в день стала для него своеобразным убежищем от боли, которую было невозможно исцелить. Спустя два года у него рождается сын, а спустя еще два года дочь. Дети, которых он обожает, наконец заполняют пустоту, образовавшуюся после ухода Матери. Его же успех актера растет год от года. Он смел и предпочитает идти не по проторенной дорожке, он берется за проекты, не сулящие коммерческого успеха, но которые он сам считает интересными. Призы и награды сыплются на него, как из рога изобилия.

И вот этот самый Фархан Али, и есть тот, глаза которого я ищу среди толпы. Он и есть тот самый, которого я зову, лежа в холодной больничной палате, он и есть тот самый Единственный. Тот самый Долгожданный! Та самая недостающая часть меня самой, без которой моей душе нет покоя. Но я об этом пока еще не знаю.

Я до сих пор не могу понять и даже представить себе, каким образом получилось так, что я НИКОГДА до 2014 года не видела его лица! Я, возможно, слышала его имя, но оно, по всей видимости, никак не отзывалось во мне. Возможно, одна из причин такова, что я очень люблю старые фильмы. И предпочтение я отдаю отнюдь не голливудским, а старым индийским, итальянским и французским фильмам. С начала девяностых (а его блокбастеры начали выходить именно в начале девяностых) я едва помню, чтобы я ходила в кино, именно в кинотеатр. У меня дома появился дешевенький видеомагнитофон, и я брала напрокат множество кассет со старыми любимыми фильмами и по много раз их пересматривала. Но моими самыми-самыми родными, конечно же, оставались индийские фильмы. Я пересматривала старые ленты снова и снова. В них был этот неповторимый шарм и грусть ушедшей эпохи. Его же работы просто прошли мимо меня (или так суждено было). Его лицо мне на глаза тоже никогда не попадалось, иначе я СРАЗУ бы узнала ЭТИ ГЛАЗА! Но этого не случилось вплоть до той роковой ночи 2014 года.

Но об этом позже. А пока…

Пока я открыла глаза в больничной палате, утром после своей первой брачной ночи, первой своей ночи с мужчиной. Я, видимо, все же умудрилась провалиться в сон. Первое, что я увидела, было белое от ужаса лицо моей мамы и моего брата Алексея. Как оказалось позже, оставив меня в больнице на попечение врачей и медперсонала, мой новоиспеченный муж отправился домой спать. Проснувшись утром, он все же поехал домой к моей маме и сообщил ей, что я нахожусь в больнице, но «там ничего страшного нет и все будет в порядке». Увидев маму и брата, я начала опять плакать. Говорить я не могла, просто смотрела на них и рыдала молча. Брат повернулся к моему мужу, его лицо было искажено дикой яростью, я сжалась, ожидая драки. Лицо мамы было бескровным и как бы окаменевшим от моей боли. Но тут в палату с обходом пришел врач и вывел мою маму в коридор для «разговора». Брат отвернулся от меня и тихо сказал Артуру: «Если бы она умерла, я бы тебя голыми руками разорвал на куски! Подонок!»

Из больницы я вышла примерно через три недели. Все это время моя мама пыталась меня откормить. Но выходило у нее плохо. Я продолжала таять, сама не зная почему. Куда-то пропало желание жить. Но произошла, однако, еще одна вещь. Весь этот страшный опыт сильно обострил мои способности. Весть об этом облетела больницу за считанные часы. У моей кровати постоянно находились люди, которые задавали мне вопросы, на которые я равнодушно и бесстрастно отвечала.

Началось это все с того, что в обычный день моя постоянная медсестра ставила мне обычную мою сто пятидесятую капельницу, поскольку мой гемоглобин все еще был низким и никак не желал подниматься.

Проделывая все свои манипуляции, она «слишком громко», если так можно выразиться, думала, а я же попросту услышала ее мысли. И не только слышала, но и видела тех людей, о которых она думала. И тех людей, и их будущее. Я была в таком состоянии, что даже не задумывалась о том, КАК и ПОЧЕМУ я это вижу и слышу. Мне было все равно. На тот момент я была полумертвая, как сломанная кукла.

А думала эта чудесная женщина о том, что не стоит ей соглашаться на то, чтобы ее девятнадцатилетняя дочь выходила замуж за парня по имени Антон. Я не знаю, как у меня это получается, но я говорю всегда прежде, чем успеваю подумать и себя затормозить. Ведь я прекрасно знаю, ЧТО люди могут подумать. Но тогда мне было абсолютно все равно. Я была еще жива, но живой я себя не ощущала вовсе.