Однажды вечером посреди туманного и зыбкого нигде и на очередном постоялом дворе, Драгош признался, что голоса слишком назойливые.

— Они тянут куда-то, — шепнул он, когда оба пытались уснуть, ворочаясь на жёстких матрасах под шорох дождя за стенами дома. — А их истории… совсем не чёткие. Я не могу почувствовать ни одну из них.

— А как твои воспоминания?

— Иногда мне кажется, что их воруют призраки, чтобы почувствовать себя более живыми.

Стефану определенно не нравился лес Хойя-Бачу, о котором до этого он только слышал сплошные небылицы.

Постоялые дворы на их долгом пути не оказались исключением.

Стоило кому-то прознать, что компания из трёх молодых людей направляется в места, окутанные кровавыми историями, в самое сердце Трансильвании, как сразу начинались охи, вздохи и напутствия.

Кто-то говорил про осиновые колья, другие про святую воду и обязательно нательный крест. Но ни одного проверенного метода, конечно. Люди или возвращались в полном порядке, или не спасали никакие молитвы и обереги.

Закончив с дневником, Стефан закрыл его, задержав пальцы на мягкой коже обложки и прислушиваясь к стуку сердца брата. Медленному и неохотному, но живому.

За эти несколько дней призраки мало беспокоили их обоих. Возможно, здесь их и нет. Или все прячутся в глубинах леса и местных кладбищах.

Тем страннее прозвучал возглас Драгоша:

— Не садитесь в это кресло!

Хрупкая девушка тут же замерла, схватившись руками за мягкую и слегка вытертую спинку. Повисла напряженная и гулкая тишина, а все взоры устремились на странного молодого человека, подавшегося сейчас вперёд.

— О, позвольте узнать, почему?

— Оно занято старухой, которая замёрзла много лет назад лютой зимой. И теперь постоянно греется у огня.

Изящно поднявшись с диванчика в углу, где она читала книгу, Элен привлекла внимание на себя:

— Мой кузен всего лишь шутит. Такие развлечения популярны среди наших знакомых, к тому же, мы ведь и правда направляемся в таинственный Хойя-Бачу. Впрочем, почему бы не устроить вечер историй о призраках?

Стефан заметил, как дёрнулся от этих слов Драгош, крепче сжав деревянную кружку с грогом. Дама строго позвала к себе свою спутницу, скользнувшую к ней спугнутым олененком. Старик тут же припомнил какой-то случай с проклятым портретом и обязательной историей про его жертвы.

Правда, вскоре все разморились от подогретого вина, горячих обсуждений про правдивость таких историй и позднего времени. Даже Элен поднялась к себе, пожелав братьям спокойной ночи перед долгой дорогой.

Оставшись наедине с Драгошем, Стефан подошёл к нему и положил руку на плечо, передавая свою уверенность в нём.

— Драгош, я знаю, что это не шутки. Я верю. И Элен тоже.

— Всё в порядке.

— Нет. Я знаю, что нет. Просто многие другие не поверят, даже если сунуть им призрака прямо под нос.

— Там и правда сидела старуха. И ей было очень холодно. Я бы предложил ей свой шарф, но она быстро исчезла.

Стефан ни на секунду не усомнился в словах брата. Однажды тот притащил на кладбище скрипку и совершенно отвратительно сыграл для какой-то заблудшей души, чтобы та обрела покой.

К сожалению, куда чаще призраки требовали чего-то более… кровавого.

А ещё Стефан помнил, как в детстве к ним в гости приезжали друзья родителей, кажется, отец даже вёл с ними дела. Тогда оба брата обрадовались компании пухлого светловолосого мальчика, так похожего на херувима (так сказала матушка).

Тогда Драгош тоже увидел какую-то мутную фигуру в старом зеркале в гостиной и тут же рассказал Стефану.

Мальчик-херувим рассмеялся на такую глупость и со всей прямотой заявил, что Драгош — или фантазёр, или безумец.

Стефан тогда узнал, что костяшки пальцев болят, если ими ударить кого-то в нос.

Для вида огорченный поведением сыновей отец даже провёл небольшую лекцию о мирных путях разрешения конфликтов, во время которой Драгош прятал улыбку за изучением носков ботинок. Стефан сдержанно молчал, бросая предупреждающие взгляды в сторону мальчика-херувима.

Но стоило гостям покинуть гостиную на прогулку по саду, как мама обронила, что нет ничего страшнее предрассудков и ограниченности сознания. Зеркало она велела убрать на чердак и занавесить тканью. На всякий случай. А про мальчика потом говорили, что он жаловался, что по ночам ему чудится что-то в окне. Драгош ухмылялся при этих словах.

— Знаешь, не все призраки вредят, — Драгош поднялся из кресла, с благодарностью опираясь на брата. Поморщился и потёр рукой грудину от неприятной боли. — А другие просто не знают, как сказать, чего хотят. Они забывают, как это — быть живым. Быть человеком.

— Но ты же не призрак.

— Я забываю. Куда больше, чем ты думаешь. Вчера утром я не смог вспомнить, как тебя зовут. Помнил, что «ст…». И всё.

Стефану показалось, что потолок стал ниже, а вся комната сжалась до них двоих. До тёмного взгляда, серьёзного и понимающего. Он не представлял свой мир без брата, это просто не укладывалось в голове.

Хойя-Бачу — уже завтра они будут там. И Стефан знал, что обнажит себя до самой души, если понадобится справиться с чем-то внутри брата.

— Почему ты не сказал?

— А разве с этим что-то можно сделать?

— Мне это важно, Драгош! Важно знать, что с тобой происходит! Я не готов тебя потерять.

Стефан схватил кочергу и резко поворошил тлеющие угли в камине. Яркие искры посыпались на мягкий ковёр и тут же гасли.

Возможно, также тухнут души. Погасшие фитильки свечей с дымчатым следом, тающим в воздухе тонкой струйкой.

— Смотри, я передумаю и стану призраком. Буду приходить к тебе по вечерам и рассказывать байки.

— Не смешно, знаешь ли.

— Тогда страшные байки!

Стефан обернулся на улыбающегося брата. Наверное, именно в тот момент он понял, что для Драгоша не так страшен сам переход за грань. В конце концов, он чувствовал энергетику смерти едва ли не с самого детства.

И чем дальше, тем больше становился похож на призрака.

— Я сыграю тебе на скрипке в таком случае, — пробурчал Стефан, вспоминая тот случай на кладбище и жуткую пронзительную мелодию из-за ограды.

— Эх, вот что надо было взять с собой в лес! Ладно, пойду спать. Выдвигаемся после завтрака.

Оставшись в полном одиночестве, Стефан уселся в пресловутое кресло и снова открыл свои записи о состоянии Драгоша для «клинической картины медицинского случая», как любил говорить старенький профессор в немецком институте.

Так вот — клиническая картина никак не выходила.

К тому же, его преследовало ощущение, что сам слабеет с каждым днём. То лёгкое головокружение, то вдруг накатившая слабость, то тошнота. Неприятный набор симптомов на пороге проклятого леса.

Всё равно не так страшно, как потеря памяти Драгоша.

Допив уже остывшее вино со специями, Стефан отправился спать.

Истошный крик ужаса разрезал ночь.

В одних штанах и распахнутой рубашке Стефан рванулся в узкий тёмный коридор, ощущая панику Драгоша, как липкие прикосновения по коже. Словно тоже была его частью.

Брат сидел на коленях на кровати, распахнутыми глазами глядя за маленькое мутное окошко. В руках дрожал огарок свечи с метущимся огоньком. Прежде, чем Стефан и выбежавшая из своей комнаты Элен успели что-то сделать, Драгош вскочил, заметался по комнате в поисках своей сумки.

Он рассыпал лихорадочными движениями крупную соль вдоль подоконника, вокруг кровати и у порога, не обращая никакого внимания на ошарашенных брата с кузиной.

Бормотал что-то себе под нос, и вряд ли в этих словах было хоть что-то от благочестивой молитвы. Стефан тихонько позвал его по имени, делая шаг вперёд, но Драгош замер, приложив палец к губам. И какая-то безумная улыбка скользнула по губам.

— Они чуют нас.

— О чём ты? — мягко спросила Элен, выступая вперёд. Она сама была, как призрак, в белой ночной рубашке с распущенными тёмными волосами.