Он вошёл в неё резко, не давая возможности даже вдохнуть и вжимая её в кровать. И пока его руки держали её в замке над головой, Каролайн могла поклясться, что чувствовала их же на своих бёдрах, на рёбрах, груди.

— Ты… моя… жена…

Норман вбивал в неё каждое слово, каждый свой вдох, не сводя обезумевшего взгляда с её лица. Он вышел из неё и перевернул на живот, подтягивая к себе бёдра и наматывая волосы на руку, заставляя изгибаться. Каролайн протяжно выдохнула, когда он снова вошёл — настойчиво и безоговорочно. Это была мука с наслаждением.

Он кончил раньше, замирая и вздрагивая, падая своим весом на неё. Каролайн почти заплакала, но Норман без единого слова вернул её на спину и спустился ниже. Каролайн сжала простынь руками и зашипела, когда он дотронулся языком до её клитора. Пара минут — и она выгнулась дугой от нахлынувшего оргазма.

Они лежали, переплётенные вместе, в полудрёме и тишине, и она слушала, как бьётся сердце Нормана — слишком медленно и еле слышно. Последнее, что она услышала, было короткое «спи», а потом темнота и покой.

========== -3- ==========

Комментарий к -3—

Mandragora scream - Illusionist

С Норманом они познакомились на какой-то вечеринке у друзей.

Каролайн вышла на тесный балкончик с пожарной лестницей за прохладным воздухом и тишиной. Голова кружилась от духоты, полусладкого вина и шумных разговоров.

Под металлической решёткой текла серая ночь, и скрип ступенек над головой заставил вздрогнуть, как и тёмный нависший силуэт в сизом дыму.

— Ты ведь Каролайн? — голос на удивление оказался не зловещим, а вполне приятным.

— А ты точно призрак!

Его смех разрушил иллюзию потусторонности. Каролайн облегченно выдохнула, улыбаясь на собственные глупые страхи и дурные предчувствия. Норман спустился ещё на пару ступенек, затушил сигарету о металл перил и протянул руку.

— Норман Марлоу. Хочешь забраться со мной повыше?

Каролайн посмотрела на него с подозрением. Взлохмаченный, закутанный в объёмный коричневый шарф, с чуть загадочной улыбкой. Кончики его пальцев пахли табаком, но он держал крепко. Подхватывал, стоило Каролайн слегка пошатнуться. Они забрались на самый верх пожарной лестницы для взгляда в ночное небо, затянутое тогда тучами.

— Это ничего, — пожал плечами Норман и стал чертить пальцем на небе созвездия, которых не было видно. — Они же всё равно там есть. Закрой глаза и представь.

Каролайн казалось тогда какой-то ерундой, что она с едва знакомым мужчиной смотрит в тучи Сиэтла.

Норман просто шагнул в её жизнь. Едва навязчиво и осторожно, как путник, который вернулся после долгого пути в знакомые места, где всё по-другому. У него за спиной были тяжёлые отношения, которые вымотали всё сердце, юридическая фирма и ящик с какой-то рассадой.

У Каролайн — далёкое эхо шепотков духов по осени, первый самостоятельный проект и память о том, как шарахались мужчины, когда она вскрикивала по ночам от странных кошмаров с заброшенными древними замками, в которых ветер треплет обветшалые гобелены, а лунный свет заливает каменные руины этажей.

Их роман начался плавно в осенних днях с запахом сухих листьев, подогретым вином со специями и тягучими дождями октября. Норман чертил тонкими пальцами созвездия на её теле, шептал обещания, что не даст никаким кошмарам забрать её у него, а по утрам успевал сварить кофе для жены, которая трудилась над проектами по ночам.

Спустя шесть лет осень решила забрать Нормана обратно, как дань за всё тепло и счастье, которое у них было.

***

Сиэтл всегда называли городом дождя и кофе.

И Каролайн до последнего времени любила и мутную влажную дымку за окнами, и картонные стаканчики с вкусным кофе из Старбакса, когда-то основанного именно здесь.

А теперь дождь пугал её.

Им полнились сны и видения, сырость от него пробиралась каждый вечер в спальню, а в перестуке капель пряталась тревога.

И чем ближе крался конец октября, тем безумней казался Норман, включавший везде свет и воду. Электрические огни и вечный шум. Каролайн прятала страх и размышляла, что делать.

К сожалению, на полках книжных магазинов не продаётся пособие «Как убить собственного мужа».

Мысль о винтовке Каролайн отбросила как никчёмную и совсем не разумную, и вместо этого несколько часов провела за изучением изгнания зла.

Ей казалось, что те, кто предлагает обратиться с молитвой к Богу и помахать в воздухе свечой перед недоуменным клиентом, не сталкивался с настоящим злом.

После той ночи Каролайн ощущала себя разбитой, мышцы ныли, как будто целый день таскала кирпичи в тяжёлых мешках. Покрасневшая на бёдрах и животе кожа от его неистовых прикосновений и поцелуев неприятно зудела, губы потрескались, и всё время хотелось пить.

Более того, она стала ощущать себя подавленной, слабой. Истончившейся и даже словно прозрачной подобно первой корке льда на осенних лужах. Вместо снов — хмурое забытье и медленные картины в голове.

О пустых холодных комнатах, о бесконечном беззвучном дожде за узкими окнами в каменных стенах, об осыпающихся в прах увядших серых лилиях.

И еле слышный голос на границе яви и иллюзий — «спаси, сожги».

Сердце Каролайн металось стонущей птицей в груди, сжималось от отчаяния и страха.

Как, чёрт дери, сжечь воду, которой вокруг неё становилось всё больше?

Как освободить Нормана, если это вообще возможно?

И всё-таки она чувствовала — ещё немного, и она шагнёт за неведомую грань разума. Потому что в те моменты, когда она оказывалась под гипнотическим влиянием поселившегося зла в теле Нормана, что-то внутри неё самой тянулось к этому, раскрывалось бутонами тьмы в душе и поддавалось ласкам ледяных рук. Не было той Каролайн, которая беседовала с клиентами о цвете обоев и форме люстр.

Всё от дурного влияния подступающего дыхания осени и смытых границ между мирами. Возможно, просто с тёмной осенью приходит и тягучий мрак души, обволакивающий до сладостной истомы. Он заставляет вскрывать сундуки внутри и тревожит мысли.

Каролайн снова ощутила, как проваливается в зыбкую реальность, когда застыла перед витриной магазина с кухонными ножами, и в стекле отражались позади мутные силуэты с вытянутыми конечностями, в обветшалой одежде и истлевшем кружеве.

Им самое место в тех пустых комнатах.

Где-то взвизгнула сигнализация машины, и Каролайн зашагала вниз по улице в сторону осеннего притихшего парка. Ей надо было собраться с мыслями, подумать и решить — на что она готова пойти, чтобы спасти если не Нормана, то хотя бы себя?

Сидя на деревянной и сырой от бесконечных дождей Сиэтла лавочке перед прудом, Каролайн не стыдилась горячих слёз, пока перебирала воспоминаниями их годы с Норманом. Она промокнула их перчаткой — и они быстро впитались в тонкую коричневую шерсть.

Под мелкой моросью, наедине с тихой гладью воды и прибитой к брусчатке мокрой листвой, она отпускала от себя подёрнутую дождём и гниением любовь к Норману.

До Самайна оставалось несколько дней.

И интуиция Каролайн вопила о том, что ей надо успеть до ночи, когда открываются холмы, а мертвецы выходят в мир людей. До неверного света луны и дорог, что уведут к диким кострам в пожухлые поля.

Даже яркий свет и грохот мегаполиса не могли заглушить ощущения прикосновения к другой стороне мира.

Норман то казался настолько прежним, что все домыслы становились чушью, то окутывал холодом, прикусывал до крови губы в темноте между ними, плывущей сотней прикосновений. Каролайн едва не сходила с ума — ей казалось, всё двоится.

Сам её мир раскололся на два — в одном была работа, говорливая Памела с меняющимся по сто раз на дню мнением о цвете паркета, разговоры с мамой о новинках кино, воскресных купонах и здоровье отца и свет ярких вывесок.

В другом — бесконечный дождь, засохшая кровь на рубашке Нормана, зуд на расцарапанных бёдрах и повторяющиеся видения.