Показалось, что в кухне сейчас душно, и Себастьян подошёл к окну, чтобы распахнуть его и впустить немного свежего воздуха. Рама никак не поддавалась, а потом распахнулась слишком резко, и ветер с запахом сырых листьев ворвался в кухню. Себастьян перенес стакан и бутылку с виски на широкий подоконник и устроился на нём, вглядываясь в ночь.

Пока сверху не зазвучала шероховатая мелодия и не раздался детский смех.

Топот маленьких ножек, быстрые шаги.

Себастьян прищурился и посмотрел на потолок сквозь дым сигареты, словно тот мог утихомирить эти звуки, но, конечно, не смог. Музыка нарастала и становилась оглушительнее, наполняя собой стены и перекрытия, становясь плесенью и отравой дома и его обитателей.

Так казалось ему самому.

Себастьян отставил стакан с виски и слез с подоконника — ему хотелось проверить, как Мируна наверху.

В гостиной мерцали свечи, и их такие разные запахи смешивались в удушливый густой аромат, и даже электрический свет казался лишним, пока не моргнул несколько раз и не погас совсем.

С тихими ругательствами Себастьян вынул телефон из кармана брюк и подсветил комнату, тут же вздрогнув — в мерцании свечей темнел силуэт.

— Папа, почему ты не веришь в меня?

Тонкий голосок буквально сбил, впился всеми воспоминаниями, и Себастьян шарил фонариком по силуэту, но любой свет будто бы обтекал его, не давая увидеть целиком.

Мёртвые остаются мёртвыми.

А призраков не существует. Он просто слишком часто вспоминал Делию в последние дни, к тому же, вся эта нездоровая атмосфера дома. Себастьян вздохнул и загасил фонарь, отвернулся в сторону. Закрыть глаза. Представить семь огней, которые выводят из снов и видений, от призраков и всей чертовщины, как говорила Анка.

Шаги приблизились, казалось, ледяное дыхание коснулось кожи.

Не открывать глаза. Видеть огни.

— Папа…. — голос истлел и истаял.

Себастьян понял, что взмок с головы до ног, на рубашке расползлось противное пятно от пота, а кожа покрылась мурашками. Вот только вокруг были лишь свечи и блики, запах яблок с корицей и подтекший воск.

Когда он вошёл в комнату, Мируна уже собрала свою небольшую сумку и улыбнулась при его виде.

— Всё готово. Я встану завтра пораньше и сварю в дорогу кофе. Кстати, вот, я нашла адрес медиума.

— Отлично, — ему показалось, голос не его, слишком хриплый и низкий. — Нам точно надо уехать. Этот дом сводит с ума.

— Что ты видел? Там, внизу, что ты видел?

— Воображение разыгралось.

Мируна села на край кровати и покачала головой, в её взгляде сквозил упрек.

— Признайся хоть самому себе. Неужели это так сложно — поверить в собственную дочь?

Себастьян не хотел причинять боль Мируне, как бы ему самому ни было тяжело. Весь его мир за последние дни превратился в бесконечную панихиду по мертвецам, которые уже похоронены и зарыты. Их тела — в гробах, через стены которых медленно сыпется земля, как песчинки в часах, вместо времени — тишина и копошение червей.

От этих мыслей мир расплылся, и Себастьян отвёл взгляд.

— Сложно поверить, что она теперь живёт здесь. Бен видел её и в Бухаресте.

— Куда ты?

— Покурить. Ложись без меня, ладно? Я не смогу сейчас уснуть.

— Только не ходи в поля. У меня дурное предчувствие, что их дорожки могут завести слишком далеко.

Себастян спустился в кухню и зажёг свет, который тут же вспыхнул. Допил одним глотком виски и закрыл окно, отрезая осень и холод от дома. Сверху опять послышалась музыка — но теперь просто из колонки Мируны, её любимый плейлист.

А в голове эхом звучало «папа».

Бенджамин не любил дом родителей, в котором выросли они с братом.

По крайней мере, после смерти отца, где всё казалось не таким, как было прежде, а мать оставалась вечно отстраненной и холодной, а он сам не понимал, как так можно? Если она потеряла мужа, то они с Себастьяном — отца. А Пауль — брата.

О своём визите, как мысленно его назвал Бенджамин про себя, он сообщил ещё вчера вечером, сразу после разговора с Вероникой. Она отнеслась к его историям про призраков и старый дом весьма прохладно, пусть и с легким любопытством. Пожала плечами и предположила, что стоит поискать в интернете охотников за привидениями. Обычно готовый подхватить любую шутку, в этот раз Бен юмора не разделял. Ещё слишком свежо было в памяти, как он откашливался водой и бледное испуганное лицо Себастьяна.

Даже во снах ему казалось, что он тонет, так что утром проснулся до звонка будильника и долго лежал в сумерках в каком-то пустом оцепенении без сил подняться. Ему всё казалось, что сейчас снова нависнет какой-нибудь призрак. А когда Себастьян написал, что они возвращаются в Бухарест, он почувствовал облегчение и всё-таки поднялся.

Теперь после прогулки через парк, который как раз располагался рядом с домом родителей, Бенджамин чувствовал себя бодрее и готовым действовать.

Эйш Альбу встретила его в коридоре, и он подумал, как она удивительно подходит этому дому. В изысканном платье, со сложной укладкой, где-то в глубине играла музыка с пластинок. Она улыбнулась так, словно он — званый гость, которого стоит вежливо приветствовать и проводить к столу.

— Доброе утро, Бенджамин. На удивление ты вовремя.

— Я вообще редко опаздываю.

— Да, скорее, просто не приходишь, — укор в спокойном голосе. — Ты завтракал или присоединишься ко мне? Свежий кофе, круассаны с маслом, овсяная каша. Или тебе сразу налить джин? Как принято у тебя в баре?

— В моём баре отличные завтраки, между прочим. Загляни как-нибудь.

— Между прочим, твой брат…

— Не приплетай Себастьяна! Ему и так тяжело, ладно?

Эйш поджала в недовольстве губы и вздохнула:

— Как же с тобой непросто. Ты всегда таким был. Только отец мог с тобой сладить, уж не знаю, как. Ладно, идём.

Бенджамин почувствовал, как начинает злиться, но только натянуто улыбнулся и только резче, чем хотел бы, кинул кожаную куртку на вешалку. Он не устраивал её во многом — не пошёл в семейный бизнес, досаждал лунатизмом, а потом ввязывался в дурные компании. Так она считала, хотя Бенджамин никогда ничего крепче травки не употреблял.

Столовая в светлых тонах утопала в запахе роз, которые так любила мать и выращивала в саду вокруг дома. Бенджамин сел напротив матери за широкий обеденный стол и налил себе крепкий чёрный кофе. Тонкий бледный фарфор, рисунок птиц, золотые ободки, серая льняная скатерть, свежие круассаны — всё так аккуратно, благопристойно.

Эйш во всём предпочитала светлые тона и летние мотивы. Возможно, как раз после того дома, в котором ей пришлось расти в глубине Румынии с матерью, которая сама приманивала призраков.

Бенджамин выделялся — с его татуировкой черепа, в чёрной футболке с кожаными вставками и джинсах. Тёмный ноябрь с налипшим следом призраков за спиной.

— Так о чём ты хотел поговорить?

— О призраках. И доме бабушки Анки.

Ему показалось, мать едва не вскочила, но быстро взяла себя в руки и только помешала тонкой ложечкой сахар в чашечке с птицами.

— Не хочу ничего об этом знать. Этот дом всегда меня пугал. Может, стоит его продать…

— Нет. Пока мы не разберёмся с проклятием и злом. Ты не можешь об этом не знать! Отца точно одолевали призраки, я знаю. И всегда забирали одного из братьев. Как и отца. А теперь пророчат нам с Себастьяном.

— Бенджамин, ты бредишь. Знаешь, когда ты был маленький и впервые начал бродить во сне, некоторые врачи высказывали предположение о том, что ты… болен иначе. Что твоя нервозность провоцирует приступы, а она, в свою очередь, проистекает от внутреннего расстройства. Возможно, стоит сдать анализы….

Бенджамин медленно отложил круассан, который мазал маслом, и пристально посмотрел на мать, не зная, хватит ли у него сил сказать сейчас ей хоть что-то. Но его взгляда хватило. Даже она подалась немного назад и крепко сжала чашку руками так, что стукнули кольца о фарфор.

— Вот как. Поэтому ты и бабушку Анку так редко навещала? Она тоже выделялась, да? Или ты просто боялась, что тебя это затронет? Я же не Себастьян.