— Зато она хочет домой!

— И что это значит? Ты же видела, как тяжело здесь каждому из нас. Какова цена того, чтобы помочь заблудшему призраку? Разве лучше колдовать над человеческими черепами и погружаться в сны, чем просто отпустить Делию?

— Лучше так, чем дать призракам свести себя с ума. Проклятие, Себастьян. Ты забыл о нём?

Мируна подалась вперёд, так близко, что он чувствовал тёплое дыхание на своём лице и прикосновение мягкой пряди волос к щеке. Её голос стал едва ли не зловеще — пророческим.

— Я так же, как и ты, не хочу, чтобы кто-то ещё стал призраком. Мы все вовлечены в безумную пляску огней и холодных душ. Они ловят в свои сети из ночного тумана и голосов. И каждому нужна дорога домой. Сейчас — нашей маленькой девочке. Или для тебя она уже забыта?

— Нет, конечно! Но мне не по себе от всего этого. И слишком нехорошее предчувствие.

— Тогда придётся спросить тех, кто хочет быть услышан.

Черепа наводили жуть.

Даже на Себастьяна, который вырос среди вываренных костей и пыльных тусклых цветов. Хрупкие, неживые, они не нуждались ни в свете, ни в земле, словно навеки забытые.

Призраки увядшей красоты.

Возможно, беспокойные слоняющиеся души похожи на такие же засохшие цветы. Им уже не нужна жизнь, но никто не подарит последний обряд погребения, не разотрёт в мелкий нежный прах мерцающие бестелесные сущности.

Ещё больше пугал Бенджамин, увлеченный подготовкой ритуала в тесной душной комнатке с алтарём, чёрным бархатом и дрожащими огнями свечей.

Мируна неслышно села на кушетку у окна и сложила руки на коленях. С прямой спиной, молчаливая, похожая на тёмную королеву в вечном трауре по украденному злыми духами детёнышу.

У Себастьяна не было сил винить её.

Он разрывался между женой, которая, казалась, шагнула в тёмное болото собственной души, и беспокойством за брата, чьи ловкие пальцы зажигали новые свечи вокруг черепов. В конце концов, именно у него призраки забирали кровь.

Себастьяну казалось, он медленно сходит с ума. В доме с костями давно умерших предков, шипящей музыкой со старой пластинки и скрипом самих стен. Перед глазами опять в безумной пляске замелькали красноватые огни из полей.

Или он просто остаётся неподвластным призракам.

А Мируна и Бен так легко повелись за их шлейфом и призрачными невидимыми следами. Может, поэтому сейчас кажется, что он отдельно от них?

Что каждый из них сам по себе?

С одним призраком маленькой девочки.

Себастьян почувствовал, что от запаха свечей начинает кружиться голова и, коротко извинившись, вышел в коридор второго этажа подальше от всей чертовщины и сладковатого дурмана. Он не был против разобраться в том, что происходит, но ощущал себя не на своём месте.

Хотелось курить. Выпустить через долгие вздохи и дым внутреннее напряжение. Увидеть мерцание красного огонька в ладонях как что-то настоящее и живое.

В конце концов, он не простит себе, если потеряет Бена или Мируну во всём этом безумии.

Тусклые в сумерках осенние поля пустели холодными ветрами и низкой колкой травой. Холодный порыв тут же забрался под рубашку, прошёлся по спине и шее, но стало даже как-то приятнее. Так Себастьян выскакивал холодной зимой покурить из офиса — в пальто нараспашку, с мыслями о квартальных отчётах и столбиках цифр.

Иногда встречи с братом сводились к таким перекурам — пока Бен работал над собственным баром неподалеку. Времени у обоих катастрофически не хватало, кофе лез из ушей, и достаточно было того, что они просто садились на какую-нибудь лавочку и молча курили вместе.

Хотя Бен и «молча» — почти несовместимо. А, с другой стороны, именно рядом со старшим братом он мог быть таким, каким его мало кто видел, особенно после смерти отца, которая сблизила их спустя многие годы спокойного общения.

Дымные вздохи в перерыве ритма жизни со звоном бокалов и яркими острыми коктейлями.

Скрипнуло крыльцо. Себастьяну не нужно было оборачиваться, он и так знал, что это Бенджамин. Пар изо рта мешался с табачным дымом, а свет лампы над крыльцом подсвечивал начало дорожки из гравия — но она быстро терялась в сумерках.

— Тебе необязательно быть там, — произнёс Бен.

— А как иначе?

— Не хочу быть обузой. Или подставлять под угрозу тебя — мало ли что призраки могут сделать. Я справлюсь сам. Может, вам обоим с Мируной подождать в стороне?

— Знаешь, я помню, что говорила бабушка Анка в детстве, когда мы приезжали её навестить. «Ваша кровь сильна». Жаль, она не рассказала больше. Может, не хотела тревожить и считала, так лучше. Но в её словах чувствовалась особая сила. В них хотелось верить. И сейчас самое время — наша кровь сильна.

Перед входом в комнату Бен тихо попросил, чтобы ему не мешали, так что Себастьян сел рядом с напряженной, как струна, Мируной и мягко притянул её к себе.

Честно говоря, он тоже хотел увидеть Делию.

Дочь оставалась застывшими кадрами воспоминаний. Сколько раз он, лежа бессонными безлунными ночами, представлял её образ в далёком будущем — кем бы могла стать, как выглядела спустя десять, пятнадцать, двадцать лет.

Какие у неё могли бы быть мечты? Какие переживания бурлили внутри?

Однажды он спросил об этом Мируну.

Уже прошло несколько месяцев после смерти дочери, Себастьян вернулся уставший домой после работы и хотел только одного — принять таблетку от головной боли и скорее уснуть.

В холодильнике стоял пакет детского сока. На нём дети в костюмах фруктов улыбались и махали руками. Делиа всегда приговаривала, как любит апельсиновый сок.

— Во-о-о-о-т та-а-а-ак!

Поглаживала себя по выпяченному бочкообразному животику и просила налить ещё. От живого голоса в голове замелькали воспоминания, одно цеплялось за другое и в то же время в смазанном комке всего сразу — первых шагов, ночных воплей, ползания по пледу в осеннем парке.

Холодильник противно запищал, напоминая о режиме, а Себастьяна потряхивало, хотелось выжечь чем-то боль внутри. Таким его и нашла Мируна. В одиночестве и мраке за кухонным столом, где вместо ужина тлела сигарета в пальцах.

— Как ты думаешь, кем бы стала Делиа?

— Ох, Себастьян…

Мируна тяжело опустилась напротив. Как была, в пальто, перчатках и широкополой шляпе. Дым от сигареты (кажется, пятой) окутывал её сизыми струйками.

— Ей нравилось лепить из пластилина. И рисовать.

— Всем дети это любят.

— О, нет, дорогой! Разве вы с Беном лепили животных из пластилина?

— Кажется, я всегда всё ломал, а он просто не мог усидеть на месте, — Себастьян дрожащими пальцами поднёс сигарету ко рту, но передумал и пристроил в полную пепельницу. — Я сломал нас. Это моя вина.

— Не смей так думать! — взвилась Мируна, резко подскочив со стула. — Нет! Только не твоя. Не наша с тобой. Даже… даже не Бена.

Казалось, слова ей дались с непосильным трудом, но он верил ей. Наверное, она говорила что-то ещё. Себастьян научился забывать дни и часы тяжкого бремени после похорон. Но это не значит, что забыл их маленькую девочку. И теперь ждал, затаив дыхание, её призрак.

Хрупкий высохший цветок.

Сначала казалось, ничего не произошло. Мерцали желтоватые огни свечей в комнате с книжными шкафами, балдахином над кроватью и тайнами. Пахло даже не травами, а чем-то удушливо-сладким и дымным. Фигура Бена темнела перед алтарём с черепами, отросшая прядь волос упала на лицо.

А потом резко стало холодно. Как в могиле в земле, где сквозь дерево гроба скребутся жуки.

Где гниёт плоть до костей.

Себастьян заметил его не сразу, а потом даже удивился, что и сам тоже видит пришедшего призрака. Неплотный мужчина в старомодном костюме, чем-то сразу напомнивший Бенджамина до всех татуировок и перекрашенных в разные цвета волос. Голос звучал приглушенно, а сам он то являлся, то исчезал в призрачном голубоватом мерцании.

Не сразу стало понятно, что он говорит — сказывалась какая-то иная манера речи и витиеватый язык, но, в конце концов, Себастьян различил приглушенные слова, больше похожие на радиопомехи.