В холодильнике нашёлся паштет, а на столе — оставленная после завтрака буханка хлеба. Сооружая себе бутерброд, Бен читал с телефона короткий отчёт администратора своего бара, подкрепленный парочкой самых ярких фотографий.

Ответить ему можно позже — сейчас бар закрыт, а ночная смена отсыпается после суетной ночи на ногах.

Мигнуло сообщение от кого-то из знакомых, и Бен увлеченно ввязался в дискуссии о новом пивном пабе в Бухаресте. Его пальцы быстро скользили по гладкому экрана телефона.

Это тоже отвлекало от призраков и семейных тайн.

Бен откинулся на стуле и упёрся коленом в край столешницы, чуть покачиваясь. Он не сразу услышал, как на кухню вошла Мируна. С растрепанными волосами и раскрасневшимися щеками, в шали поверх шерстяного пальто цвета слоновой кости и вязаных митенках, она принесла с собой букет из жёлтых и коричневатых листьев с запахом земли.

Скинув шаль и пальто на ближайший стул, она поставила букет в глиняную, слегка запыленную вазу, найденную на одной из полок в шкафу, и занялась завтраком.

— Доброе утро, Бенджамин. Погода просто прекрасная. Здесь нет такой духоты, как в городе. Жаль, что мы сюда редко приезжали. Может быть, бабушка Анка была бы рада…

— Бабушка Анка была сама себе на уме и могла бы рассказать больше до того, как умереть и оставить нам ворох загадок.

Мируна явно растерялась от таких резких слов, но предпочла ничего не говорить.

Впрочем, они никогда особо не ладили. Бенджамину всё время казалось, что она слишком привязана к Себастьяну — едва ли не до лёгкой одержимости.

Но если брат был счастлив с ней, то этого было вполне достаточно.

Может быть, всё дело в том, что временами он стал ощущать себя лишним среди них, излишне навязчивым — он знал, что может быть слишком бурным в эмоциях, разговорах и даже поступках.

И всё равно знал, что если затеряется в собственных сонных похождениях, Себастьян найдёт его. По зуду в крови и притяжению, которое позволяло им чувствовать друг друга.

Где-то на втором этаже в глубине дома зазвучала старая музыка с пластинки, и Бен с удивлением уставился в коричневый потолок. От пыльных нависших трав ему откровенно хотелось чихать, а мелодия внушала невнятную тревогу.

До неприятных мурашек по коже.

Судя по тому, как замерла Мируна с крепко сжатой в руке ложкой, которой мешала творог с вареньем, она тоже услышала эти звуки. И чем дальше — тем меньше похожие на музыку, а, скорее, на хриплые стоны и мольбы.

Бен медленно отложил в сторону телефон и поднялся с жёсткого деревянного стула, подгоняемый порывом дойти до источника музыки и выключить его навсегда. Упокоить.

С крючка на выбеленной стене с оглушительным грохотом рухнула медная кастрюлька, и всё стихло.

На пороге кухни тут же возник встревоженный Себастьян, примчавшийся из гостиной. Обвёл взглядом застывших жену с братом и уточнил:

— Вы в порядке?

— В старых домах часто происходит много странного и тревожного, не правда ли? — безмятежно ответила Мируна, но Себастьян явно не купился на дрогнувшие уголки губ и тень улыбки на тонких губах.

Аккуратно поднял кастрюльку и повесил её обратно, поправляя, пока она не стала висеть почти ровно.

— Ты ведь тоже слышал музыку? — уточнил Бен.

— Музыку? Нет, у меня в гостиной всё было тихо. Вышел какой-нибудь новый альбом твоей любимой группы, и ты решил просветить Мируну?

— Старую музыку. Со второго этажа.

Себастьян нахмурился, а Бенджамин вдруг ощутил щемящую тоску одиночества. Как бывало после приступов сомнамбулизма, когда казалось, что только он одержим сиянием лунного света, и тот растерзает его изнутри на хрупкие осколки беспамятства.

— Я тоже её слышала. Возможно, мы не одни здесь. И никогда не были, — Мируна уже пришла в себя и принялась за завтрак. — Или кто-то сводит нас по очереди с ума. Снами, видениями и туманом.

— Не могу сидеть на месте. Может, хоть от дневников бабушки Анки будет польза.

Бенджамин вскочил со своего места и, ткнув наушники, направился в комнату, где они вчера отыскали коробку с проклятой доской Уиджи.

Казалось, дом живёт какой-то своей жизнью. В нём таились скрипучие звуки, тихий шелест тканей и отзвуки шагов. Картины, развешенные по стенам в полосатых обоях, казались зловещими портретами не живых людей, а их отражений. Под стеклом порой встречались и старинные карты, и высушенные бабочки или ссохшиеся маленькие тёмные крылья.

Насколько мог догадаться Бен — летучих мышей.

Под оглушающий индастриал в наушниках он занялся разбором книжных шкафов, на которые указала бабушка Анка.

К собственному сожалению, встречу на кладбище Бенджамин едва помнил — она стёрлась налетевшими призраками и их слепящим светом. В тот момент он почувствовал себя переполненным сосудом, в который продолжают лить воду, и её надо удержать в стеклянных стенках, но сил не хватало.

Призраки царапали и рвались — в мысли, под кожу, в тёплую солёную кровь. От них кружилась голова и терялось ощущение времени и пространства. Он только помнил — за его спиной Себастьян, и призракам он не достанется.

Бенджамин удержит их, чего бы это ни стоило.

После того, как он перерыл половину шкафа и ничего не нашёл ни среди букинистических старинных книг, ни среди потрепанных томов любовных романов, Бен внезапно сам для себя увлёкся перелистыванием скромной брошюры о призыве духов.

Именно за её чтением его и нашёл Себастьян. В отличие от их матери, которая каждый раз вздрагивала от появления старшего сына рядом, Бен просто вскинул голову ровно в тот момент, когда брат шагнул в комнату.

— Как успехи с дневником?

— Я бы не отказался от более подробных указаний. Тебе не кажется это свинством — вот так являться после смерти и ещё упрекать, как мы не можем ни с чем справиться? А дядя Пауль так и не отвечает?

— Нет. Тут сеть отвратительно ловит. Я полчаса письмо отправлял. И дозвониться не могу. Давай найдём дневник. Ты все полки посмотрел?

— Осталось ещё несколько.

— Может, тайник? У отца тоже такой был в кабинете.

Себастьян вдумчиво простукивал стенку шкафа, двигал ящичками внизу и перебирал книги, одну за другой, пока Бен продолжил читать про использование миски с водой, доски Уиджи и сеансы спиритизма для общения с мертвецами.

Но куда интереснее оказалась вторая часть — о некромантии. О тёмных ритуалах, черепах и крови, что обагряет подношения призракам. О защитных кругах соли, о тонкой грани мира живых и мёртвых, об энергетике и остаточных следах жизни.

Его отвлёк удивленный свист Себастьяна, последовавший за лёгким щелчком.

— Да тут целая секретная комната!

— Да ну?

Сейчас они стояли перед тёмным проёмом, за которым пахло пыльной тяжёлой тканью, въевшимся в стены табачным дымом, затхлым воздухом и фиалковой водой. Себастьян достал из кармана джинсов коробок спичек, который постоянно таскал с собой, и чиркнул одной. Маленький огонёк подсветил тесную и узкую комнатку.

Здесь будто располагался алтарь. На небольшом возвышении на чёрной ткани лежали два человеческих черепа: с провалами вместо носа и глаз и жуткими оскалами.

Вокруг них кто-то расставил треугольником три белые свечи, а на деревянных полках — маленькие баночки с формалином, какими-то останками и маслами.

Бенджамин шагнул вперёд первым, подсветив себе фонариком с телефона всё вокруг. То ли от яркого света, то ли от того, что нечто внутри него отзывалось на найденную потайную комнату, он не чувствовал омерзения или страха.

Кроме прочего, здесь были явно ритуальный острый нож и пыльные бутылки с мутным виски.

Дневники нашлись на одной из полок. Часть из них явно бабушки Анки — страницы хоть и пожелтевшие, но записи были сделаны шариковой ручкой и достаточно чётко.

А второй, судя по дате на обложке, относился к концу девятнадцатого века. В пятнах, с витиеватым почерком и замусоленными страницами, которые явно предстоит расшифровать.

— Бен, мне от этого не по себе.