| About herself, Sonia wrote that she had succeeded in making some acquaintances in the town, that she did sewing, and, as there was scarcely a dressmaker in the town, she was looked upon as an indispensable person in many houses. But she did not mention that the authorities were, through her, interested in Raskolnikov; that his task was lightened and so on. | Про себя Соня уведомляла, что ей удалось приобресть в городе даже некоторые знакомства и покровительства; что она занимается шитьем, и так как в городе почти нет модистки, то стала во многих домах даже необходимою; не упоминала только, что чрез нее и Раскольников получил покровительство начальства, что ему облегчаемы были работы, и прочее. | | At last the news came (Dounia had indeed noticed signs of alarm and uneasiness in the preceding letters) that he held aloof from everyone, that his fellow prisoners did not like him, that he kept silent for days at a time and was becoming very pale. | Наконец пришло известие (Дуня даже приметила некоторое особенное волнение и тревогу в ее последних письмах), что он всех чуждается, что в остроге каторжные его не полюбили; что он молчит по целым дням и становится очень бледен. | | In the last letter Sonia wrote that he had been taken very seriously ill and was in the convict ward of the hospital. | Вдруг, в последнем письме, Соня написала, что он заболел весьма серьезно и лежит в госпитале, в арестантской палате... | | II | II | | He was ill a long time. But it was not the horrors of prison life, not the hard labour, the bad food, the shaven head, or the patched clothes that crushed him. | Он был болен уже давно; но не ужасы каторжной жизни, не работы, не пища, не бритая голова, не лоскутное платье сломили его: о! что ему было до всех этих мук и истязаний! | | What did he care for all those trials and hardships! he was even glad of the hard work. Physically exhausted, he could at least reckon on a few hours of quiet sleep. | Напротив, он даже рад был работе: измучившись на работе физически, он по крайней мере добывал себе несколько часов спокойного сна. | | And what was the food to him--the thin cabbage soup with beetles floating in it? | И что значила для него пища - эти пустые щи с тараканами? | | In the past as a student he had often not had even that. | Студентом, во время прежней жизни, он часто и того не имел. | | His clothes were warm and suited to his manner of life. | Платье его было тепло и приспособлено к его образу жизни. | | He did not even feel the fetters. | Кандалов он даже на себе не чувствовал. | | Was he ashamed of his shaven head and parti-coloured coat? | Стыдиться ли ему было своей бритой головы и половинчатой куртки? | | Before whom? | Но пред кем? | | Before Sonia? | Пред Соней? | | Sonia was afraid of him, how could he be ashamed before her? | Соня боялась его, и пред нею ли было ему стыдиться? А что же? | | And yet he was ashamed even before Sonia, whom he tortured because of it with his contemptuous rough manner. | Он стыдился даже и пред Соней, которую мучил за это своим презрительным и грубым обращением. | | But it was not his shaven head and his fetters he was ashamed of: his pride had been stung to the quick. It was wounded pride that made him ill. | Но не бритой головы и кандалов он стыдился: его гордость сильно была уязвлена; он и заболел от уязвленной гордости. | | Oh, how happy he would have been if he could have blamed himself! | О, как бы счастлив он был, если бы мог сам обвинить себя! | | He could have borne anything then, even shame and disgrace. | Он бы снес тогда все, даже стыд и позор. | | But he judged himself severely, and his exasperated conscience found no particularly terrible fault in his past, except a simple _blunder_ which might happen to anyone. | Но он строго судил себя, и ожесточенная совесть его не нашла никакой особенно ужасной вины в его прошедшем, кроме разве простого промаху, который со всяким мог случиться. | | He was ashamed just because he, Raskolnikov, had so hopelessly, stupidly come to grief through some decree of blind fate, and must humble himself and submit to "the idiocy" of a sentence, if he were anyhow to be at peace. | Он стыдился именно того, что он, Раскольников, погиб так слепо, безнадежно, глухо и глупо, по какому-то приговору слепой судьбы, и должен смириться и покориться пред "бессмыслицей" какого-то приговора, если хочет сколько-нибудь успокоить себя. | | Vague and objectless anxiety in the present, and in the future a continual sacrifice leading to nothing--that was all that lay before him. | Тревога беспредметная и бесцельная в настоящем, а в будущем одна беспрерывная жертва, которою ничего не приобреталось, - вот что предстояло ему на свете. | | And what comfort was it to him that at the end of eight years he would only be thirty-two and able to begin a new life! | И что в том, что чрез восемь лет ему будет только тридцать два года и можно снова начать еще жить! | | What had he to live for? | Зачем ему жить? | | What had he to look forward to? | Что иметь в виду? | | Why should he strive? | К чему стремиться? | | To live in order to exist? | Жить, чтобы существовать? | | Why, he had been ready a thousand times before to give up existence for the sake of an idea, for a hope, even for a fancy. | Но он тысячу раз и прежде готов был отдать свое существование за идею, за надежду, даже за фантазию. | | Mere existence had always been too little for him; he had always wanted more. | Одного существования всегда было мало ему; он всегда хотел большего. | | Perhaps it was just because of the strength of his desires that he had thought himself a man to whom more was permissible than to others. | Может быть, по одной только силе своих желаний он и счел себя тогда человеком, которому более разрешено, чем другому. | | And if only fate would have sent him repentance--burning repentance that would have torn his heart and robbed him of sleep, that repentance, the awful agony of which brings visions of hanging or drowning! | И хотя бы судьба послала ему раскаяние - жгучее раскаяние, разбивающее сердце, отгоняющее сон, такое раскаяние, от ужасных мук которого мерещится петля и омут! О, он бы обрадовался ему! Муки и слезы - ведь это тоже жизнь. Но он не раскаивался в своем преступлении. | | Oh, he would have been glad of it! Tears and agonies would at least have been life. But he did not repent of his crime. At least he might have found relief in raging at his stupidity, as he had raged at the grotesque blunders that had brought him to prison. | По крайней мере, он мог бы злиться на свою глупость, как и злился он прежде на безобразные и глупейшие действия свои, которые довели его до острога. | | But now in prison, _in freedom_, he thought over and criticised all his actions again and by no means found them so blundering and so grotesque as they had seemed at the fatal time. | Но теперь, уже в остроге, на свободе, он вновь обсудил и обдумал все прежние свои поступки и совсем не нашел их так глупыми и безобразными, как казались они ему в то роковое время, прежде. | | "In what way," he asked himself, "was my theory stupider than others that have swarmed and clashed from the beginning of the world? | "Чем, чем, - думал он, - моя мысль была глупее других мыслей и теорий, роящихся и сталкивающихся одна с другой на свете, с тех пор как этот свет стоит? | | One has only to look at the thing quite independently, broadly, and uninfluenced by commonplace ideas, and my idea will by no means seem so... strange. | Стоит только посмотреть на дело совершенно независимым, широким и избавленным от обыденных влияний взглядом, и тогда, конечно, моя мысль окажется вовсе не так... странною. | | Oh, sceptics and halfpenny philosophers, why do you halt half-way!" | О отрицатели и мудрецы в пятачок серебра, зачем вы останавливаетесь на полдороге! | | "Why does my action strike them as so horrible?" he said to himself. | Ну чем мой поступок кажется им так безобразен? - говорил он себе. | | "Is it because it was a crime? | - Тем, что он - злодеяние? | | What is meant by crime? | Что значит слово "злодеяние"? | | My conscience is at rest. | Совесть моя спокойна. | | Of course, it was a legal crime, of course, the letter of the law was broken and blood was shed. Well, punish me for the letter of the law... and that's enough. | Конечно, сделано уголовное преступление; конечно, нарушена буква закона и пролита кровь, ну и возьмите за букву закона мою голову... и довольно! | | Of course, in that case many of the benefactors of mankind who snatched power for themselves instead of inheriting it ought to have been punished at their first steps. | Конечно, в таком случае даже многие благодетели человечества, не наследовавшие власти, а сами ее захватившие, должны бы были быть казнены при самых первых своих шагах. | | But those men succeeded and so _they were right_, and I didn't, and so I had no right to have taken that step." | Но те люди вынесли свои шаги, и потому они правы, а я не вынес и, стало быть, я не имел права разрешить себе этот шаг". | | It was only in that that he recognised his criminality, only in the fact that he had been unsuccessful and had confessed it. | Вот в чем одном признавал он свое преступление: только в том, что не вынес его и сделал явку с повинною. | | He suffered too from the question: why had he not killed himself? | Он страдал тоже от мысли: зачем он тогда себя не убил? | | Why had he stood looking at the river and preferred to confess? | Зачем он стоял тогда над рекой и предпочел явку с повинною? | | Was the desire to live so strong and was it so hard to overcome it? | Неужели такая сила в этом желании жить и так трудно одолеть его? | | Had not Svidrigailov overcome it, although he was afraid of death? | Одолел же Свидригайлов, боявшийся смерти? | |
