- Исполком сейчас заседает. Созвали экстренно. Ведь только что узнали - дело в секрете держится, ясно... Но бюро уже постановило: не выпускать. Вашей секции приказ: надежными частями занять вокзалы немедля, и дороги из Царского Села запереть, чтобы не проскочил: Николай сейчас в Царском.

Мартьянов стоял уже у телефона.

- Куда его собирались? Маршрут?

- На Архангельск, оттуда морем. В Архангельск крейсер английский уже прибыл: принять... И достоверно известно. Вильгельм своему подводному флоту приказ дал этот крейсер не трогать. Чисто работают, что?

- И с Вильгельмом договориться успели! - сжал кулаки Адамус. - Как о царской шкуре дело зашло - и войну забыли... Ах, будь они трижды...

- Сейчас мы егерей на Царскосельский, в первую очередь. - Мартьянов снял трубку. - Они к вокзалу ближние. На Николаевский...

- Стой! - остановил Вавелинский. - Это уж ваше дело, кого куда... Я пошел. И ты, когда кончишь, приходи на заседание - историческая, как говорится, минута.

- Погоди! - крикнул вдогонку Мартьянов. - О правительстве ты ж ничего не сказал. Его кто будет брать? Рабочая гвардия?.. Или мы пулеметчиков двинем...

Вавелинский стал как вкопанный:

- Очумел? Правительство? С какой стати? Столько трудов положили, чтобы сговориться, и все насмарку пустить? Ну, напачкали малость заставим исправить: они уступят, я совершенно уверен.

- То есть как? - вскипел Мартьянов. - Очень странно ты говоришь. Царя выпускать - это уж не пачкотня: прямая измена.

- Круто берешь, высокой политики не понимаешь, товарищ Мартьянов. Секретарь вернулся и, поднявшись на цыпочки, покровительственно похлопал павловца по плечу. - Эдак, по-твоему, выйдет, что и Керенский изменник: он вызвался лично проводить царей до Архангельска, чтоб в пути чего не случилось... Ты человек военный: стало быть, действуй, а не рассуждай.

Он еще раз хлопнул по плечу и раньше, чем Мартьянов собрал слова, чтобы сказать выразительно, что именно думает о Керенском и попутно об Исполкоме, исчез за бархатною портьерой.

Пока собрались от полков спешно вызванные товарищи, пока разверстались, отбили на машинке приказы, приложили печати и удостоверились, что выступили к вокзалам и командным в городе пунктам колонны, а оставшиеся в казармах стали в ружье - на случай, если Гучков с Милюковым ощерятся (втайне надеялся и радовался этой надежде Мартьянов), времени ушло много. И только что, подписав последний наряд, оправил Мартьянов гимнастерку, готовясь идти на заседание, - за драпировкою застучали шпоры, и вошел рыжебородый, в тулупе, папахе, ремни через плечи, шашка, револьвер: по-походному. Он сказал, поблескивая глазами:

- Поехали к царю в гости, Мартьяныч? Исполнительный комитет разрешил от Солдатской секции в помощь товарища взять: меня чрезвычайным комиссаром Совета в Царское посылают.

- Вас? - вскрикнул почти Мартьянов с таким удивлением, что самому за рыжебородого стало обидно. Он поспешил добавить:

- Я к тому, что... как это они на такое государственное дело не из президиума кого, а из Солдатской секции. Мы же у них не в почете... Кто предложил-то?

- Единогласно, - рассмеялся рыжебородый. - А почему не из президиума, штаб вспомни - догадаешься. Так мы вместе, как в ту ночь, ладно? Семеновский полк возьмем и пулеметчиков из Первого, человек двести.

Мартьянов накинул шинель. Адамус сказал жалобно:

- А мне... никак нельзя с вами? Для связи, например, или как...

Глава 63

К царю в гости

Отмыкая на ходу лязгающие черно-синие штыки, ломая строй, рассыпались по вагонам семеновцы и пулеметчики. Оцепление, выставленное егерями, осаживало любопытных, пытавшихся прорваться на платформу, - не только по вокзалу, но и по улице шла тревога: воинский состав, знамя, штыки, пулеметы. Кто-то, особо юркий, в зябком пальтишке, вывернулся все же за солдатскую цепь, схватился за поручни последнего, хвостового вагона в тот самый момент, когда поезд без свистков и звонков медленно тронулся.

- Куда вы? Ку-да?

Вскрик - отчаянный. До того, что на сосредоточенных лицах солдат, переполнявших площадку, лучом заиграла улыбка.

- Да ты кто?

- От газеты... "Русской воли"... .

- "До победного"!.. Ах, язви-те... Капиталист! Руки прими, шантрапа!

- Пиши во весь лист: поехали семеновцы - к царю на поклон... Слазь, тебе говорят: попадет прикладом.

Приклад поднялся, в самом деле. Газетчик выпустил поручень, сбросился, затопотал по платформе, клюя носом с разгона. Кто-то ухнул, присвистнул в угон, - и снова сосредоточенными, строгими стали солдатские лица. Не на простое дело едут семеновцы - излюбленный царский полк.

В помещении полка, на стене - золотая доска. В доску врезаны слова, сказанные императором, этим самым вот, Николаем, когда вернулись семеновцы из Москвы в девятьсот пятом, с разгрома Пресни:

"Завещаю сыну моему относиться с такой же любовью к Семеновскому полку, с какой отношусь я, и так же верить полку, как я верю вам, семеновцы, родные мои".

В родные записался, изволь видеть! Пришла пора царю ответить перед народом за пресненскую кровь. И по праву семеновцев выбрал из всех питерских полков советский комиссар: им в расчете с царем первое слово - и первое дело. И крутым может обернуться это дело, ежели не выдадут царя на арест добром царскоселы. А могут не выдать: царскосельские полки стрелковые и сводногвардейский - особо подобранные: из особо надежных по верноподданству. Даже присяга у них, говорят, специальная, вроде как у жандармов. Царь - что! С царем - ежели придется - разговор короткий. А вот с солдатами как? По ротам боевые комплекты патронов приказал раздать комиссар. По своим стрелять?.. Потому что - свои ж они все-таки, царскоселы, только головы у них заморочены... Конечно, драться придется, если заступятся, а все-таки лучше, ежели добром.

Рыжебородый, пройдя по вагонам с Мартьяновым проверить, как разместились семеновцы и пулеметчики, ушел в офицерский, второклассный мягкий вагон. Мартьянова семеновцы попросили с ними остаться: хотя и начальство будто, а свой брат, солдат, - можно поговорить по душам насчет царскосельского гарнизона.

Едва вернулся к себе в купе рыжебородый, в дверь стукнули осторожно.