– Неужели? Замечательно, – обрадовался Яковлев. – Значит, вы были не такой уж плохой ученицей.

Она пожала плечами.

– Наверное, все-таки не очень хорошей, – ответила она. – Шифр нетрудный, просто я сразу не сообразила, что это типичный код, который часто использовали в охранном отделении департамента полиции для связи с нелегальной агентурой. Самое удивительное, что этим шифром пользуется тот, за кем еще вчера охранка охотилась.

– И что же нам пишут?

Он прочел и задумался.

– Что же это? Как понимать? – спросил он.

Она покачала головой.

– Обычная двойная игра, – заметила Новосильцева. – У меня нет сомнений: нас с вами, безусловно, используют для прикрытия какой-то другой, действительно, главной операции. Дальше – обычная практика: если все проходит успешно, группу прикрытия ликвидируют. Как правило. Все зависит от важности акции и желания руководителя операции соблюсти конфиденциальность.

– Нет, нет! – воскликнул Яковлев. – Не может быть! Нас с вами послали сюда два самых главных лица России. Что же, по-вашему, они затеяли интригу против самих себя? Что может быть важнее доставки Романовых в Москву?

– Василий Васильевич. Дорогой товарищ красный Ник Картер!16 – сказала Новосильцева. – Разве в чинах дело! Значит, есть еще более важная цель, более серьезные намерения, в которые начальство ваше не сочло необходимым вас посвящать. Вариантов могут быть десятки. Главный итог – не льстите себе понапрасну, что именно вам совдепы поручили съездить за Романовыми потому, что вы самый достойный.

– Разве я похож не человека, который может так о себе думать? – усмехнулся Яковлев.

– Похожи, похожи… – иронически подтвердила Новосильцева. – Только за собой не замечаете.

– Хм. Я был о себе лучшего мнения.

– Вот-вот! Вы только что еще раз подтвердили мою мысль! – засмеялась она. – Но не надо огорчаться. Сейчас важно то, что мы установили с большой степенью вероятности: на деле вам поручено не Романовых спасать, а стать прикрытием чего-то другого, о чём вам знать не положено. Так что мы с вами должны исходить из самого худшего.

– Не могу поверить… – признался Яковлев. – Даже ничего разумного в голову не приходит.

Комиссар тяжело вздохнул и еще раз перечитал шифровку.

– Больше всего на свете, Евдокия Федоровна, – с горечью произнес он, – я всегда боялся и по-прежнему боюсь только одного: предательства. Против предательства пока не придумано средства.

Он надолго замолчал, прислушиваясь к стуку колес на стрелках. Потом решительно сказал:

– Сейчас же по прибытии запрошу Свердлова и потребую объяснений.

– Ни в коем случае! – возразила Новосильцева. – Это будет непоправимой ошибкой.

– Отчего же вы так уверены?

– Противник или антагонист, если угодно, никогда не должен знать, какой информацией вы располагаете.

Яковлев слушал ее с удовольствием, как учитель слушает любимого ученика на экзамене.

– Второе: вы уверены, что телеграмма исходит от Свердлова? Нет, не уверены. Но если втянетесь сейчас в выяснение отношений, в спор, в расследование, да еще на таком расстоянии от Москвы, то так или иначе откроетесь и станете мишенью. После чего я за нас с вами не дам и гроша. Вы не только себя выдадите. Уничтожите собственного агента – очень ценного, как я понимаю.

– И что же вы предлагаете? – спросил Яковлев.

– Вести себя так, будто вам ничего не известно. И ваш, точнее уже, наш противник себя обнаружит. И непременно подставит голову.

– Разумно, – согласился Яковлев, – но…

– Не перебивайте даму! – повысила голос Новосильцева. – Кроме того, следует иметь в виду и такой вариант: ведь телеграмма пришла от вашего агента-телеграфиста. Он и есть предатель. Или же, как минимум, провокатор.

– Нет-нет! – возразил Яковлев. – Это очень надежный товарищ, многократно проверенный!

Она снисходительно усмехнулась и произнесла тоном строгой, но справедливой учительницы:

– Христос, товарищ комиссар, тоже всем своим апостолам верил.

Комиссар вытащил из кармана трубку, стал ее набивать, но зажечь не успел. Послышалось шипение сжатого воздуха и скрип пневматических тормозов.

– Кажется, приехали, – сказал Яковлев, посмотрев в окно.

На станцию Екатеринбург-I бронепоезд пришел ровно в девять часов, и комиссар приказал тут же подсоединиться к телефонной линии.

– Местный совдеп на проводе, – доложил через полчаса связист.

Из новых градоначальников никого еще не было на месте. Коротко переговорив по телефону с дежурным Уралсовета, Яковлев зашел в салон Новосильцевой.

– Мне хотелось бы, чтобы мы пошли на переговоры вместе, – сказал он. – Хочу самым циничным образом использовать ваше очарование для достижения собственных целей. Наука давно установила, что присутствие таких хорошеньких женщин, как вы, осложняет переговоры для одной стороны и облегчает для другой.

– Этому нас в разведупре тоже учили.

– Замечательно! – обрадовался комиссар Яковлев. – Значит, на вас можно надеяться как на профессиональную… – он запнулся, подыскивая слово.

– Ну, договаривайте, смелее! – подбодрила его Новосильцева. – Как на профессионалку из «Мулен-Руж», Рёпердамм, Сохо17. Так?

Яковлев только развел руками.

– Удивительным качеством вы обладаете, Глафира Васильевна! – сказал он. – С вами совершенно не хочется вступать в дискуссии или оспаривать вашу правоту. Ну что мне ответить? Вы все знаете лучше меня. Но если говорить серьезно, то вы мне нужны не за этим. Здешние партийные товарищи – народ суровый. Даже Мата Хари никого из них не смогла бы соблазнить. Так что вы мне нужны не как соблазнительница, а как консультант, а может, и как свидетель.

– Вы что же, Василий Васильевич, – спросила она, – обыск у них собираетесь провести? Изымать краденое? Или допрашивать с пристрастием? Тогда ясно: вам нужны понятые. Но здесь-то я зачем? Я не отказываюсь – вы сейчас мой начальник, со всеми вытекающими последствиями. И я сама согласилась вам подчиняться, – поспешила добавить она. – И все-таки хотелось бы знать.

– Вы мне нужны там не как боевая единица, а как свидетель, – повторил Яковлев.

– Свидетель чего?

– Всё поймете на месте – вы кадровый разведчик и учить вас ничему не надо. С нами пойдет Павел Митрофанович. Кроме того, я знаю, что вы отличный стрелок. И это ваше искусство тоже может понадобиться.

– Так что же вы все-таки задумали?

– Все ваши соображения насчет двойной игры я считаю вполне обоснованными, а ваши умозаключения безупречными, с позиции школьной логики. Но я хочу, тем не менее, сделать одну совершенно нелогичную вещь. Не могу объяснить, но интуиция подсказывает, что именно ее следует предпринять.

– Что же?

– Что-то вроде очной ставки.

– Не советую. Категорически не советую! – заявила Новосильцева. – Впрочем, принимать решение – ваше право.

Они вышли на привокзальную площадь. Их никто не встречал: на площади вообще ни души.

– Что такое? – удивился матрос Гончарюк. – Спят они все в этом городе? Уж обедать пора, а народишко, видать, и не завтракал. Смотрите, вон там рынок. И никого. Странно.

– Ничего странного, Павел Митрофанович, – отозвался Яковлев. – Теперь мы точно знаем и видим, что революция докатилась и сюда, а с ней, естественно, пришли ее родные сестры – разруха и война всех против всех. Когда случаются такие исторические катаклизмы, люди попросту перестают работать. Они берутся за оружие. Жизнь человеческая в такие времена стоит меньше полушки18.

– Да, – согласился Гончарюк. – Кто запасы свои проедает, а кто немножко промышляет грабежами и разбоем.

До Уралсовета было километра полтора. Когда они пришли, там их уже ждали члены исполкома Александр Белобородов, Георгий Сафаров и Шая Голощёкин.