— Не бойся! — выдохнул Тигнакомайре, возрождая в сердце девушки почти угасшее доверие к нему.

Через долю секунды они оказались уже в тисках арки, течение вытолкнуло их, точно пробку из бутылки. Повиснув в свободном падении, девушка закрыла глаза.

На этот раз падать пришлось недолго. Миг — и всадница вместе с конем рухнула в глубокий и чистый поток, что струился под открытым небом Мглицы. Тигнакомайре начал выгребать наискось течения к берегу и ярдов через триста вылез на отмель и аккуратно ссадил всадницу под сень необычных ночных тополей. Листья их, похожие на монеты из темного серебра, тихо звенели на ветру.

Насквозь промокшая, дрожащая, обессиленная — ведь сколько страху она натерпелась! — Тахгил лежала на берегу. Река журчала и клокотала, несла быстрые воды под клонящимися к воде ивами и черной ольхой. На ней извивались бле-стящие ленты звездного света. Тополя Мглицы роняли блестящие листья, подмигивали темным сиянием — странная листва, черпающая жизненную силу не из золотого света солнца, а из бледного мерцания луны.

Тахгил словно во сне видела, как из-за деревьев скользнула Витбью. Лебединая дева распростерла руки — и меж ними, застилая звезды, протянулся плат тьмы. На неподвижное тело Тахгил опустился покров теплого снега. Девушке стало тепло, уютно. Она перестала дрожать. Уснула.

Фиолетовый ветер качал на крылах напевные мелодии флейты — дикие, как лисы, безумные, как любовь, странные, как внезапное пробуждение.

Витбью сидела рядом с Тахгил, обхватив колени руками, и смотрела на девушку, наклонив голову набок.

— Наша подруга предстала с подлинным лицом, — сказала она. — Быстрые воды смыли грязь и копоть.

И в самом деле, подземная река унесла всю грязь, которой Тахгил мазалась, чтобы отпугнуть и сбить со следа нежить, начисто промыла волосы беглянки. Посеребренные лунным сиянием локоны, влажные, густые, длинные, пышными волнами рассыпались вокруг головки спящей.

— Прекрасная подруга бесстрашна и верна, — продолжила лебединая дева. От нее не укрылся настоящий цвет волос Тахгил, отросших под крашенными в темный цвет прядями. — Вахгил волнистоволосая, — коверкая имя девушки, добавила она.

В ночи перекликались птицы. Самая обычная с виду ветка вдруг превратилась в золотисто-коричневого козодоя и, распахнув веера совиных крыльев, сорвалась в полет. Тахгил с поразительной четкостью видела все, что происходило вокруг, под звездным небом Мглицы. Ночь, прежде такая туманная и неясная, вдруг засияла светом. Тени, что казались раньше такими таинственными, одна за другой раскрывали свои секреты.

Тулли примостился меж двумя тоненькими топольками. Подобно лебединому народу, уриски любят воду — обычно они облюбовывают себе какой-нибудь прудик. Подземный поток не причинил Тулли ни малейшего вреда. Казалось, уриск даже и не промок ничуть, только в кудрявых волосах прозрачной хрупкой слезой сверкала одна-единственная капля. Паук деловито плел сеть паутины меж коротенькими рожками уриска.

— Теперь они знают, что мы здесь, — мрачно заявил Тулли. — Будут повсюду выглядывать тебя, смотреть, не скачешь ли ты снова на конской спине. Ох, девонька, теперь-то они поднимут тревогу, во все стороны разошлют отряды. Они в любую минуту могут прийти за тобой.

Он, прищурившись, поглядел на звездную вуаль, точно уже слышал вой и грохот Охоты.

— Я бы мог мчаться с тобой по Вышней равнине быстрее ветра, — произнес рядом с ней кто-то в человечьем обличье — Тахгил даже не сразу узнала его. — Но они в два счета поймают нас, — продолжил Тигнакомайре.

Он уже несколько дней не оборачивался человеком. Теперь же найгель развлекался тем, что, лежа на боку, строил земляную стенку поперек муравьиной тропки.

— Видишь, госпожа, — сказал Тулли совсем тихо, — твой поход подошел к концу. Мы не можем провести тебя в замок на горе.

На покрытых мягкой, точно мышиная шерстка, травой серебристых полячах Мглицы в брызгах света иных миров скакали белые олени. Вдалеке монотонно повторялся раз за разом чей-то зов или условный сигнал: Аи-иии, Ай-иии! По ночному лесу разносился нечеловеческий хохот, то пронзительный и безумный, то низкий и рокочущий. Вскоре он сменился душераздирающим воем.

— Я останусь здесь и дождусь Охоту, — невыразительным тусклым голосом проговорила Тахгил. — Хотя бы ради того, чтобы увидеть Вивиану с Кейтри или узнать, что с ними сталось. Я не буду защищаться и позволю себя захватить. Иного пути нет. — Даже теперь бдительно следя за тем, чтобы не благодарить нежить в открьпую, она добавила: — Вы все были очень добры ко мне.

Ресницы ее дрогнули и опустились, отгораживая девушку от всего мира.

Лебединая дева разглядывала Тахгил круглыми птичьими глазами.

— Вахгил ела хлеб Светлых, плоды Светлого королевства. Мчалась верхом на водяном коне, видела мир глазами колдовских созданий. Прежде она носила на пальце кольцо сильного и сверкающего волшебства. Рогатый дух людского очага лечил ее своими чарами. Вахгил ведает волшебные обычаи. Глядите, она стала чистой и незапятнанной.

Витбью поднялась, в волнении заломила гибкие, точно азалии, руки, сделала несколько легких шагов по поляне. Всего второй раз за все это путешествие лебединая дева была без плаща из перьев. Казалось, ее одеяние соткано из тумана и паутинок, а подпоясано вязью горящих гранатов. Пышные темные волосы струились по ветру. Она снова нерешительно заговорила, на сей раз обращаясь уже непосредственно к Тахгил:

— Не падай духом, не поддавайся унынию! Лети туда, в Таинственную Твердыню! Стойкие стражи не станут останавливать своих, не воспрепятствуют лебедю. Подруга лебединой девы всенепременно войдет в твердыню! За сумрачными стенами стой и жди. Лебедь придет следом, чтобы забрать оперение. Позаботься о том, чтобы к перьям не пристала грязь, чтобы они остались в целости и сохранности — не то весь лебединый клан будет без устали преследовать тебя.

Слова Витбью всколыхнули в Тахгил смутные воспоминания. Ах да — что же такое согревало и укрывало ее даже сейчас, когда она лежала на прохладной траве Мглицы? Девушка поглядела на себя — поверх ее тела раскинулся ковром пылающих черных углей ворох перьев. Лебединый плащ грел ее, пока она отсыпалась, — возможно, именно он защитил ее от взгляда колдовских стражей цитадели, что наверняка вовсю искали нарушительницу границ по всей Мглице. А ведь такие плащи не переходят от владельца к владельцу просто так, запросто — в силу того же закона, по которому нежить может переступить порог человеческого жилья, только если ее позовут, эти таинственные и колдовские одеяния сохранят всю свою силу, только если хозяева передают их добровольно. Эмоции переполнили душу девушки, точно воды реку после дождя. Глаза ее сверкали. Девушка лихорадочно подыскивала слова и наконец произнесла сдавленным голосом:

— Витбью столь щедра…

— Лебединый аромат заглушит человечью вонь, — перебила ее Витбью. И в самом деле, от плаща исходил слабый птичий запах, похожий на запах в конюшнях крылатых коней. — Когда лебедь получит свой плащ обратно, целый и незапятнанный, — резко закончила лебединая дева, — узы падут.

— О да! После этого ты более ничем не будешь мне обязана. И я никогда более ничего у тебя не попрошу. Клянусь. Напротив, это я буду у тебя в долгу.

Но недолго, — смутно подумала Тахгил, — ибо я чувствую, что нить жизни моей подходит к концу. Торн, скоро, скоро я буду с тобой.

Витбью устремила на Тахгил пристальный взгляд птичьих глаз. Где-то вдали бессловесный вой Мглицы вырывался из чьего-то нечеловеческого горла, точно туман над рекой, точно утка над болотом. Лебединая дева кивнула, скорее просто дернула головой — странное, резкое движение: так птица стремительно оглядывается, не грозит ли опасность, или высматривает, не блеснет ли под гладью воды рыбья чешуя.

И вправду, несмотря на внешнее сходство, лебединые девы — не люди. Никак не перепутаешь.

Витбью бережно сняла с Тахгил плащ. Девушка поднялась. По спине у нее пробежал холодок страха — в какое же новое приключение она ввязывается!