В тенях еще звенело эхо приказа:
— Ты будешь искать снова, Элиндор.
В оврагах и в густых лесах,
На росных травах, на лугах,
На дне долин, на пике гор,
У родников и у озер,
На берегах певучих рек
Ворота заперты навек.
9
АННАТ ГОТАЛЛАМОР
Часть II: Орел и Ворон
В твоих глазах сиянье звезды прячут
И вдаль по лунным тропам кони скачут.
Но бледный луч зари сулит разлуку
И ты уходишь, обрекая на муку
Меня. Я жду — жду в сумрачном чертоге.
Я жду одна, в смятенье и тревоге.
Одна, в плену постылых сновидений,
И от меня сбежали даже тени.
Любовная песня
В библиотеке Аннат Готалламора — той самой комнате с окном в форме розы — Тулли, скрестив ноги, сидел на ковре, мягком лугу золотистой скошенной травы и синих васильков. Уриск играл на свирели. В кресле у высокого, точно копье, второго окна, створки которого были распахнуты навстречу ночи, свернулась калачиком Кейтри. Девочка пела:
О, что есть у тебя, коль дома нет,
Коль не горит любимых окон свет?
Усталый путник вновь ускорит шаг,
Когда манит вдали родной очаг.
И пусть найдешь приют в селе любом,
Но сердце знает твердо, где твой дом.
И странник может много долгих дней
Скитаться средь лесов, болот, камней,
Но он мечтает, что в конце концов
Вернется под заветный отчий кров.
— Ах, Кейтри, — вздохнула Ашалинда. — Пожалуйста, не пой эту песню. Лангот ни на миг не отпускает меня — а эти слова лишь усиливают его, как раздувает ветер угли костра. Только здесь, с головой зарывшись в старинные книги, я могу отвлечься от тоски. Лишь вглядываясь в эти пожелтевшие страницы, могу ненадолго забыть о нынешнем нашем бедственном положении. Даже во сне мне являются одни кошмары.
Она нервно вертела эмалевый браслет на запястье — после всех скитаний он слегка облупился и выглядел довольно-таки жалко, особенно на фоне роскошных и сделанных с безупречным вкусом украшений Светлых, что украшали одежды обеих пленниц.
Девять светильников все так же струили свет с золотых постаментов. Блики его плясали на каменной резьбе и узорах на потолке, мерцали на золоченых переплетах книг, стопкой лежавших на восьмиугольном столе. На подставке письменного стола перед Ашалиндой лежала раскрытая книга. Девушка внимательно рассматривала ее.
— Вот, гляди. Здесь на картинке один человек смеется, а другой плачет. А между ними — одна-единственная красная роза, на которую оба они смотрят. Но почему два человека, видящих одно и то же, реагируют так по-разному? Что это может значить?
Товарищи по несчастью точно так же встали пред этой загадкой в тупик. В общем молчании Ашалинда снова склонилась над книгой.
— Интересно, — спросила Кейтри, ни к кому в особенности не обращаясь, — много ли веры словам лебединой девы или принца? Разумеется, оба они говорят только правду — они же не могут иначе. Но оба так искусны в недомолвках и словесных увертках. Они говорят сплошными загадками, вопросами и намеками. За много веков они в этих играх поднаторели.
— Вот именно, — поддакнул уриск.
Долгое общение со смертными заставило его забыть прежнюю манеру выражаться.
— А как насчет движущихся картинок в озере? — продолжала девочка. — Вот, например, я не слишком поверила тому, как в них изображалась кончина Короля-Императора и его королевы. Ведь всякий знает, что, когда на них напал этот ужасный Накалэвие, они ехали верхом.
— Лучше верь озеру, — посоветовал Тулли. — Оно показывает чистую правду. А вот слова, переходя из уст в уста, искажаются, теряют одни подробности и обрастают другими, если вы понимаете, о чем это я. Лошади — это такой же домысел, как общее заблуждение, будто Светлые не выносят железа.
— Что ты имеешь в виду? — изумилась Кейтри. — Хочешь сказать, Чужаки не боятся железа, оно не запретно для них?
— Именно. Чистая правда. Холодное железо — проклятие для нежити, а для Светлых оно пустяк. Они прекрасно умеют с ним работать, совсем как с золотом или серебром. Просто в Темные Годы смертные, основываясь на нашей ненависти к холодному металлу, выдумали себе очередную легенду. А Светлые тогда спали и не могли опровергнуть ее, даже если бы их волновали такие мелочи. Вот глупая басня и приобрела большую популярность, потому как придавала смертным, которые-то никакого железа не боятся, оттенок превосходства.
— Я слышала выражение «Знание — сила», — задумчиво промолвила Ашалинда. — Знай я то, о чем ты рассказываешь, раньше, все могло бы пойти совсем по-другому. Только то, что Торн может пользоваться железом, убедило меня, что он смертного рода, а вовсе не Светлый.
— Значит, девонька, ты очень проницательна, ведь Риг Ард сумел затуманить глаза всему остальному ничего не подозревающему Эрису! — усмехнулся Тулли. — Ну кто бы подумал, что король смертных на самом деле — владыка Светлого королевства?
— А как насчет прочей кежити? Все знают, кто он такой?
— Наверное, кто-то знает, кто-то нет. Я, например, не знал. А те, кому открыли правду, и явные, и неявные, поклялись ничего не рассказывать смертным, дабы Империя не распалась.
— Король Ангавар столь могущественен, — заметила Кейтри. — Почему же он не построит новых Ворот?
— Есть вещи, которые не под силу даже Верховному королю Светлого королевства, — спокойно ответила Ашалинда и снова уткнулась в книгу. Тулли опять поднес к губам тростниковую свирель.
Средь шпилей и башенок Готалламора рыдал, слагая печальные песни, горестный ветер. Через некоторое время Ашалинда подняла голову.
— Я нашла ответ на загадку двух людей и розы! У того, кто плачет, когда-то был самый прекрасный и большой сад во всей Айя. А теперь ему только и осталось, что глядеть на один-единственный цветок. А тот, что смеется, раньше был слеп, а вдруг прозрел.
— Загадки-загадочки, — пробормотала Кейтри, блуждая глазами по темному ковру неба с вытканным на нем узором звезд, похожих на пылающие жемчужины. Под окном сутолока крыш выводила на Вышнюю равнину, где сейчас слабо различалось какое-то шевеление. — Кстати, за все время, что мы живем здесь, еще ни разу не было шанга, — заметила девочка.
— Фитиах запретил шангу приближаться к Аннат Готталамору, — объяснил Тулли, — потому что во время бурь появляются изображения смертных. Поэтому, когда он в крепости, шанга не бывает.
— А вот любопытная вещь, — подала голос Ашалинда, не отрываясь от книги, — поэма про эту самую твердыню. Тулли. А что значит «Риачад на Ката»?
— О, да это ж старинный кенинг, обозначающий Вышнюю равнину, — ответил уриск. — Он переводится «Равнина Войны» или «Поле битвы королей».
Ашалинда перевела взгляд на золотые письмена, выгравированные на арке над книжными полками. Так ли трудно обнаружить истину.
— Риачад на Ката, — медленно повторила она и закрыла книгу.
Музыка тростниковой свирели Тулли вплетала тонкую вязь мелодии в мягкие переливы звездного света, струящегося сквозь сиреневые стекла. Этот напев Ашалинда уже слышала прежде, слова его навеки отпечатались в ее памяти. Когда-то эту песню пел ей Торн под густой листвой леса Глинкута, увенчав головку невесты гирляндой цветов…
Моя ласка — западный ветер,
Мои поцелуи — капли дождя на твоих губах,
Облака мчат мои повеленья, а милость дарит свет солнца,
В такт сердцу прилив несется, а в буре гремит мой гнев.
Моя мантия — туман, а венец — сиянье звезд.
Мороз — мой меч, яркий огонь — моя страсть,
Я — ночь, я — волн серебро,
Богатство осени и весенний цвет.
В волосах моих вплетены листья лесов,
Я зноен, как Лето,
Суров, как Зима, и опасен.
