– Связку получит Подлец?

– И ты. – Пальцы Метлы путались в пряже.

– Я не вождь. – Подлец вообще-то тоже, однако об этом Фу вслух говорить не стала.

– Тебе пора носить свою собственную. Пошла движуха. – Па ткнул клещами в очередной круг хлеблина, проверяя, не пора ли переворачивать тесто. – Мы гадаем на костях, Фу. Лягут правильно? Тогда мы освобождаемся от Олеандров и, насколько я понимаю, в таком случае ты заслуживаешь больше, чем связку вождя. Но если они лягут криво…

Он замолчал, чтобы забрать хлеблин с раскаленной сковородки. Тот оказался недопеченным в середке и разломился пополам. Одна половина шлепнулась в угли. Па выругался.

– Вот и мы так же, – проворчал он, переворачивая оставшуюся половину. – Как бы то ни было, я хочу, чтобы связку носила ты.

Фу наблюдала за догорающей половиной и размышляла. Ученикам вождей обычно приходилось ждать церемоний на Воронью Луну, чтобы получить связку. Ношение такого ожерелья было честью, иного стимула ей и не нужно.

Если только…

Она потрясенно уставилась на Па.

– Я унаследую клятву.

Метла хихикнула, а ее пальцы продолжали танцевать танец нитки и зубов.

– Умница, умница. Говорила тебе, она пронюхает.

– Не стоит поднимать шум, – сказал Па твердо, однако его взгляд был сейчас сосредоточен на пламени, не на ней. – Только в том случае, если сделка накроется. Ты из всех нас самая упертая. Если что-нибудь случится и я не смогу сдержать клятву… я не ожидаю, что Подлец доведет начатое мною до конца.

У Фу пульсировало в ушах. Новость не должна была настолько ее потрясти. Она доверяла Па. И хотя они никогда об этом не разговаривали, оба знали, кто поведет стаю, когда придет время. Но если хоть что-то случится с ним сейчас… принц, клятва, бремя каждой живой Вороны – все это падет на нее одну.

Фу покосилась через плечо и спросила:

– Подлецу достались зубы Фениксов?

Метла покачала головой:

– Воробьиный, соколиный, совиный, сизариный и несколько журавлиных.

Убежище, здоровье, память, удача и честность. Наследные права, которые никому не могут повредить. Это не было случайностью.

– Думаете, он попытается напасть на лордиков?

– Думаю, при возможности он напал бы на самого короля, – мрачно ответил Па. – Нам нужна эта сделка. – Он оторвал от сковородки пышный хлеблин. – Поэтому я доверяю довести ее до конца тебе, если понадобится.

Живот Фу стянуло узлом, как нить в руках Метлы. Па был прав. Неважно, что принц назвал ее костокрадом, неважно, что его любимчик Сокол играет сталью. Им нужна эта клятва. Ради грядущих поколений.

Матери Фу нужна была эта клятва.

Фу просто никогда не думала, что станет тем вождем, который провернет такую сделку. Теперь она не сможет сбежать с кровавой дороги вождя. Никогда.

– Готово. – Метла передала связку Фу.

Связка оказалась тяжелее, чем она ожидала. Зубы всех двенадцати каст болтались унылыми гроздьями. Их было больше, чем Фу могла сосчитать. В каждой мерцали знакомые искорки, обещание и бремя.

Стоит повязать ожерелье вождя, и она будет обязана носить его, пока не закончится ее дорога.

Она напросилась сама, тогда, во дворце. Потребовала. И вплела своим танцем в эту неприятность Па. Как теперь ни крути, какому богу ни молись, она была обязана помочь ему выпутаться.

Не прошло и часа, как верный своему слову Па свистом отдал приказ к выступлению в путь. Как только они добрались до ровной, более широкой и оживленной дороги, за которой ухаживали работники из Сизарей и Воробьев, Сумасброд затянул громкую и непристойную походную песню. Блевотка вернулась на свое место в телеге, правда, Фу предполагала, что так будет продолжаться, лишь пока они идут по равнине. Метла уверяла, что станет скучать по кошке больше, чем по ним всем, вместе взятым.

На полпути к следующей лиговой метке Завет к ним воззвал.

Песня Сумасброда стихла. Телега остановилась.

– Почему мы встали? – потребовал ответа принц Жасимир, потевший под капюшоном.

Негодница плюнула на дорогу и указала на столбик темно-синего дыма, поднимавшегося над макушками деревьев.

– Послушайте, да пусть себе гниют, – проворчал Подлец.

– Ага, и пусть фермеры гниют, и пусть их поля гниют, и наша плата пусть гниет, дурачина, – кинула ему в ответ Фу.

Она ведь видела, как Обожатель считает их припасы. Конечно, они выполняли обязанности перед Заветом – и это звучало очень красиво. Горькая же правда заключалась в том, что теперь им приходилось кормить на два рта больше.

– Но что это такое? – не понял принц.

– Ты серьезно? – Подлец посмотрел на него с отвращением. – Когда ты последний раз отрывал задницу и выходил за стены дворца?

– Хватит. – Па откашлялся, хмурясь на него. – Это чумной маяк.

Когда они добрались до деревни, солнце уже висело в часе после полудня. Они проследовали за маяками по раздолбанной дороге, извивавшейся на восток, миновав сперва маяк с синим дымом, потом с фиолетовым. Оба маяка по мере их прохождения затухали. Па, Подлец и Фу по пути обмотали руки и предплечья чистыми тряпками, чтобы кровь не попала на рукава.

Теперь Па бил в колокол у основания деревенского сигнального столба, откуда черный дым марал угольным пальцем чистое небо. Из-за края платформы выглянул Сокол-охранник, увидел пятнадцать Ворон в пятнадцати масках и плащах (и одну грязненькую, сердитую серую кошку), кивнул и снова исчез. Дым начал выдыхаться.

Блевотка сбежала из телеги, как только они свернули на ухабистую узкую проселочную дорогу, но теперь Фу запихнула ее обратно.

– Спасибо потом скажешь, – проворчала она, перекрывая мяуканье.

Было непонятно, как их встретят в деревне, однако у нее имелся на этот счет неплохой опыт. Она не могла допустить, чтобы они выместили свою злобу и на любимице Ворон тоже.

Па посмотрел через голову Фу и нашел взглядом принца и его Сокола.

– Мы будем таскать тяжести, парни, – тихо сказал он, – а вы держитесь от тела подальше.

Тавин позади Фу пробубнил в маску:

– И как вы только друг друга в таком виде различаете?

Ответ заключался в привычке Обожателя в сыром тепле тщательно засучивать рукава. Или в покачивании Негодницы, которой не стоялось на месте. Или в том, как пальцы Подлеца впиваются в ладони, стоит кому-нибудь из лордиков открыть рот.

– Только вы двое идете с таким видом, будто все должны перед вами расступаться, – сказала Фу и последовала за Па внутрь деревенской общины.

Местные кучковались возле общественной печи, съежившись, как их сутулые домики с соломенными крышами. На большинстве дверей виднелись отметины Обычных каст. На той, что была ближе к могиле бога, выделялся герб Охотничьей касты в нарисованной рамке журавлиного арбитра.

Навстречу Па вышла седовласая Журавлиха. У нее были красные глаза, выцветший оранжевый халат окропляли потерявшие яркость капли крови, которые не смогли свести мыльные раковины. Будучи деревенским арбитром, она служила и судьей, и врачом, и учителем. Очевидно, грешников она знала с рождения.

Она указала трясущимся, бурым, как дуб, пальцем в сторону ближайшего домика.

– Они там.

– Больше одного? – уточнил Па.

Морщинистое лицо женщины дрогнуло и снова успокоилось.

– Двое… двое взрослых. Муж и жена.

– Надэн и Месли, – сплюнул кто-то из мужчин. – У них есть имена.

«Были», – невесело подумала Фу, изучая зевак. Ни хнычущих малышей, ни завывающих семейств. По-прежнему кипящая под гнетом злоба. Они ненавидели Ворон за то, что те пришли. И ненавидели себя за то, что их позвали.

Но если трупы не сжечь до второго заката, чума распространится быстрее слухов по павильону Лебедей. Фу слишком хорошо знала, что произойдет дальше: к концу недели затронутыми окажутся все жители деревни. Через две недели трупы будут складываться штабелями, урожай на полях почернеет. К концу луны останутся лишь гнилые доски, гиблая земля да озлобленные привидения.