Кимаир тоже слышал его разъяснения, и был явно заинтересован. Сиян аккуратно передал ему дощечку с именем дьякона, и сам установил его палец на краешек нужной строки. Буквы в имени сразу же засветились ярко-голубым светом.

– Что ты видишь? – полюбопытствовал я.

– Здание, сложенное из брёвен, – ответил мальчик. – Деревянные ступени, крыльцо.

Иван Крепцов поднимался ко входу сельской церкви. Утренняя служба ещё не началась, священник сам только что пришёл, и не успел ещё облачиться в рясы. Женщина, зажигавшая лампады и свечи у высоких икон, поприветствовала его и спросила благословения. Крепцов нечаянно хлопнул тяжёлой дверью и они оба тотчас же обернулись на стук.

– Простите, если я помешал, – извинился Иван, перекрестившись в притворе.

Увидев на нём орарь и подрясник, настоятель жестом пригласил его за собой в Алтарь. Крепцов последовал за ним, южными вратами, как водится, приложившись к образу.

– Помню тебя, помню, Ваня, – начал наперёд иерей. – Не надо, не говори ничего. Ты меня, видать, не признал… Игорь я, звонарь, у которого, говорили, крыша поехала ещё в семинарии. Слыхал обо мне, наверное? Не говори – знаю, сказывали такое, хоть оно и неправда. Ты, не иначе, как к отцу Николаю пришёл? Не говори, сам знаю, к нему… К кому же тебе ещё.

Крепцов всмотрелся в рыжую бороду и уже немолодое лицо нового батюшки, но, как ни пытался, и вправду не мог его вспомнить.

– А новый адрес Николая и Ксении, в Судном, можете подсказать? – осведомился он.

– И там они при церкви, это я знаю точно, – ответил ему отец Игорь. – Большой у них в Судном приход! А церковь маленькая, как в старину строили, с гульбищем, с отдельной колокольней, крестильной, и кануном в отдельной комнате. Одна она там такая, легко найдёшь.

– Спасибо, – от души поблагодарил Иван. – А как мне к ним в Судный отсюда добраться?

– Пешком можно, когда ноги молоды, как у тебя, – вздохнул иерей. – Но ты не спеши туда, походи тут, с людьми повидайся. Хочешь, в дом постучись, где с Николаем и с Ксенией раньше жил. Хорошим он людям достался, они не прогонят.

– Даст Бог, загляну, – обещал Иван. – Но Вы, всё же укажите мне в Судный дорогу.

Настоятель вздохнул, потом покряхтел и принялся зажигать семисвечник.

– Вот выйдешь за наше село, пройди на восток через большое сельское кладбище, – стал объяснять он Ивану. – Долго идти придётся, два посёлка оно собрало, а за ним увидишь большую просёлочную дорогу. Она тебя в Судный и приведёт. Как реку перейдёшь, так сразу и окажешься в этом городе.

– Ещё раз, большое спасибо, батюшка Игорь, – с теплотой произнёс Иван.

– Не говори ничего, не надо. Плохой это грех пустословие, – проворчал тот себе под нос – Ступай, ступай, пока народ не собрался. Сейчас пономарь и служка придут, а я тут, нет бы Часы начинать – с тобой праздно беседую. Некрасиво будет.

Крепцов понимал его беспокойство и, конечно, покинул алтарную комнату. В дом, где вырос, стучаться не стал, а лишь постоял молча возле его калитки. Две сторожевые собаки облаяли его через забор, но хозяева во двор и не глянули. Возможно, их не было дома. Знакомая ему с детства старая облепиха всё так же росла на заднем дворе, правда в этом году на ней почти не было ягод. И грядки, за которыми некогда так старательно ухаживала матушка Ксения, пустовали у новых хозяев. Иван с нежной грустью поглядел на высокую садовую бочку, в которую любил окунаться, когда ещё помещался в ней целиком. А возле неё, по-прежнему, торчал пень, с которого он туда забирался.

Мимо дома, по сельской улице, пронеслись трое ребятишек, два мальчика и девчушка. Увидев незнакомого человека в церковных одеждах, они в недоумении оглянулись.

– Здравствуйте, – на всякий случай поздоровался с ним загорелый чернявый мальчик.

– А я вас в церкви не видела никогда, – сказала за ним девочка, лет восьми, с тёмными хвостиками.

Крепцов улыбнулся им, и хотел было объяснить, что родился здесь и когда-то жил в этом доме, но сразу поймал себя на мысли, что почему-то не помнит этих детей. А ведь, до своего отъезда, он знал на селе каждого человека, и узнал бы любого даже сейчас.

– Вы сами-то, чьи ребятишки? – спросил их Крепцов. – Я тоже что-то вас не припомню…

– Меня Вика зовут, – сразу представилась ему девочка.

– Я Антон, из Марусино, – сообщил мальчик с шоколадными кудрями, и показал на загорелого друга. – Это Егорка Сапожников, он вообще не здешний, из Вереи.

– А в Верее тоже лес горит, – не к месту сказала Вика. – И даже ещё, чем у нас, сильнее!

Их смуглый, наголо бритый товарищ ничего не ответил, и даже одёрнул друзей.

– Пойдёмте, – сказал он ребятам. – Вас что, родители ничему не учили?

Дети пошли дальше, казалось, уже позабыв о встрече, а Крепцов с грустью поглядел им в спины и молча вздохнул. В родном посёлке он теперь ощущал себя совершенно чужим, и не было больше здесь для него места.

Кимаир видел всё это глазами Ивана, и у него самого вдруг что-то кольнуло в груди.

– Всё, хватит, – решительно произнёс он, убрав со строки руку.

Буквы в имени на строке моментально погасли. Кимаир протянул дощечку Сияну.

– Положи к себе, – сказал он – Всё равно ты не отвяжешься от меня, пока мы не приедем в Судный.

Глядя на них мысленным взором, я понимал, что Сиян и по прибытии ко мне, от него ни за что не отвяжется, но торопить события сейчас было совсем ни к чему. Они вместе напоили коня, и уселись на него вдвоём, точно братья. Такие разные, и такие похожие, как бы ни было это странно. Я с нетерпением ждал у себя их обоих, и указал Ифелу самый короткий путь. А он пролегал через рощу, в которой росли дубы, и на деревьях было полно надсечек. Это было красивое безлюдное место. Берёзы белели там, среди стройных рябинок и пышных клёнов, а у подножия их стволов густо росла крапива и лебеда. Единственная тропинка тянулась к востоку, через овраги и рытвины, заросшие лопухами. Её то и дело преграждали коряги и ветки, покрытые мхом. Но Ифелу были нипочём такие препятствия, он продвигался вглубь леса, как вольный олень, перескакивая через ручьи и канавы.

Дубовые заросли постепенно редели, тропинка стала ровнее и шире, и привела коня к большой раздвоённой берёзе, которая разделяла надвое и тропу. Казалось, три дороги срослись у корней этого высокого и развесистого дерева. Ифел остановился под сенью его пышной кроны.

– Куда теперь? – спросил у меня Сиян.

– Ифел устал, – подсказал ему Кимаир, слезая с коня.

– Вы же ферезеи! У вас кони должны быть выносливее верблюдов! – усмехнулся Сиян. – Я думал, само слово «ферь», то есть, добротный конь, происходит от названия вашего народа.

– Наоборот, – поправил его Ким, – твой народ стал нас называть ферезеями, потому что мы славились лошадьми. Но не тяговыми и ратными породами, а скакунами.

– Ясно, – усмехнулся Сиян. – Стало быть, и кони у вас, такие же, как вы сами! Лоска много, а силы чуть! Не удивительно, что вы проиграли войну с Эламом.

– Слезай, я покажу тебе, у кого силы чуть! – обиделся Кимаир.

– Не, – рассмеялся Сиян, – я не любитель махать кулаками. Говоришь, быстрые кони?

Он наклонился вперёд и сжал бока скакуна.

– Да ты трус! – крикнул им вслед Кимаир.

– Сам хотел, чтобы я от тебя отвязался, – напомнил ему Сиян, развернув коня. – Ну, и кто из нас трус? Это ты боишься остаться один в незнакомом месте! Где Бириссу потерял? Я думал, вы неразлучны?

– Лучше бы ты думал, прежде чем шутки со мной шутить! – грозно произнёс тот.

Сказав это, Кимаир сдёрнул его с седла, ухватив за пояс рубахи, и повалил на землю.

– Ты не над тем городом решил посмеяться, утопленник! – процедил он сквозь зубы.

Не знаю, чем бы это закончилось, если бы их не окликнула Катя, гулявшая с Аминой неподалёку.

– Вы что, лошадь не поделили? – спросила она.

– Ух, ты! – восторженно протянула Амина. – А дадите нам покататься?

Кимаир выпустил из рук рубаху Сияна, но только тот попытался встать, тут же толкнул его на траву.