– Как тонко Создатель вложил смысл во всё, чем украсил мир! – восхищался он. – Как учитель мелом выводит на классной доске теоремы, так и Господь расписал всё небо сюжетами Благой Вести для нас. Звёздами нарисовал на нём Деву, и ясли, и трёх волхвов, следующих за звездой в Вифлеем. Нарисовал там учеников Христа, и двух Рыб, которыми тот накормил людей, и Крест, и грот, заслонённый камнем, там обозначил. Не случайно Луна катится на одном ребре, будто отворяя вход в пещеру, прежде чем взойдёт Солнце. Всё в мире наполнено смыслом!

В пути я помогал Кимаиру понимать всё, что Крепцов говорит о небесных светилах. Чтобы ему было проще, я поменял понятие «теорема» на «чертёж». Уж, этот образ, знаком всем городам, пусть даже они из самой глубокой Древности.

– Батюшка Николай показывал мне эти созвездия, когда мы с ним вместе читали Евангелие перед сном, – продолжал Крепцов, – он говорил, что в миру, люди придают им другие значения. А я в детстве спрашивал, было ли небо таким со дня своего появления? Или звёзды выстроились в такие узоры только с грехопадением человека, когда и был обещан людям приход Спасителя? А может, эти созвездия появились, когда были низвержены ангелы, восставшие против Бога, и на Небесах опять воцарился мир? Ни батюшка с матушкой, ни учителя в духовном училище, не смогли мне на это ответить. А ты, как считаешь? Может быть, у тебя есть ответ?

Ответ, по всей видимости, у Кимаира как раз имелся. Но вот как его выстроить и донести собеседнику, он не знал. Его жители видели эти звёзды, и тоже собирали их в узоры на небе. Он мог описать, как выглядело звёздное небо над ним, но пока не умел.

– Оно было точно таким же? – догадался я по образам, возникшим у него в памяти. – Только ещё одно красное светило восходило в нём раньше Венеры, Луны и Солнца. Что это за звезда?

– Это Ран, младший брат Сина, – ответил тот. – Сын Шахара, бога утренней зари.

– Никогда не видел такого в небе, – признался я, дивясь на причудливое светило. – А Син – это луна?

– Луна.

Иван принялся рассказывать, как он учился на пономаря, как заболел ангиной перед экзаменом. Упомянул и о своих стариках, которых не навещал уже несколько лет.

– Мне совестно перед ними, – признался он мальчику. – Я им почти не писал, не звонил даже, всё не было времени, да и голова была забита другим. Не думалось о них как-то… Последний раз, вроде бы, позвонил батюшке Николаю на Пасху. Но, как бы тебе не соврать, не помню, в этом году, или в том. У меня так много переменилось за это время!

Крепцов выдержал паузу, после чего поинтересовался у Кимаира.

– А твоя семья в Судном? К кому ты едешь?

Услышав моё имя в вопросе, тот ментально обратился ко мне.

– Можешь сказать, что едешь к сестре, – подсказал я ему. – Думаю, Бирисса уже получила моё приглашение, и со дня на день откликнется на него.

Признаться, я ожидал, что Кимаир и Бирисса вместе прибудут ко мне из Вечности, как тандем городов, чьи имена не упоминают порознь. И причина, по которой Правна решила их разделить, для меня оставалась загадкой. Я воспроизвёл в сознании Кимаира произношение слова «сестра», чтобы он мог ответить Крепцову. Надо сказать, это было первое, что он произнёс за всё время пути.

– Тебе следует больше разговаривать со своим попутчиком, – посоветовал я Кимаиру, – так ты быстрее освоишь язык.

– Я пытался, но в нём нет никакого порядка, – ответил он. – Слова стоят как угодно и означают всё, что угодно, только не то, что люди имеют в виду.

– А на каком языке говорили твои жители? – поинтересовался я.

– На этом же, только правильном, – просветил меня Ким. – Это был удобный язык. Им пользовались все. Но сейчас, ещё попробуй, пойми, что сказали люди, которые всё перепутали! Если одно слово «мир» имеет у них три разных значения!

– Ты привыкнешь, – с умилением заверил я своего собрата.

– Как можно привыкнуть, если они всегда говорят по-разному? – недоумевал мальчик. – Сами своего языка настоящего толком не знают. Мне кажется, они сильно сломали его и теперь он похож на раздробленную глиняную табличку с текстом, который они, как умеют, так собирают. Вот только раствора для скрепления этих частей, у них больше нет.

Вдалеке показался берег овального озера и зеркальная водная гладь запестрила в лучах зари красками позолоченных облаков и предрассветного неба. Я направил Ифела прямо туда, но он, отчего-то, замешкал.

– Что это с ним? – недоумевал Крепцов, видя, что конь отказывается идти дальше. – Может, змея в траве? Или здесь топкое место?

Кимаир спешился и взял скакуна за узду, но тот принялся брыкаться, трясти головой и фыркать. Не находя этому объяснений, мальчик пошел вперед без него, не сломив даже сучка вместо трости. Ифел глухо заржал и последовал за ним, будто переживая за Кимаира. Иван Крепцов, по-прежнему сидевший в седле, вдруг приметил тропу под ногами мальчика. Довольно широкую, ведущую к озеру, и, по всей видимости, протоптанную лошадьми, дорогу, которую почему-то он не увидел сразу. Обернувшись назад, чтобы понять, как долго они ехали по этой тропе, Иван не поверил своим глазам. Позади них никакой тропы не было, и сколько бы Ифел ни продвигался вперёд, она всякий раз начиналась у него под ногами!

– Остановись, Ким! – окликнул мальчика изумлённый диакон – Тут что-то не так.

Я заподозрил неладное, тотчас велел Ифелу остановиться. Остановился и Кимаир. Тогда, к ещё большему удивлению Ивана, тропа растворилась в воздухе, точно тень.

– Я слышал об этом, когда был ещё ребёнком, – припомнил диакон. – Матушка Ксенья упоминала о некой тропе, что появляется у берегов Светлояра, только когда по ней кто-нибудь идёт. Она говорила, что эту тропу проложил супостат Батый, когда подступал со своим полчищем к стенам града Сияна.

Кимаир понял, что Иван говорит о городе, за которым я их и отправил сюда.

– Брат Сиан! – позвал он, в надежде, что тот где-то рядом.

– Он тебе не ответит, – предупредил я. – Пропусти Ивана вперёд!

Пусть один идёт к озеру.

– Как я ему это объясню? – недоумевал Кимаир.

– Попроси его напоить коня, – предложил я. – Скажи, мол, твоя очередь. А сам тут подожди, сделай вид, что готовишь привал, разведи костёр…

– Здесь нельзя, – ответил мне Кимаир, и провёл рукой по сухим колосьям.

Затем, он подошёл к Ифелу и прильнул лицом к морде коня.

– Его напоить всё равно надо, – повторил он за мной, как сумел.

– Да, нужно к воде, Ифел давно не пил, – согласился Иван. – Но к озеру идти он отказывается.

– Идите ты, – предложил ему мальчик.

Он отвязал от седла пустой кожаный мех и протянул Ивану.

– О, ничего себе, раритет! – удивился тот. – Ты где взял такой? Сам что ли сделал?

– Твоя очередь, – неумело произнёс Кимаир, но Иван, похоже, понял его, и спешился.

– Хорошо, подождите здесь, – согласился он. – Я схожу и вернусь, с Божьей помощью.

Сказав это, Крепцов поспешил к озеру через поле и загадочная тропа тотчас протянулась от его ног вперёд, зарастая позади него, будто её и не было. Оставив собрата, я проследил мысленным взором за диаконом, который уже подходил к воде. Берег со стороны высохшего поля был почти отвесным, хоть и не очень высоким. Жёлтой бахромой по самому его краю висела сухая трава. Иван осторожно спустился и, наклонившись, опустил в воду мех.

– Вода здесь такая же чистая, как молитвы и помыслы братии нашей из града Сияна, – подумал он вслух, наполняя мех. – Во истину, имело здесь место быть сие чудо Господне.

Тем временем, в доме Краевых, Катя проснулась от щебета лесных птиц.

– Тихо вы, – пристрожилась на них девочка, быстро вставая.

Она прикрыла окно, и поглядела на широкую застеленную тафту, где спала Амина. За окном, предательски закричал соседский петух.

– Ну, вот… – огорчилась Катя, увидев, что он всё же разбудил девочку.

– Уже утро? – спросила та, потирая глаза.

– Да, только очень раннее, – ответила Катя.

– Это для вас, городских, – деловито сказала Мина. – А мы всегда с петухами встаём, и сразу во двор.