Скидываю халат и переодеваюсь перед Сином, усевшимся на застеленной кровати, так же медленно, как он недавно передо мной. Только вот я им откровенно любовался, а он отворачивается. И это я бы понял, но… в той стороне, куда он теперь смотрит, как раз установлено зеркало, и я прекрасно вижу, как оно отражает отчаянье и мучительное желание оказаться ближе. Интересный набор эмоций для того, кто «любит другого».

Скрипнув зубами, понимаю, что от его дурацких слов о чувствах к тому мужику мне теперь уже никуда не деться и надо учиться с этим жить, но я смогу. Смогу, если… Заканчиваю переодеваться и, подойдя к нему, кладу свои руки на его плечи. Он поворачивает голову и смотрит мне прямо в глаза. Тем самым взглядом, что я ненавижу больше всего: «я самый милый и понимающий все на свете ублюдок, но близко не подходи».

Стукнуть бы его посильнее…

— Теперь я могу ехать?

— Нет.

Чуть хмурится. Не понимает. Потом его глаза начинают расширяться…

— Ты что… опять?

Это неподдельное потрясение во взгляде смывает ненавистную мне отстраненность, и я сначала фыркаю, а потом, не сдержавшись, хохочу в голос. Как же буквально он все воспринимает. Отсмеявшись, но продолжая улыбаться, я ему подмигиваю.

— Мне, конечно, интересно сколько заходов мы оба сможем выдержать, но предлагаю выяснить это в другой раз. Все-таки неделя была утомительной. Пойдем есть.

Он как-то зачарованно смотрит на меня с секунду, а потом моргает и поднимается. Я иду вперед, чтобы показать ему дорогу на кухню, он шагает следом.

— А что ты заказал?

— Пиццу! Помню, что ты ее любишь. Еще и десерта до кучи, хотя, если по мне, то можно было бы и обойтись. Не думаешь, что я супер-заботливый?

— Не думаю.

Я напрягаюсь, оборачиваясь назад, и мое сердце сжимает, как в тисках. В его глазах плещется ласка вперемешку с теплыми насмешливыми искорками. Совсем как тогда, когда мы снимались в Сотусе. И эта искренняя, такая счастливая улыбка… За что ты так со мной, пи? Я застываю на месте, не в силах моргнуть, а он продолжает идти, слегка дергает меня за челку, на миг задержавшись рядом, и уверенно заканчивает:

— Я знаю. Но прояви еще чуть больше заботы, проводи до места. Вряд ли я без тебя быстро доберусь до кухни. Я здесь впервые, а есть действительно хочется.

Наверное, я слишком потерян, чтобы следить за выражением своего лица. Я просто не представляю, как смотрю на него в этот момент. Но, если бы он сейчас попросил меня отдать ему свою душу, я бы сделал это не задумываясь. Если бы…

Он смотрит в ответ, бледнеет и… отводит глаза. А моё сердце падает вниз. Ненавижу. Потому что знаю: в следующую секунду вернется тот самый взгляд. «Я самый милый и понимающий все на свете ублюдок. Но близко не подходи».

Больно. Уж лучше бы вмазал мне кулаком по лицу, чем вот так… Но у интеллигенции месть другая, да? Ручки они не пачкают, просто отнимают самое дорогое. Подонок ты, принц. Но я выдержу. Уже. Порядок. Нормально. Я чуть кривлю губы, киваю и иду дальше.

Какое-то время мы молчим. Даже после того как добираемся до кухни, и я указываю ему на коробки, что стоят на столе, желания сказать хоть что-то у меня не появляется. А ведь молчать, когда ты вместе с кем-то — такая пустая трата времени… Наверное. С ним я могу делать все, что угодно. Просто ему это не нужно.

Синг тоже не стремится разговаривать, раскладывая пиццу по тарелкам, но для него это как раз нормально. Если бы не виновато закушенная губа. Чувствую, что опять начинаю заводиться и хмуро слежу за его красивыми руками, что перемещают куски теста с одного места на другое. Наконец, не выдерживаю:

— Ты есть собрался или готовишься к светскому приему? Разочарую, но, кроме нас, сюда никто не придет. Можешь брать прямо из коробки.

— А? — он чуть вздрагивает, видимо, был уверен, что теперь я и слова не скажу. Но вот фиг ему.

— Я говорю, что хватит страдать ерундой, и начинай уже жевать свою пиццу, пока не остыла.

Со вздохом подхожу к нему и, подхватив кусок себе, вгрызаюсь в тесто. Сингто смотрит на меня пару секунд, а потом следует моему примеру. Ну и ладно. Сделаю вид, что не заметил облегчения в твоем взгляде, пи.

Ненавижу. Но все равно - не отпущу.

========== Часть 12. Сингто ==========

Сингто.

Как же странно ощущать чужие эмоции так остро, что они воспринимаются, как собственные… Радость, боль, обида, сожаление… все тут же проходит по нервам и требует ответа. Ответа, на который я не имею права, но который все равно появляется и бьется загнанным зверем внутри.

— Спасибо… — тихо выдыхаю и начинаю есть вслед за Кристом. Последние несколько минут были настоящей пыткой. Настолько горько было понимать, что моя трусливая попытка отгородиться от него, причинила боль в ответ на заботу… Но он справился. И уже вновь готов идти мне навстречу. Тихое восхищение теплом растекается по телу. Никогда не думал, что за эти несколько лет он станет настолько сильным. Конечно, он и раньше мог собраться в случае необходимости, но чаще выбирал демонстративное игнорирование за любую провинность. И получить его прощение бывало нелегко. А теперь все иначе.

Украдкой бросаю на него осторожные взгляды, пытаясь понять, сколь сильны произошедшие в нем изменения, но разве по внешности что-то определишь? Он все так же прекрасен. Ослепительно, нестерпимо хорош.

— Эй, пи. Дырку прожжёшь. Если тебе интересно что-то конкретное, то так и скажи. Дам посмотреть. Но все, что ниже пояса — за отдельную плату. — поиграв бровями, Крист подмигнул, а я подавился кофе, успев сделать один-единственный глоток. Пришлось откашливаться и отвечать, отводя глаза куда-то в бок, в надежде, что он не поймет, каким смущением отозвалась его провокационно-самоуверенная улыбка.

— Я уже все видел. И выше, и ниже. Ничего осо… — голос обрывается, когда я понимаю, что совершенно не могу ему сейчас врать. Приходится делать неопределенный жест рукой и снова приниматься за кофе. Может он оставит в покое человека, мучимого жаждой? Хотя даже я сам в это не верю.

— Ничего что? — Он уже совсем близко, и я жалею, что успел сесть на стул, пока ел, потому как он встает между моих разведенных бедер, и мне ничего не остается, кроме как запрокинуть голову в попытке взглянуть на его лицо и понять, чего он хочет. А он ухмыляется и медленно ведет языком по губам. — Мне кажется, ты плохо рассмотрел, пи. Давай проверим насколько точны твои воспоминания?

— Проверим? — сглатываю и упираюсь свободной рукой ему в пресс, чтобы он не подходил еще ближе, хотя это уже бессмысленно. Сердце дошло до бешенного ритма за считанные секунды, и все, что мне сейчас хочется — вести губами по твердым мышцам, что скрыты под футболкой прямо передо мной. Сколько же можно? Я и не представлял, что способен на такое. Никогда раньше желание не выворачивало меня наизнанку раз за разом. Но нельзя… Это сумасшествие. Я зажмуриваю глаза, прекращая удерживать его на расстоянии. Утыкаюсь лбом в легкую ткань на его груди, не представляя, насколько отчаянно звучит мой голос. — Крист, хватит.

Он вынимает из моих слабеющих пальцев кофе, ставит его на стол и просто притягивает меня ближе к себе, обвивая руками, а я сжимаю его бедра своими. Он гладит мои волосы, я тяжело дышу, стараясь справиться с собственным возбуждением. И, наверное, оттого даже мне кажется неубедительным собственный шепот:

— Отпусти…

— Нет, пи. Никогда. Ты только мой. Слышишь?

— Да. — сам не понимаю, на что сейчас отвечаю, лишь чувствую, как он целует мою макушку и тихо смеется. Ему хорошо, а мне?.. Не важно, лишь бы продлить это мгновение. Но он никогда не мог удержаться на месте надолго. И сейчас…

— Эй, пи, а у тебя есть в машине фотоаппарат? Раньше ты всегда таскал его с собой.

С усилием отрываюсь от него и смотрю в темные оживленно-сверкающие глаза. Он вновь полон бушующей энергией, и мои губы невольно трогает грустная, но нежная улыбка. Такой непоседливый. По-прежнему. Как бы ни изменился.

— Есть. А что?