– Замолчите-с! – тонко закричал он, шагнул к решётке, чтобы прицельно бросить чем-нибудь тяжёлым в Бугаева, но пошёл юзом, как четырёхколёсный мотор на льду, чуть не врезался в стену, манёвром пьяного гусара избегнув столкновения, сник, извергнул из себя на грубый цементный пол обед и даже часть завтрака, в получившуюся лужу и плюхнулся.

Бугаев ухватил тюремщика за шиворот и подтянул к решётке. Тело поплыло как плоскодонная баржа по обмелевшей реке: мнимо податливо, то и дело задевая что-то. Бурлак в мгновение ока обернулся пиратом, мародёрство на бесчувственном теле вскоре дало ему повод к торжеству: ключ.

– Эк вы, голубчик, вавилонское столпотворение повторили! С испугу они речь человеческую позабыли, – торопился выговорить между приступами хихиканья Василий Васильевич.

– Да уж, презабавно вышло. Почти как в старые добрые времена. Грохот, пыль!.. Дыма и огня не хватает для… Мой приятель Савинков точно одобрил бы.

– Погодите, устроится случай и для настоящей бомбочки! – прыскал Розанов. – «Антимузу» отправить в атмосферу на кринолинах барражировать вместо парашюта!

– Тут она, машинка, в кармане! – весело отвечал Вольский.

Философ и бывший террорист шли по улочке, обдумывая дальнейшие действия.

– Надо же!.. Подумать не мог, что вызовусь за писателей стоять! – посмеивался Вольский.

Василий Васильевич тихонько напевал, отстукивая такт по головке трости костяшками пальцев:

– «Фонарики-сударики горят себе, горят; что видели, что слышали – о том не говорят».

– Каков у вас план?

– …о том не говорят.

– Бросьте свои шутки, Василий Васильевич!

– Фонарики-сударики… Так-с.

– Заинтриговали какой-то новой тайной, а остального говорить – не нужно?

Розанов резко остановился и обернулся к спутнику.

– У меня новая теория. Вернее будет сказать, уточнение и развитие прежней.

– Расскажите.

– Не всякое литературное произведение антимузы хотят уничтожить.

– Вот как?

– Эти негодяйки не против великой русской литературы сражаются. У них – цель, а литература – лишь средство.

– С чего вы взяли?

– А вот из поправочки Минцловой и взял. Зачем бы ей, ранее убеждавшей Борю бросить стихосложение, править его стихи? А вот зачем: углядела полезное для своих замыслов зерно.

Вольский замялся:

– Ваше построение очень… шатко.

– Знаю, мой друг, – Василий Васильевич вздохнул и устремил взоры вдаль. – Как вы думаете, чем занимается теология?

– Как истовый марксист не могу и не желаю того знать.

– Она пытается изучить что-то удивительно сложное, высшее нас, неизвестное нам. Я к этой науке питаю интерес. Представляете, занятия ею придают мысли своеобразную смелость. Прибавьте к этому тот факт, что сектанты – всякие: иезуиты, мартинисты, палладисты, – просты, как потёртый римский сестерций.

– Может быть, в полицию обратиться?

– Если мы сами поутру себе вчерашним не поверим, поверят ли нам в полиции? Да и кто мы, каков наш удельный вес в обществе? Вы – недавний подпольщик, с бомбою в кармане и шпагами наперевес, под надзором; я – скандальный анархический журналист преклонных лет, у которого намедни тираж за «порнографию» арестовали. Кому из нас двоих веры больше? То-то и оно.

Вольский растянул пасть в долгом зевке, усы его стали торчком.

– В таком случае давайте продолжим разыскания завтра, – сказал, борясь с зевотой. – Пора бы нам и перекусить… А там и ко сну готовиться.

Розанов промолвил:

– Нельзя, дорогой мой. Никак нельзя.

– Почему? – озабоченно спросил меньшевик. – Думаете, за ночь с Борисом Николаевичем беда приключится?

– Может, приключится, а может – нет. Но я точно знаю: вам по утречку всё, чему сейчас поверили, покажется бредом. Отмахнётесь от меня, старика, и по своим делам упорхнёте. У вас – партия, рутина.

Вольский снова встопорщил тараканьи усы, теперь уже в гримасе возмущения:

– Да как вы можете ожидать такого от меня?..

– В подробностях изучил человеческую природу, – меланхолично ответил Розанов. – Я не в упрёк вам… Просто давайте разыщем следующую улику до того, как свалимся без задних ног.

– Как нам это провернуть?

– Узнаем, что в визитнице Минцловой, – решил Василий Васильевич.

– Думаете, «колода» хранит там карточку с адресом своей конспиративной квартиры? – усмехаясь, произнёс Вольский.

– Вы же недавний террорист, нелегал, – сощурился Розанов. – Уход от шпиков, маскировка, переодеванья, явки, пароли, две герани в окне или три, вот это вот всё – ваш быт. Коля, куда испарилась ваша сметка? Верхняя в пачке визитная карточка – последнее посещённое место или последний собеседник!

– Шанс есть, – согласился Вольский. И тут же прибавил: – Крошечный.

Карточка была новенькой, незатёртой, хрупкие уголки не успели замяться от пребывания в женской сумочке. Чёткими буквами по верху протягивалась надпись: «Никола Водник и сыновья». На полноцветной миньятюре бледный господин, выпадая из прогулочного ялика, вяло цеплялся за болтающийся на леере спасательный круг. Усы бледного господина создавали впечатление цельной твёрдости, и, казалось, надобность в чудесной пробке отпадёт, если терпящий бедствие вопьётся их лекальным изгибом в планшир. Невозмутимая дама, привстав со скамеечки, протягивала пропадающему другу зонтик. Сюрреализму картинке добавляло наличие у дамы второго зонтика, такого же невесомого и кружевного, которым она защищалась от налетевшего шквала.

– Украшает Минцлова комнаты на свой вкус. – Вольский поймал удивлённый взор Василия Васильевича и добавил: – Не обратили внимания? В той квартирке спасательный круг на обоях висел.

– Это становится интригующим, – промолвил Розанов.

Не теряя времени, они взяли пролётку и помчались туда, куда приглашала покупателей строчка на оборотной стороне карточки. В лавочной витрине их взорам предстало изображение инцидента на водах в натуральном размере.

В просторном помещении разливался сладковатый травяной дух.

Навстречу из-за прилавка встал человек, чуть более самоуверенный, чем наёмный приказчик, – очевидно, сам Водник.

– Чем могу-с?..

– Уважаемый, будьте так добры… – Василий Васильевич закашлялся. – Для Анны Рудольфовны… Минцловой!.. – шепнул он. – То же самое и по тому же адресу. Срочно!

Не двигаясь с места и прикусывая пенковую трубочку на каждом слове, хозяин уточнил:

– Опять на размер больше? Так скоро?

Василий Васильевич не понял, шутка прозвучала или отзвук суровой жизненной правды, и на всякий случай улыбнулся, но с нажимом повторил:

– Всё точно как в прошлом заказе.

– Как назло подготовил очередной номер.

– Впрочем, давайте.

– Нужно проверить ход питающего клапана, уплотнители обжать, резьбу потуже затянуть. Может быть, назавтра за заказом придёте-с?

– А если ночью – наводнение? – вырвалось у Вольского. – А у Анны Рудольфовны нет запасного комплекта!

Водник перевёл на него ленивый взгляд:

– Во-первых, как это нет? Я же собственноручно… Во-вторых, вы нездешний?

– Какое это имеет значение? – рассердился меньшевик.

Хозяин пожал плечами.

– Идите к своим клапанам, мы подождём, – бросил со злостью Вольский.

– Секундочку.

Карманные часы Василия Васильевича насчитали их шестьсот или около того, прежде чем лавочник вынес из подсобки объёмную кардонку. На локте у Водника болтался увесистый баллончик в сетчатой оплётке, к которой была приспособлена портупея великанского обхвата. Тонкая трубочка извивалась от патрубка на маковке баллона в недра кардонки.

– Вся система наполняется сжатым воздухом за десять секунд, – с гордостью поведал Никола Водник. – Великолепное изделие. Первосортный каучук-с. Бразильянский, из самого Манауса. Баллон – кованый алюминий. Извольте-с: сорок пять рублей двадцать две копейки-с.

Розанов крякнул, но – делать нечего – заплатил.

– Со своим носильщиком? – спросил Водник, нагло вылупившись на потёртый пиджак Вольского, на шпажный футляр в больших руках.