И до исповеди, и после нее надо подводить детей ко святой чаше возможно чаще. Надо всеми силами стремиться к тому, чтобы в возрасте, еще далеком от всех искушений, человеческая душа ощутила такую сладость, даваемую здоровой духовной жизнью и участием в таинствах, чтобы потом в самом воспоминании этих высоких блаженных минут заключалась сдерживающая и охраняющая против всяких соблазнов сила.
Очень важно приучить детей к мысли, что и в их возрасте многие дети угодили Богу и были причислены Церковью к лику святых. Важно также, чтобы дети узнавали, как прошло детство тех людей, которые в зрелом возрасте стали великими праведниками.
Ведь детство их было приготовлением к их последующей высокой жизни.
Существует такое описание, относящееся к русским святым[3]. Надо надеяться, что то же будет выполнено и относительно общецерковных святых.
Есть трогательное стихотворение Некрасова «Школьник», где барин, посадив к себе в повозку встречного мальчика, который босым бредет в город на учебу, говорит ему:
Сам узнаешь – будешь в школе,
Как архангельский мужик
По своей и Божьей воле
Стал разумен и велик.
Жития святых детей и повесть о детских годах святых покажут детям, как и в их возрасте можно стать угодником Божиим. В видении, которое в «Борисе Годунове» Пушкина передает патриарх со слов пастуха, прозревшего у гроба царевича Димитрия, есть умилительные слова.
– Но кто же ты? – спросил я детский голос.
И был ответ: «Царевич я Димитрий.
Царь Небесный приял меня в лик ангелов Своих,
И я теперь великий чудотворец».
Праведный Артемий Веркольский был таким же маленьким мальчиком, но не царского рода, а из бедной крестьянской семьи, а Бог и его сделал «великим чудотворцем».
Этот мужичок, убитый молнией во время работы на поле, конечно, любил Бога той особой всеобъемлющей любовью, которая творит святых. Больше у него не было ничего, и этого было для Бога достаточно.
Все, что облагораживает, умягчает человека, – все то должно быть призвано в деле борьбы за детскую душу.
Пусть лягут на нее возвышающие впечатления торжественных церковных служб, особенно таких, которые отличаются своей образностью, как службы Вербной субботы, Страстной недели, Пасхи, Троицы, Богоявления.
Пусть с ранних лет научатся дети уделять часть своих скудных денег на бедных.
В одной семье к ее главе два раза в год, на Рождество и на Пасху, приходил старый-престарый старичок и приносил для детей: на святки – белых, обтянутых мехом зайчиков, и на Пасху – сахарные, полые внутри яйца, с украшениями из золотой бумаги.
Глава семьи принимал его наедине в своем кабинете, беседовал с ним не менее четверти часа, хотя вообще был человек очень занятой. Старичок уходил от него радостный: хозяин давал ему помощь, достаточную на целые полгода. Тогда он отправлялся к детям. Они удивлялись его старости и бывали ему очень рады.
Доподлинно никто не знал, как и почему встретился старичок и их отец, и ни тот, ни другой об этом определенно не говорили, и оба отвечали уклончиво, когда их о том спрашивали. Но по некоторым догадкам, отец их знал старичка, когда сам был еще учащимся, очень небогатым человеком, и тогда начал помогать ему, урезывая себя.
Но как бы то ни было, и дети со своей стороны совали ему серебряные монетки и разные сладости – конфеты, чернослив, орехи, которыми в эти дни были богаты, – все это для его внуков, о которых он рассказывал.
Так начинался день великого праздника.
И на всю жизнь, в память праведного отца своего и в память счастливого своего детства, они, выросши, сохраняли теплую жалость к старикам и к детям и помогали им, чем могли.
Если у ребенка чуткая душа и он рано узнает страдание, это один из самых верных путей к Богу.
Страдание бесконечно в разнообразии своем. Это далеко не всегда сиротство и бедность. И в детском возрасте горючие слезы могут литься через золото.
Бывают дети особенно идеально настроенные, с тончайшей душевной организацией. Они могут иметь восторженную привязанность к своим родителям, но вдруг узнают про этих родителей что-нибудь такое позорное, что для этого возраста, рассуждающего прямо и не знающего жизни, совершенно унижает родителей в их глазах. И какая тут мука – любить и быть вынужденным презирать!
Или ребенок с робкой, но страстной жаждой привязанности окружен холодностью. Родители заняты делами и развлечениями, так что забывают о детях, и никто не присмотрится к тому, что творится в маленьком обособленном сердце, ревниво прячущемся от людей… И ребенок растет, питаясь своими тайными слезами.
Мой мир был мир иной: не мир волшебной сказки
И первых детских снов. В полуночной тиши
Он создан был в груди безумной жаждой ласки,
Он вырос и расцвел из слез моей души.
[4]И вот тут к кому кинуться, кому довериться? Кому без стыда, без утайки можно открыть все-все, кротко и безропотно жалуясь, прося утешения, прося сил…
О если б знали взрослые!
Если бы они знали, что под их крышей живет им близкое по крови, но заброшенное ими разумное и беззащитное существо, которое они мучают без всякой его вины. Если бы они знали, что в те часы, когда все засыпает и небо зрячее всматривается в землю, – если б они знали, что тогда маленькие страдальцы, пугливо прислушиваясь, не догадается ли кто об их печальной тайне, надрывают слабую грудь сдержанными рыданиями, и горе это, великое неизбывное горе, окружает и невыносимо теснит их со всех сторон.
Захлебываясь в слезах, дрожа всем телом, – что бы дали они тогда за один ласковый взгляд, за одно доброе слово!
И тогда происходит одно из невидимых Божьих чудес.
Стерегущий эти души Христос склоняется к ним, невидимо берет их за руки, прижимает к себе, как пастух испуганную трепещущую овцу.
И все, что было слышно ими о страданиях Христа, встает вдруг разом. Они чувствуют, что страдают не одни, и странная острая радость слияния муки своей с мукой Христовой проникает в них.
О эта сладость, сменяющая недавнюю дрожь, страх и одиночество, эти блещущие восторгом глаза, этот шепот непонятных слов, немогущих пересказать Богу всего, что наполняет то сердце, в которое Он вошел и в котором останется.
Эти часы не забудутся. И этих детей никто никогда, никогда не оторвет от Христа…
Бывают дети особенно отмеченные перстом Божиим, дети задумчивые, сосредоточенные, милостивые, набожные с первых лет своих.
Однажды в одной из чтимых петербургских часовен мне довелось увидеть милого ребенка лет четырех.
Она была одета во всем белом, и из белого шелкового капора смотрело прелестное лицо в рамке светлых вьющихся волос с черными серьезными глазами.
В ней было что-то важное, сосредоточенное, как это часто бывает в детях, развитых не по летам. Глаза ее глядели тоже внимательно, сочувственно, но несколько строго.
Почтенная пожилая няня держала девочку за руку. Она, помолившись широким крестом у входа, подошла к свечному ящику, купила несколько свечей и стала ставить эти свечи у главных икон. За всем этим красавица девочка пристально присматривала, точно проверяя, так ли все исполняет няня, как надо. Ставя свечку, няня всякий раз подымала девочку с пола и подносила ее к иконе. Девочка тянулась к ней руками, предварительно набожно перекрестясь на руках у няни.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.