Поэт немного кладет черт, чтобы уяснить нам душу Татьяны, и особенно целомудренно мало говорит он об ее верованиях. Но во всей этой краткости широкие горизонты Татьяниной идеальной души, для которой и любовь была чистым восторгом и поклонением тому, что казалось ей самым высоким и прекрасным из всего, что она доселе встречала, – широкие горизонты этой души открывают ее слова о том, что прежде своей встречи с Онегиным она его уже предчувствовала:

Так в Татьяне мысль о любимом человеке совпадает с молитвой, ибо все, что есть в глубоких людях лучшего, – все то у них соединено с вечностью. И конечно, в несчастном браке своем думая об Онегине, она мечтала о том, как вне тягостных условий земли они встретятся в вечности.

И что ее простая бесхитростная няня имела большое влияние на образование цельного миросозерцания Татьяны, видно из того, что в минуту нравственного апофеоза своей героини, в отповеди ее Онегину, как укрепляющую ее силу, Пушкин влагает в нее память о безвестной ее няне.

Совершив то дело, к которому призвал ее Бог, – развитию души человеческой воистину «по образу и подобию Божию», – смиренная старушка отошла к Богу, возносящему смиренных, и была положена среди таких же, как она, безропотно перенесших жизненную страду тружеников. И светлая тень ее еще раз мелькает перед читателем, когда в ответе Онегину Татьяна вспоминает:

Вот откуда черпали свою немногоглаголивую веру люди, воспитанные такими нянями и дядьками (Савелия из «Капитанской дочки», Евсеич С. Т. Аксакова).

Очень важно детям иметь с раннего возраста общение с выдающимися духовными людьми.

Не будет ли отличаться своей возвышенностью строй такой семьи, как была семья великого князя Димитрия Донского, которого пестуном и наставником был митрополит святитель Алексий, советчиком – преподобный Сергий Радонежский, духовником – его племянник, святой Феодор (впоследствии архиепископ Ростовский)? Тут и выработалась та сила духа, которая помогла Димитрию выступить против Мамая – предприятие в высшей степени опасное, – с верою в успех. А супруга Димитрия, великая княгиня Евдокия, во иночестве Евфросиния, сияет в сонме русских святых.

Счастлива та семья, которая имеет общение с каким-нибудь старцем высокой жизни, и в высшей степени важно для детей иметь перед глазами образ совершенного человека.

Такие люди, какими были недавно жившие среди нас и памятные еще многим далеко не старым людям старцы Амвросий Оптинский, отец Варнава (из скита Черниговской Божией Матери под Троицей), великий священник Божий отец Иоанн Кронштадтский, – общение с ними давало молодежи главным образом два основных впечатления.

Первое впечатление – это счастье их трудовой и подвижнической жизни.

Всякому бросалась в глаза бедная обстановка первых двух, множество людей, нескончаемой волной сменявшихся перед всеми этими тремя подвижниками. Все видели, что они постоянно в трудах, обуреваемы народом, который нес им свои сомнения, тягости, грехи, требуя от них разъяснения, облегчения, разрешения. Видели, как старец Амвросий последние годы жизни доходил до такой усталости, что голова его, уже не поддерживаемая шейными позвонками, заваливалась назад, и слова вылетали с трудом из уст чуть слышным шепотом, так что, приникнув ухом к его устам, еле можно было понять, что он говорит. А между тем какой он был полон радостью, какой дышал благодатью утешения!

И невольно тогда начинало складываться перед этим живым и ярким доказательством убеждение, что счастье жизни не во внешних блестящих условиях жизни, а счастье в том, как проводил и проводит свою жизнь этот изможденный, изнемогающий, но светлый и радостный старец.

Еще же при взгляде на этих людей должно в молодой душе возникнуть ясное предощущение небесной жизни. Ибо такие люди как бы сами носят в себе живые куски неба и дают всякому соприкасающемуся с ними человеку непосредственное ощущение этого неба.

Когда отец Иоанн молился, вы чувствовали, что он стоит как бы непосредственно перед Богом, схватившись за Его ризу и решив не выпускать из рук своих этой ризы, пока не будет услышан. И с ними нет уже места сомнению.

Или когда, сияя своим старческим благолепием, озаренный изнутри шедшими от него лучами, стоял перед вами сгорбленный семидесятилетний старец Амвросий, тихо глядя вам в душу своими прозорливыми глазами, – вокруг было такое необычайное торжество, такое счастье, такая безмятежность и радость, что небо, о котором только робко мечтается, тут вами чувствовалось так, как будто на эти минуты вы уже были не на земле.

Конечно, этим идеальным способом для внедрения религиозности, знакомством со старцем и нахождением под его руководством, может пользоваться только избранное и ничтожное меньшинство, так как вот сейчас, кажется, и нет ни священника духовной силы отца Иоанна, ни старца высоты отца Амвросия.

Тогда, по крайней мере, пусть будет у детей хороший, заботливый и ревностный духовник.

В Москве был почтенный и заслуженный протоиерей, настоятель известного великолепного храма Святителя Николы Явленного на Арбате, отец Степан Михайлович Зернов, обращавший близкое внимание на детей своих прихожан.

Весьма благолепный старец, он служил с таким чувством, что иногда из-за душивших его слез еле мог произнести возглас. По московскому обычаю, обходя «с крестом» дома прихожан во дни больших праздников, он разговаривал с детьми и, между прочим, требовал, чтобы они знали наизусть тропари и кондаки тех праздников и тех святых, которым были посвящены все пять алтарей его храма.

На весь этот маленький народ сильное впечатление произвела его кончина: он умер на освящении одного храма. Только что приобщившись, отошел к жертвеннику и упал мертвым.

Какое важное, захватывающее событие для детей – первая исповедь! Значение этого события в жизни ребенка станет еще выше, если взрослые хорошенько объяснят ему, к чему он приступает.

Совестливый набожный ребенок с чрезвычайной тщательностью роется в своей совести, выискивая на ней мельчайшие пятна. Груз его ничтожных детских проступков кажется ему страшным; вины его перед Богом – бесконечными. Он трепещет перед Божьим судом. Сомневается, допустит ли его священник до причастия.

Заботливый духовник сумеет воспользоваться этим настроением, чтобы углубить его.

Не все одинаково согласны с тем, что полезно, если законоучитель является и духовником. Чем больше возраст детей, тем труднее им быть вполне откровенными с человеком, которого они постоянно видят в обыденности. Бывали, к тому же, такие ужасные случаи, что духовники-законоучители, которым дети покаялись в осуждении их в классе, потом придирками и дурными отметками мстили этим откровенным и правдивым детям.

Вот дано отпущение грехов, и какая чистая радость сходит на душу ребенка. Какие даются в душе клятвы не делать ничего, ничего дурного, чтобы быть достойным Бога и всегда готовым к причастию.

Если ревностные родители часто приобщают детей грудных, то чем далее удаляются дети от этого первоначального возраста, тем реже их приобщают.

Это совершенно неправильно, и такие родители обнаруживают глубокое непонимание. Можно ли думать, что благодать менее нужна шестилетнему ребенку, чем трехмесячному?