– Ты чего, Гусман? Не переживай, – прохрипел Локалов, угадавший муки командира. – Я в тебя верю… Дай вот выберемся из этой передряги… Мы с тобой еще себя покажем.

К вечеру пятых суток во мгле показалась темная расплывчатая полоска. Сомнений не было; это берег. Лодку несло к нему. Мифтахутдинов и Аксенов приподнялись на колени, растянули на вытянутых руках вконец истрепавшийся, облохматившийся мятый командирский китель. Даже под таким импровизированным парусом лодка пошла намного быстрее. Но не было сил держать парус – пять суток без пищи и воды сделали свое дело.

– Вроде бы мотор, командир, слышишь? – встревожился Аксенов. И действительно, приближаясь, нарастало тарахтенье лодочного мотора, и тут же из береговой тени выплыл высокий нос деревянной шхуны. Мифтахутдинов схватился за кобуру, но Локалов тронул его за руку:

– Обожди, похоже рыбаки это…

На командном пункте полка майор Ситяков попросил меня к оперативной карте и, обведя кружочком точку на освобожденной части Эстонии, сказал:

– Придется Вам, Иван Феофанович, слетать вот сюда. Финские рыбаки подобрали экипаж Мифтахутдинова… Да-да, живы ребята, только отощали и обессилили за пять суток. Они вот здесь, на этом аэродроме. Встретьте, обласкайте, подбодрите и везите их сюда.

Едва мы приземлились (со мной летали штурман капитан Петр Сазонов и стрелок-радист Юрий Волков), от деревянного аэродромного домика к самолету устремились трое, одетые как-то странно. Мы невольно насторожились, в Волков, как он потом сам рассказывал, даже развернул турель своей спаренной установки. Но трое подошли ближе и мы узнали наших пропавших без вести, которых считали погибшими. Вместо привычного глазу флотского обмундирования, которое порвалось настолько, что его пришлось выбросить, финны одели их в свое, что нас поначалу и смутило. Мифтахутдинов, приложив руку к головному убору, пытался доложить по всей форме, но из этого ничего не получилось; слезы заливали глаза, радостное волнение перехватило горло. Мы обнялись и расцеловались, оба растроганные. Впервые я увидел этого волевого и, как раньше казалось, самоуверенного крепыша таким растерянным. Обнялись и с остальными. Я всматривался в их лица и удивлялся переменам, которые в них произошли. И не только истощение и нечеловеческая усталость были тому причиной. Ребята стали не такими, какими неделю назад я провожал их в полет. Из вчерашних мальчишек они превратились в умудренных жизнью мужчин, заглянувших смерти в глаза и не отступивших. Передо мной стояли настоящие герои.

– А Таллинн освободили? – спросили они, когда первое волнение улеглось.

– Освободили, освободили.

Мифтахутдинов все сокрушался, что не смог спасти самолет и дотянуть до аэродрома.

– Ничего! Главное – вы живы, а машина вам будет, – успокаивал я его.

На родном аэродроме всем членам экипажа Мифтахутдинова, которых уже не чаяли увидеть живыми, устроили сердечную встречу, и они убедились, как сильна и бескорыстна фронтовая дружба, сколько у них искренних боевых друзей, на которых можно всегда положиться. Перебивая и дополняя и дополняя друг друга, они рассказали о тех необычайно тревожных и трудных пяти днях и ночах, о своих мытарствах и своей дружбе. А потом санитарная машина увезла всех троих в госпиталь – лечиться, восстанавливать силы.

Перечитал написанное об этих славных ребятах и понял, что не имею права ограничиться этим, поставить точку, не рассказав о том, что было с ними дальше. Поэтому, рискуя опять войти в конфликт с хронологией своего повествования, позволю заглянуть немного вперед.

Итак, 22 ноября 1944 года приказом по полку экипаж лейтенанта Мифтахутдинова вновь допускался к боевым полетам в составе 3-й эскадрильи. Правда, несколько измененным. Стрелком-радистом по-прежнему остался сержант Юрий Аксенов, а вот штурманом боевого самолета назначен лейтенант А. Скрипник, так как Глеб Локалов все еще долечивал в госпитале перелом руки. И снова Гусман за штурвалом боевого самолета, как и все летчики, не щадил себя.

Большой успех выпал на его долю в бою 14 декабря. В этот день в паре с лейтенантом М. Борисовым он совершил дерзкий налет на порт Либава и потопил транспорт противника водоизмещением в 8000 тонн. Несмотря на сильное противодействие ПВО базы, он отлично выполнил боевое задание, за что удостоился высокой правительственной награды – ордена Красного Знамени.

– Тогда, на лодке, Глеб как в воду глядел! Мы еще повоюем, – стараясь не показывать распиравшую его радость, говорил Мифтахутдинов, а сам будто невзначай все косил взглядом на грудь, где на синем сукне кителя отливал позолотой и яркой эмалью новенький орден. Но не долго довелось ему красоваться с орденом на груди…

Ровно через месяц, 14 января 1945 года, мы получили донесение воздушной разведки о вражеском конвое, обнаруженном далеко в море примерно на траверзе Мемеля. Я принял решение нанести удар группой из четырех самолетов. Ведущий – заместитель командира 3-й эскадрильи лейтенант М. Борисов, его ведомый лейтенант В. Кулинич. Ведущий второй пары звена И. Репин, ведомый – младший лейтенант Г. Мифтахутдинов.

Я поставил им задачу, убедился что они уяснили ее, и разрешил отправляться по самолетам. Коренастый, в меховом летном костюме и унтах, Мифтахутдинов издали был похож на медвежонка. Он, оживленно жестикулируя, говорил что-то Аксенову и вернувшемуся недавно из госпиталя Локалову. Летный планшет на длинных ремнях бился у него по унтам – право, с учетом боевых заслуг уже не грех было зачислить Мифтахутдинова в «старики».

Возле капонира исправно и басовито гудели моторы – техник самолета заблаговременно по очереди разогревал и опробовал их. Увидев летчика, он хотел выключить зажигание, но Мифтахутдинов заметил движение техника и крикнул ему: «Погодите, еще – левый на полных оборотах» и условным жестом руки подтвердил приказ.

– Пожелай мне счастливого полета, – сказал он технику, садясь в кабину. И тот, поймав его отсутствующий, устремленный куда-то в себя взгляд, понял, что мыслями летчик уже там, в бою, продираясь сквозь зенитный заслон, атакует вражеский корабль.

– Почему он так сказал? Ну, почему? – позже спрашивал меня техник. – Сколько раз я отправлял его в полет, он, бывало, подморгнет, бросит: «Ну, бывай!» – и пошел…

В самом деле, почему?

…Видимость была хорошая и группа еще издалека заметила конвой, он находился в расчетной точке, на всех парах держа курс на Гдыню.

– Действовать попарно! – скомандовал по радио Борисов, вместе с Кулиничем вышел на концевой транспорт и потопил его. Репин и Мифтахутдинов атаковали более крупный пароход, возглавлявший колонну. И эта атака увенчалась успехом.

Кто мог предвидеть, что этот победный, пятый, боевой вылет станет для славного экипажа последним? Мифтахутдинов уже прошел над объятым пламенем кораблем, но был сбит огнем зенитчиков с кораблей охранения. Никто и никогда не сможет рассказать, как это произошло: то ли разбило сразу оба мотора, то ли тяжело ранило или убило пилота – море навсегда сохранит эту тайну. Пролетев еще метров 800, «Бостон» врезался в воду и серые волны Балтики сомкнулись над ним. Славный сын Татарии Гусман Бикмеевич Мифтахутдинов, волжские пареньки Глеб Михайлович Локалов и Юрий Фролович Аксенов пали смертью героев, до конца исполнив свой воинский долг.

Вечером 21 сентября командир полка пригласил к себе своих заместителей, начальника штаба связи, командиров эскадрилий. Подводили итоги боевой работы торпедоносцев и топмачтовиков за прошедший день. Неожиданно зазвонил телефон.

– Майор Ситяков слушает.

Наступила недолгая пауза. Командир полка время от времени вставлял: «Есть», «Понятно», а мы все внимательно следили за выражением его лица, пытаясь определить, с кем и о чем он разговаривает. Наконец, Федор Андреевич произнес твердое «Есть» и бережно положил трубку на аппарат.