– Пепельная среда. Все наше внимание должно быть обращено на внутренние радости, а не на окружающий мир. Освободи нас от грешных оков, Господи, и защити от напастей…

На следующее утро два индейца с бритыми головами снова принесли еду, в этот раз лишь жиденькую кашу, приготовленную, скорее всего, из кукурузы.

– Ну, теперь они не пытаются нас обмануть, – сказал Пабло. – Принесли какие-то помои.

– Да, – сухо ответил Алонсо. – Но, по крайней мере, эти помои не похожи на последнюю в жизни трапезу.

– Давайте не будем об этом говорить, – предложил Эронимо, кивая на Дионисио. Тот качал головой, отказываясь принимать пищу, которой пыталась накормить его Эсмеральда. – Нам необходимо понять, почему нас пощадили и что у этих людей на уме.

– Не думаю, что их можно назвать милосердными – правда, святой отец? – сказал Пабло; он сильно вспотел и таращился на свою чашу. – После вчерашней ночи я совсем не уверен, что мне хочется знать, что у них на уме.

– Хватит, – сказал Гонсало. – Главное сейчас – решить, что мы предпримем. Давайте посмотрим, как сделана наша клетка.

Он стал осматривать углы своего узилища, дергая за жерди и связывающую их лозу. Остальные молча наблюдали за ним – все, кроме священника, который опять склонился над молитвенником и что-то бормотал себе под нос. Эронимо сознавал, что рассчитывать на то, что с ним поступят лучше, чем с Вальдивией и офицерами, не стоит, однако в глубине души верил, что его жизнь не может закончиться вот так.

В полдень бритоголовые пришли опять. На этот раз они принесли еще больше фруктов и мяса, чем в прошлый вечер, а также плоские лепешки из кукурузной муки.

Взглянув на переданную ему чашу, Пабло явно оробел.

– Это слишком уж похоже на трапезу приговоренного к смерти. Но этого не может быть, правда? Никто ведь не бьет в барабаны, да к тому же сейчас полдень, а не вечер.

Он взял кусок свежей папайи и впился в него зубами.

– Нет, это не последняя трапеза, – сказал Гонсало. – Но я думаю, что какой-то особый смысл в ней есть. Еда здесь, в общем-то, неплохая. Возможно, туземцы в прямом смысле слова пытаются нас откормить.

Ему никто не ответил, но все перестали есть и посмотрели со смущенным видом – сначала на еду, а затем на Гонсало. Наконец тишину нарушил Эронимо.

– Ты прав, Гонсало. Послушайте меня – послушайте все. Христианин не должен так умирать. Лучше я расстанусь с жизнью при попытке сбежать, чем стану частью омерзительного ритуала. – Взявшись рукой за крест, висевший у него на груди, Эронимо кивнул в сторону Гонсало. – Прости меня, Господи, но я скорее вступил бы в бой, чем умер бы как язычник.

Гонсало устремил пристальный взгляд на щуплого молодого священника.

– Святой отец, ваши слова хороши. Если вы – храбрый человек, то ваше мужество нам пригодится. – Он повернулся к остальным. – Я согласен с нашим священником. Что нам терять, а?

– Их слишком много, – возразил Алонсо. – Нас всех попросту перебьют. Даже если мы сможем справиться с теми двумя, которые приносят еду, неподалеку много других туземцев, а у нас нет никакого оружия.

– Нас спасет Господь! – выпалил Пабло. – Священник, возможно, прав.

– А каковы, по-вашему, наши шансы на спасение, если мы будем продолжать здесь сидеть? – едва не закричал Рамиро. – Мне совсем не хочется, чтобы меня подали кому-то на ужин зажаренным на палочке!

– Тут нас ожидает верная смерть, – кивнул Гонсало. – Мы умрем как животные.

– У меня есть часть металлической пряжки, – сказала Эсмеральда, отделяя серебряный обломок от сильно истрепавшегося, превратившегося в нити пояса. – Она шершавая с одной стороны. – Она положила кусочек металла на большую ладонь Рамиро. – Думаю, с ее помощью мы могли бы перерезать эту лозу.

– Давайте выслушаем мнение каждого, – сказал Гонсало. – Офицеров среди нас уже нет, и приказывать некому. Кто хочет оставаться здесь и ждать, что будет дальше?

Никто ответил.

– Ну вот, похоже, наши мнения совпали, – произнес Алонсо. – Да и какой у нас выбор? С другой стороны, даже если нам удастся выбраться отсюда, куда мы пойдем? Кое-кому из нас не помешало бы отдохнуть еще несколько дней.

Некоторые из сидевших в клетке кивнули.

– Вообще-то это рискованно – ждать дольше, чем необходимо, – сказал Рамиро, кивая в сторону площади. – Однако денек-другой отдыха нам бы не помешал.

Пятеро мужчин посмотрели на Гонсало. Он понял, что все ждут его решения. Гонсало окинул взглядом мужчин, оставшихся в живых, и двух женщин, которые все еще были очень слабы из-за долгого голодания.

– Мы подождем еще два дня, – сказал он. – А затем выберем подходящее время. Еды у туземцев, похоже, хватает. Давайте надеяться, что в ближайшее время у них будет достаточно других развлечений.

Никто ему не возразил. Боцман Рамиро отвернулся и медленно отполз в дальнюю часть клетки. Он всю свою жизнь за что-то напряженно боролся – чтобы попасть на корабль, чтобы получить свою должность… Рамиро стал медленно тереть серебряной пряжкой о лозу, скреплявшую нижние жерди. Алонсо переместился в переднюю часть клетки, чтобы наблюдать оттуда за тропинкой.

Задача у Рамиро оказалась нелегкой. Лоза была крепкой, и поначалу пряжка просто скользила по ней без какого-либо результата. Однако боцман упорно продолжал работу, и волокна лозы в конце концов начали разрываться. Заметив это, боцман хватал их кончики пальцами, разводил в стороны и продолжал тереть. Работая, он понял: единственный способ быстро выбраться из клетки – перерéзать лозу на двух вертикальных шестах, которые затем можно будет убрать; в результате получится брешь, через которую, пусть и с трудом, сможет протиснуться каждый из них. Рамиро орудовал пряжкой, пока его пальцы не начинали кровоточить и неметь; тогда он делал небольшую передышку, а затем снова принимался за работу.

Следующие два дня прошли точно так же. Стражники приносили пленникам еду три раза в день: утром – жиденькую кукурузную кашу, днем – фрукты, кукурузные лепешки и немного мяса, а вечером – тушеное блюдо в керамической чаше, крахмалистые овощи и все те же плоские лепешки. К рассвету третьего дня Рамиро уже полностью перерезал лозу в дальней части клетки на всю длину двух вертикальных жердей. Он сидел спиной к ним, чтобы скрыть свое занятие. Вдобавок ему и его товарищам предстояло каким-то образом справиться со стражником. Кроме того, испанцам просто необходимо было уйти как можно дальше, прежде чем за ними пустятся в погоню, а Рита и Дионисио были все еще слабы и не могли идти быстро.

Наконец наступил вечер третьего дня. На земляной пол их клетки упали тени. Звуки ночного леса – ни на мгновение не затихавшие нечеткие крики каких-то неведомых птиц и писк насекомых, трущих свои ножки друг об друга, совокупляющихся или же пожирающих других насекомых, – с каждой минутой становились все громче. Позади клетки темнела стена леса; оттуда доносились теплые и влажные запахи миллионов растений и существ – живых и разлагающихся. Время от времени раздавался вопль – как будто завывал в ночи какой-нибудь призрак. Этот одинокий звук привлекал внимание их стражника: тот переставал ходить туда-сюда и начинал всматриваться в погружавшиеся в темноту джунгли.

Какой-то индеец остановился на площади и тихонько свистнул стражнику. Указав на длинную хижину с тростниковой крышей, куда, по наблюдениям испанцев, часто заходили молодые люди, улыбающийся парень подошел к стражнику, и они стали негромко разговаривать, время от времени поглядывая на пленников. Гонсало услышал тихий смех, а затем увидел, как оба индейца зашагали по тропинке прочь и скрылись из виду. Через некоторое время они снова появились в поле зрения – уже по другую сторону площади, у большой хижины. Бросив взгляд назад – туда, где стояла клетка, – приятели вошли в хижину.

– Это наш шанс, – прошептал Рамиро.

– Да, – прошипел Гонсало ему в ответ. – Но давайте-ка подождем для верности минуту-другую.