Весь последний год, с самого рождения Саши, Наталья только и делала, что жила планами и надеждами, что все вот-вот наладится, и работала-работала-работала, веря в то, что можно изловчиться и добежать до горизонта, если очень в это верить… А она очень верила.
Наталья сделала глоток крепкого чая. Подружки не раз намекали ей, что она слишком наивна и так не бывает. А как, как бывает? Кто это может знать? Вера, счастливая в единственном браке? Или свободная птица Алекса?
А вот и она, легка на помине – Наталья рванула к завибрировавшему телефону, чтобы успеть перехватить звонок, который мог разбудить Сашеньку.
– Да! – шепотом крикнула она в трубку. – Нашелся?
– Нашелся-нашелся, конечно. Я же говорила, у него не такой большой выбор, куда пойти, – сказала Алекса. – Он у Игорька сегодня будет ночевать, я разговаривала с его мамой. Она не против и готова сделать вид, что не общалась с нами. Завтра я сама попробую с ним поговорить, типа случайно встречу его, а сегодня пусть пока остывает. Со всем этим надо обязательно переспать. Причем вам обоим. Слышишь? Ты тоже ложись!
Наталья кивала вместе с чашкой, не замечая, что льет чай на себя – видимо, температура воды идеально совпала с температурой тела.
– Слышу, спасибо, Алексаш, спасибо, спасибо, спасибо. – Она выключила телефон, но продолжала ходить по кухне, вышагивая, как курица.
Да, пусть Паша остынет, пусть. В таком состоянии у них все равно не получится нормально поговорить и помириться. Эх, Пашка, в кого ж ты такой резкий? Конечно, Наталья порой и сама была и прямолинейной, и даже язвительной, но вот чтобы так бить по самому больному месту человека, которого любишь, – никогда! Она могла сказать жесткое «нет» выгодному клиенту, выцарапать глаза за своих детей вооруженной ораве, но зло уколоть близкого – нет, на это она была не способна категорически.
Павел же был другим: если его несло, то доставалось всем без разбору, он переставал себя контролировать и зачастую выдавал по пятое число всем, кто попадался под руку. Потом он быстро отходил, корил себя и искренне извинялся, но выбирать кому хамить, кому нет у него не получалось. Наталья старалась думать именно об этом, чтобы не терять веру в то, что он не особо и помнит, что наговорил ей, что вряд ли хотел обидеть ее и что совсем скоро он придет мириться. Она гнала от себя подальше очевидное сходство характера сына со своей свекровью, потому что тогда надежды на восстановление отношений с подростком таяли.
Наталье не было и девятнадцати, когда она впервые увидела эту властную женщину, подрабатывая уборкой квартир после поступления в университет. Какие-то знакомые знакомых дали ей контакт состоятельной дамы, от которой сбежала очередная домработница, не в силах выдержать ее склочный характер. Но новоиспеченную студентку это не пугало: уборка хорошо оплачивалась, а любой бубнеж и наезды она автоматически пропускала мимо ушей, вырубаясь, как холодильник.
Наташа была потрясена простором квартиры, расположенной в самом центре города, особенно – гардеробной комнатой, где рядами располагались полки с одеждой, обувью и всевозможными шляпами, и туалетом – с двумя окнами и зимним садом. При этом интерьер сложно было назвать шикарным, скорее, здесь царила атмосфера музея прикладного искусства с внушительной коллекцией странных экспонатов, рассредоточенных повсюду в непонятном порядке. А судя по тяжелым бархатным шторам с золочеными подвесами и многоярусным хрустальным люстрам, дама обожала театр, что, собственно, она часто подтверждала, устраивая запоминающиеся сцены здесь же – по поводу и без.
Наташа приходила убираться по субботам, и поначалу хозяйка в прямом смысле ходила за ней по пятам, желая убедиться, что новенькая ничего не сопрет и сможет запомнить все ее ценные указания. Последнее было, в принципе, невозможно – человеку не под силу усвоить такой объем информации – и, видимо, все, кто честно пытался это сделать, на этом и погорели. Наташа же уже через десять минут переставала воспринимать, что ей говорили, и только кивала с такой наивной улыбкой, что дама поверила, мол, молодец девочка, хотя бы пытается угодить. Наташа и впрямь пыталась, но, зная, что не запомнит детали, лишь уловила главное: нужно, чтобы все оставалось строго на своих местах, где стоит или лежит сейчас, поэтому она просто приподнимала каждую вещь по отдельности, протирала под ней и ставила сразу же на место. Это оказалось более важным, чем идеальная чистота. Поэтому тот, кто сначала сгребал все с тумбочек и сервантов, тщательно мыл-вытирал-сушил-полировал, вылетал из игры, ибо не мог потом воссоздать прежнее расположение экспонатов на «витринах» со стопроцентной точностью.
Тактика сработала, и через пару месяцев владелица частного музея, если ей надо было уйти, смело оставляла Наташе ключи от квартиры, потому как переносить уборку на другой день не считала возможным. Отчитывать и ругать девушку дама при этом не перестала, но юная помощница по хозяйству относилась к этому как к допуслуге, которую оказывала за вполне устраивающие ее деньги.
В то утро Наташа впервые пропустила пары в университете, чтобы побыстрее покончить с делами и после обеда уехать на все выходные с друзьями на дачу. Она пришла в дом-музей к семи часам, открыла дверь выданными накануне ключами и начала драить все по порядку под воображаемую музыку (шуметь ей строго-настрого запретили!). Она летала по пустой квартире, как Золушка из мультика, шепотом разговаривая с экспонатами и назначая некоторые из них своими сказочными помощниками. Настроение было бодрое и солнечное.
Вчера Наташе удалось купить джинсы своей мечты, и вот теперь, сложенные аккуратно в прихожке, они ждали, когда она закончит уборку (на оплату которой они и были куплены!), снова влезет в них и помчится к друзьям на вокзал. Ох, как эффектно она появится в обновке перед всеми! Чтобы не таскать лишнего, сменную одежду девушка не взяла, поэтому носилась по закрытому на ключ за´мку полуголой нимфой.
Через два часа она добралась до последней, самой дальней, комнаты. Ее она любила больше всего и старалась оставить на десерт – это был кабинет сына хозяйки квартиры. Полки с книгами, будто обои, полностью покрывали стены, снизу доверху, обрамляя даже кожаный диван, излишне пузатый для рабочей обстановки. Напротив окна стоял массивный письменный стол под зеленым сукном и ему же в цвет – кактусы и растения с длинными листьями на широком подоконнике. Протирая стол, Наташе каждый раз мерещились следы на сукне от старинного телефонного аппарата, в который можно было бы крикнуть: «Барышня! Барышня! Соедините меня с тем-то!» Казалось, что это кабинет Ленина или великого, но давно почившего, писателя. Представить, что тут работает современный молодой человек, которому нет и тридцати, было сложно.
Здесь Наташа всегда ходила на цыпочках и старалась вовсе не дышать. Вот и в тот день она сделала тише даже воображаемую музыку, быстро полила цветы, протерла подоконник, полки, стол. Странно, что диван был не заправлен: обычно сын хозяйки, которого Наташа видела только на фотографиях, рассредоточенных по всей квартире, не оставлял постель неубранной. Девушка уверенно схватилась обеими руками за одеяло, тряхнула его со всей силы, чтобы еще в полете сложить пополам… и вдруг совсем рядом с ней мелькнуло обнаженное тело в серых плавках, настолько близко, что ее обдало жаром сонной плоти. Наташа замерла, взглядом пытаясь остановить одеяло, которое летело обратно. Не разжимая ладоней, она широко расставила руки и приняла его себе на локти и плечи. Обмякший, будто парашют после приземления, пододеяльник накрыл девушку с головой. Не видя ничего сквозь облака теплой ткани, она с ужасом думала только об одном: если сейчас он вдруг откроет глаза или сюда войдет его мать, ей – конец.
Наташа отступила на шаг, выглядывая из-под «парашюта». Лежавший на спине парень очень отдаленно напоминал мужчину в строгих костюмах, который сквозь очки серьезно смотрел на нее со снимков в разных ракурсах. Этот, скорее, был похож на статую из белого мрамора, бледную и утонченную, без атлетических излишеств, с длинными руками и ногами, созданными не для борьбы, а изящных искусств и наук ради – безусловно, лучший экспонат местного музея.
