– Со стороны гати атаковать нельзя, ваша милость, – сказал Галбарт Гловер. – Она слишком узка и не дает возможности перестроиться. Ров еще никому не удавалось взять.

– С юга – да, – ответил Робб. – Но мы атакуем одновременно с севера и запада и захватим островитян с тыла, пока они будут отбивать ложную атаку с гати. При соединении с войсками лорда Болтона и Фреев у меня будет больше двенадцати тысяч человек. Я намерен разбить их на три части и отправить каждую по гати с полдневными перерывами. Если у Грейджоев есть соглядатаи к югу от Перешейка, они донесут, что я иду со всей своей силой на Ров Кайлин.

Русе Болтон возглавит арьергард, я буду командовать средним отрядом, ты, Большой Джон, поведешь авангард. Твоя атака должна быть настолько свирепой, чтобы островитянам недосуг было думать, не подбирается ли к ним кто-нибудь с севера.

– Подбирайтесь быстрее, – хмыкнул Большой Джон, – не то я возьму Ров еще до того, как вы покажетесь, и преподнесу его вам в подарок.

– Охотно приму от тебя этот дар, – ответил Робб.

– Вы говорите, что атакуете островитян с тыла, государь, – нахмурился Эдмар, – но как вы располагаете оказаться у них в тылу?

– На Перешейке существуют дороги, которых нет ни на одной карте, дядя. Пути, известные только болотным жителям – тропы между трясинами и водные дороги через камыши, которые можно одолеть только на лодках. – Робб повернулся к двум своим посланникам. – Вы скажете лорду Хоуленду Риду, чтобы он послал ко мне своих проводников через два дня после того, как я двинусь по гати. В средний отряд, идущий под моим знаменем. Из Близнецов выйдут три отряда, но до Рва Кайлин дойдут только два. Мой растворится в Перешейке, чтобы снова возникнуть на реке Горячке. Если мы выступим сразу после дядиной свадьбы, то к концу года уже выйдем на позиции. Мы нападем на Ров с трех сторон в первый день нового века, когда у островитян головы будут трещать от меда, выхлестанного ночью.

– Мне этот план по душе, – объявил Большой Джон. – Даже очень.

– Риск есть, – потер подбородок Галбарт Гловер. – Если болотные жители вас подведут…

– Хуже нам все равно не будет. Но они не подведут. Мой отец высоко ценил Хоуленда Рида. – Робб свернул карту и лишь теперь обратился к Кейтилин: – Матушка…

Она напряглась.

– Для меня тоже найдется дело?

– Ваше дело – ждать в безопасном месте. Наш поход через Перешеек опасен, а на Севере нас ждут новые бои. Но лорд Маллистер любезно предложил взять вас к себе в Сигард до окончания войны. Там вам будет хорошо, я уверен.

«Наказание за то, что я выступила против Джона Сноу? Или за то, что я женщина и, хуже того, мать?» Кейтилин не сразу заметила, что все смотрят на нее. Они знали, поняла она. Что ж, удивляться нечему. У нее не прибавилось друзей после освобождения Цареубийцы, а Большой Джон не раз говорил при ней, что женщинам не место на ратном поле.

Должно быть, гнев отразился у нее на лице, потому что Галбарт Гловер поспешил сказать, опередив ее:

– Миледи, его милость принял мудрое решение. Будет лучше, если вы не поедете с нами.

– Ваше присутствие украсит Сигард, леди Кейтилин, – сказал лорд Джейсон.

– Я буду там вашей узницей.

– Почетной гостьей, – поправил лорд Маллистер.

– Я не хочу обижать лорда Джейсона, – сухо сказала Кейтилин сыну, – но если мне нельзя ехать дальше с тобой, я предпочла бы вернуться в Риверран.

– В Риверране я оставил жену. Мать я хочу отправить в другое место. Тот, кто держит все сокровища в одном кошельке, облегчает работу для вора. После свадьбы вы отправитесь в Сигард – такова моя королевская воля. – Робб встал, и ее судьба решилась. – Еще одно, – сказал король, взяв лист пергамента. – Лорд Бейлон оставил после себя беспорядок, и я не хочу повторять его ошибки. Однако сына у меня пока нет, мои братья Бран и Рикон убиты, а моя сестра замужем за Ланнистером. Я долго размышлял о том, кого сделать своим наследником, и теперь приказываю вам как моим верным лордам засвидетельствовать вот этот документ, приложив к нему свои печати.

«Настоящий король», – подумала побежденная Кейтилин. Оставалось лишь надеяться, что западня у Рва Кайлин, задуманная им, работает столь же безотказно, как та, в которую он поймал ее.

«Белое Древо, – молился Сэм. – Пожалуйста, пусть это будет Белое Древо».

Эту деревню он помнил. Она значилась на картах, которые он рисовал по пути на север. Если это селение – Белое Древо, он будет знать, где они. «Пожалуйста, пусть это будет так». Сэм столь этого желал, что ненадолго забыл об окоченевших ногах, о боли в икрах и пояснице, о пальцах рук, которых почти уже не чувствовал. Забыл даже о лорде Мормонте, Крастере, упырях и Иных. Пусть это будет Белое Древо, взывал он к любому богу, который мог его услышать.

Деревни одичалых все похожи друг на друга. У этой в середине росло огромное чардрево… но белое дерево еще не означает, что это и есть Белое Древо. Там дерево было как будто выше – а может быть, он просто неправильно запомнил. Лик на этом стволе, длинный и печальный, плакал красными слезами засохшей смолы. Сэм не мог припомнить, каким был тот, провожавший их на север.

Вокруг дерева теснились хижины с дерновыми крышами, один длинный бревенчатый дом с обросшими мхом стенами, каменный колодец и овечий загон – но ни овец, ни людей не было. Одичалые ушли в Клыки Мороза к Мансу Налетчику, бросив свои дома и забрав все остальное. Хорошо, что хоть дома сохранились. Скоро ночь и хорошо будет для разнообразия поспать под крышей. Он так устал. Ему казалось, что он идет уже полжизни. Сапоги у него разваливаются, волдыри на ногах превратились в твердые мозоли, но под ними уже назрели новые волдыри, а пальцы ног, должно быть, обморожены.

Но выбора нет: либо он будет идти, либо умрет. Лилли еще слаба после родов, и на руках у нее ребенок – она нуждается в лошади больше, чем он. Вторая их лошадь пала через три дня после ухода из Замка Крастера. Чудо, что она и столько-то протянула, бедная, голодная животина. Это Сэм своим весом, наверно, доконал ее. Они могли бы ехать дальше на одном коне, но Сэм боялся, как бы и с этим не случилось того же. «Лучше уж я буду идти пешком».

Он оставил Лилли в длинном доме разводить костер, а сам обследовал хижины. Она умела разжигать огонь лучше, чем Сэм – у него растопка никогда не занималась, а когда он в последний раз пытался высечь искру ножом из кремня, то порезался. Лилли перевязала его, но больная рука стала еще более неуклюжей, чем раньше. Он знал, что рану надо бы промыть и сменить повязку, но боялся смотреть на нее, и ему не хотелось снимать перчатки на таком холоде.

Он сам не знал, чего ищет в пустых домах, но надеялся, что одичалые оставили что-нибудь съестное. В прошлый раз хижины Белого Древа обыскивал Джон. В углу одной хибары шуршали крысы, в других не было и вовсе ничего, кроме старой соломы, старых запахов и пепла под дымовыми отверстиями.

Сэм вернулся к чардреву и рассмотрел вырезанный на нем лик. «Не тот лик, – признался он себе. – И само дерево далеко не столь высокое». И красные глаза, насколько он помнил, не сочились кровью. Сэм неуклюже опустился на колени.

– Старые боги, услышьте меня. Семеро были богами моего отца, но я произнес свою клятву перед вами, когда вступал в Дозор. Помогите же нам. Я боюсь, что мы заблудились. Мы голодны и страдаем от холода. Я не знаю, в каких богов верю теперь, но если вы есть, помогите нам. У Лилли маленький ребенок. – Больше он ничего не смог придумать. Смеркалось, и листья чардрева тихо шуршали, похожие на тысячу кроваво-красных рук. Слышат ли его боги Джона? Сэм не знал.

Когда он вернулся в длинный дом, костер уже горел. Лилли сидела около него, распахнув шубу, и кормила сына. «Он проголодался не меньше нас», – подумал Сэм. Старухи тайком набрали им еды в кладовой Крастера, но теперь она подошла к концу. Охотник из Сэма был никудышный даже на Роговом Холме, где дичь водилась в изобилии и у него были гончие и егеря, а уж в этом пустом бескрайнем лесу ему и вовсе ничего не светило. Его попытки наловить рыбы в затянутых льдом озерах и ручьях тоже не увенчались успехом.