— Она не хочет, — хмыкнул Людо. — Она вдовой пожила, ей понравилось себе хозяйкой быть. Старшую дочку вот выдаст замуж будущей осенью, а надел отцовский ей в приданое отдаст. А за младшей я десять марок дам. Отступных за Яна.

Генрих только головой покрутил: одно слово — горожанин. Десять марок в приданое деревенской девчонке! Придётся самому присмотреть за тем, кто к ней будет свататься, а то слишком много будет охотников до завидного приданого. Особенно таких, кто сам работать не любит, а жить хочет богато.

— Ты с сирой Катрионой, я смотрю, договорился уже? — спросил Генрих.

— Конечно. Не за спиной уже у неё такие дела проворачивать.

Людо помолчал немного, что-то потягивая из бокала и лениво пощипывая сыр. Не здешний, козий или овечий, а настоящий кошкинский. Генрих, положивший на ломоть хлеба хороший такой кусок ветчины поверх нежно-жёлтого, влажно блестящего сыра, опять вспомнил намёки сиры Вероники, что дороговато он фавориту обходится.

— Ты как будто боишься, что я своё кольцо у тебя отберу и надену его на какую-нибудь молоденькую дурёху, — шутливо сказал он, отпив того самого серпентовского бальзама, который в Озёрном, оказывается, по двадцать марок за бутылку шёл. «Дикие травы, лесные ягоды, работа знаменитого мастера» — Роланда цена нисколько не удивляла. Братец ещё и ехидно спрашивал в письме, не плюнуть ли и ему на графскую службу и не вернуться ли домой, раз дома такая жизнь начинается? Всё равно графская гвардия — это одно красивое сюрко, и ничего больше. Настоящая армия давно уже наёмная, а не из вассалов его сиятельства.

— Боюсь, — без всяких шуток ответил Людо. — Очаровать тебя своей неземной красотой я точно не сумею, остаётся делать ставку на комфорт. А то ведь совсем рядом, в Вязах, вот-вот контракт закончится у молоденькой, хорошенькой, прекрасно воспитанной девушки, которая и рисует неплохо, и стихи наизусть читает. Я-то уже никуда не денусь, а ты можешь и её попытаться удержать в Волчьей Пуще.

— Кристиан уже написал её отцу, — сказал Генрих. — И я подтвердил, что у него серьёзные намерения. — Менять такого замечательного во всех отношениях Людо на сикушку с розовыми книжками в хорошенькой головке он, разумеется, не собирался, но перед братом до сих пор чувствовал себя виноватым. Может быть, тот утешится с девицей, знающей хотя бы, кто такой Эрлан Краснолесский? А то ведь с Луизой, как и с Амелией, кроме как о хозяйстве и о детях, даже поговорить не о чем. И уж про сиру Клементину никто точно не подумает, будто она баронского сына приворожила. — Пообещал подарить ей потом клочок земли чуть ниже по течению от сира Матиаса; сама она, разумеется, построиться не сумеет, даже если получит от Меллера какие-никакие деньги по контракту, но с таким приданым на неё живо найдутся безземельные женихи.

— Она в тебя’ влюблена, — возразил Людо, — и давно уже, с самого приезда.

— Ох, эта любовь в семнадцать лет, — отмахнулся Генрих. — Кристиан и моложе меня, и язык у него лучше подвешен — уболтает, если захочет. Или просто её отец прикажет наше кольцо принять… Где-то через неделю-полторы должен прийти ответ от него. Посмотрим, что он думает о покровительстве сына двадцать восьмого барона Волчьей Пущи.

Людо только молча склонил голову, признавая его правоту, и Генрих добавил, сжав в руке его пальцы, такие обманчиво-гладкие и мягкие:

— Людо, мне до твоей неземной красоты дела нет, сам знаешь. Я вот сейчас сижу за столом в этом несчастном чапане на голое тело, бальзам попиваю, ем руками, поплёвывая на этикет, и никто меня не пилит, что я должен то и это. Будь у тебя хоть такие же ожоги, как у твоей беглой жены, мне-то что за беда? В кои-то веки я могу отдохнуть по-настоящему.

— Ну, — сказал Людо, и в голосе его ясно слышалось сомнение, — хорошо, если так.

— Конечно так, бестолочь! В общем, — Генрих опять помолчал, соображая, — скажу я матушке, чтобы поскромнее была. А Каспару — что и сам могу одеться. Это ведь он заказывал? — Он подёргал расшитый отворот чапана, и Людо кивнул. — Ещё и в Озёрном, наверное, своему портному? Так я и думал. Людо, ты мне не ради ванны, тряпок и печенья для детей и племянников нужен, понимаешь? И никаким юным красавицам в жизни с тобой не сравниться.

========== Часть вторая. Глава первая, в которой идут дожди и сплошные разговоры ==========

— Останешься?

Я подумала немного, прислушиваясь к шелесту дождя, который даже шум водяных колёс не мог полностью заглушить, и кивнула:

— Пожалуй.

От дождя у меня имелся плащ из «рыбьей кожи», а осветить себе дорогу для магессы, ясное дело, труда не составляло, но мне до смерти не хотелось выбираться из-под одеяла, одеваться, шлёпать по лужам. (Спасибо гномам, их стараниями грязь что в Ведьминой Плотине, что на главной улице Вязов ещё поискать надо было.) Потом пришлось бы стучать в ворота, ждать, когда их откроют, тащиться через половину села, ломиться уже в крепость, а там сушить заклинанием одежду и постель и тогда-тогда-тогда только ложиться спать. Да и спать в бывшей кладовке становилось всё менее комфортно: там разве что дождя и ветра не было, но ощущение ночёвки где-нибудь в лесу под раскидистой елью оставалось всё равно. Сира Катриона предлагала мне занять одну из гостевых комнат — но с условием, что я освобожу её, как только она понадобится кому-нибудь из братьев или сыновей барона. Я отказалась: совершенно мне не хотелось бегать туда-сюда с узелком под мышкой. Потерплю уж до переезда в новые казармы.

— Дромар говорил, — сказал Людо, словно мысли мои подслушал, — что к Равноденствию точно закончит с казармами для егерей. — Я угукнула, потому что мне Дромар тоже это говорил. — Может, ты эти две-три недели здесь будешь ночевать? Каспар точно не станет возражать.

— А сир Генрих? — хмыкнула я.

— Сир Генрих мне с самого отъезда Илоны предлагает найти девицу или вдову по вкусу. У нас с ним исключительно приятельские отношения.

— Это заметно, — заверила я.

Я взбила подушку, повозилась, устраиваясь поудобнее. Людо терпеливо ждал, пока я перестану ёрзать и вертеться, и только когда я угомонилась, поправил скомканное одеяло на нас обоих. Иногда его аккуратность до занудства раздражала даже меня, мага, вынужденного сплошь и рядом пользоваться рунами. Илона так же бесилась втихомолку? Или даже не втихомолку? Внучка Марии Рисанаторе как-никак. Я не имела чести лично знать кого-либо из этой семьи, но об их кротком нраве и бесконечном терпении слышала, конечно.

— Это уже, наверное, вся Волчья Пуща знает, — отозвался Людо, кажется, подавив зевок. — При мне какой-то молодой мужичок сказал у Фила: «Тоже, что ль, под бочок какому ни есть вдовому старику напроситься заместо кота? Сбега’ть иной порой от бабы своей, чтоб не зудела над ухом?»

— Дометёт ведь языком, — я тоже зевнула. — В самом деле позовут… заместо кота. Только не факт, что он под бочком у богатого вдовца будет лежать исключительно в качестве грелки.

Людо сдержанно фыркнул мне в ухо и обнял поверх одеяла. Правду сказать, я никак не могла понять, с чего и почему оказалась в его постели в первый раз: никогда не принимала его всерьёз как мужчину, и вот на’ тебе… Я бы, наверное, даже подумала на какой-нибудь хитрый мозголомный артефакт, да только от моей почти болезненной чувствительности к чужой магии была и несомненная польза — чужую эту магию, даже “мёртвую”, вложенную в артефакты, я чуяла с той же лёгкостью, что и аромат рыбы, полежавшей часок-другой на солнце. Впрочем, откуда бы у бездомного кондитера нашлись деньги на хитрый мозголомный артефакт? Такие игрушки очень немногим по карману. Сира Фрида могла бы оставить что-то подобное в наследство Отто, но у Людо вряд ли имелись сильные, умелые и состоятельные маги в родстве.

Разве что… именно в том и дело, что я не считала его настоящим существом мужского пола? От слишком мужественных, сильных и решительных я как раз-таки старалась держаться подальше. А Людо, пахнущий корицей и ванилью, с мягкими от сдобного теста руками, всегда спокойный и запредельно, по местным меркам, вежливый… Если бы Аларика вздумала слегка расширить свои любовные горизонты, я бы, пожалуй, примерно с теми же чувствами завела интрижку с нею — ничего не опасаясь, не считая партнёра угрозой, встречаясь исключительно для взаимного удовольствия и расслабления. Вслух я этого, ясное дело, никогда не говорила, даже не намекала, но мысли такие бродили у меня, да.