Ещё я купила сукно и подкладку для куртки и тёплой юбки: с моими швейными талантами я как раз к осени управлюсь. Плащ из «рыбьей кожи», не новый, но ещё вполне пригодный для прогулок и поездок под дождём, висел в моей каморке, расправляясь после сака, в котором долго пролежал плотно свёрнутым. А вот зимний плащ и меховые сапоги надо было заказывать новые, потому что старые после приключений на перевале пришлось выкинуть. Кто-нибудь шьёт здесь приличную обувь? Я спросила Кааса, и он с такой охотой объяснил мне, где искать местного сапожника, словно тот был его родным братом. Впрочем, не удивлюсь, если они либо состоят в родстве хотя бы через жён, либо ведут какие-то совместные дела.

Словом, я рассчиталась, заметно облегчив кошелёк, и попросила торговца послать кого-нибудь, чтобы отнёс покупки в трактир: лавочка располагалась гораздо ближе к замку, чем к трактиру, и возвращаться мне было лень. Каас обещал, что отправит внука, когда тот закончит с работой по дому («Вам ведь не очень срочно, вашмилсть?» — «Нет, до завтрашнего утра мне этот куль точно не понадобится»). Мы с Аларикой, безнадёжно вздыхавшей над цветным шитьём, собрались уходить, но нас перехватили.

— Сира Аларика, добрый день. Добрый день, сира… Вероника, да?

Я кивнула, удивляясь тому, что кто-то в Волчьей Пуще меня до сих пор не знает. Мне казалось, всему баронству уже известно, какое на мне бельё надето, не то что как я выгляжу. Или это был такой намёк, что мы друг другу не представлены? Аларика, видимо, так и поняла.

— Здравствуй, Бран, — приветливо ответила она. — Сира Вероника, это Бран, ученик целителя.

— Очень приятно, — вежливо отозвалась я, стараясь удержаться от улыбки. Это кто же из родителей так пошутил, дав рыжему парню имя Бран? Волосы Каттена были, скорее, медными, чем действительно рыжими, а вот его ученика солнце просто взасос целовало, оставив на скулах и носу россыпи веснушек. — Просто Бран?

— Ну да, — он усмехнулся, кажется, неосознанно копируя мимику наставника, хотя до его котейшества Брану было как до луны пешком. — Внук травницы, какая уж тут фамилия? Вот милостью Сот сдам хотя бы на магистра первой ступени, тогда и возьму какое-нибудь официальное прозвище.

Поскольку он — явно в подражание наставнику — отрастил хвостище почти до лопаток, прозвище мне на ум приходило только одно. А как ещё назвать парня с роскошным рыжим хвостом? Хотя… с его глазами Смарагд или Хризолит тоже было бы неплохо. Или не такое пафосное Виридис. Ладно, моего совета никто не спрашивал. Бран, я думаю, и сам разберётся. А он сказал, обращаясь к Аларике:

— Сира, вы как-то обмолвились про горноцвет. У бабушки есть семена, но уже старые, не знаю, взойдут ли.

Он вытащил из кармана кожаной куртки маленький фунтик, свёрнутый из клочка грубой серой бумаги. Аларика прямо-таки выхватила его у Брана, сунула нос внутрь и уверенно сказала:

— Взойдут. Что с меня? — Судя по её тону, предполагалось, что тот скажет: «Да ничего, это же так, ерунда». Он однако ответил:

— Черенок-другой каменевки. — И уточнил: — Голубой.

Лицо Аларики из разочарованного стало прямо-таки расстроенным. Видимо, эта каменевка была дрянью капризной и дорогой. Мне даже показалось, что Аларика вернёт семена, за которые запрашивают слишком много (или именно столько, сколько они и стоят?). Она однако не стала портить отношения с каким-никаким лекарем.

— Ну, хорошо, — недовольно сказала она, сунув фунтик в бисерный кошелёк на поясе. — Два черенка голубой каменевки осенью.

Бран кивнул, мы попрощались, Аларика направилась к своей тётке, а я — в замок. Впрочем, до перекрёстка мы шли вместе, и она спросила:

— Как он вам? — Если она и сердилась на кого-то, то определённо не на самого’ Брана, а на его ушлую бабку.

— Очень приятный молодой человек, — охотно ответила я, и Аларика только головой покрутила. Ну да, опять я легко и свободно, без всякого стыдливого трепета признаю’, что мужчина мне нравится. А стало быть, именно как мужчина он меня не заинтересовал совершенно. Видимо, с точки зрения приличной замужней дамы, я себя вела очень странно: знакомилась с молодыми и не очень мужчинами напропалую — и при этом никого из них даже мысленно себе в партнёры не примеряла. Я порой сама себе удивлялась, оставаясь равнодушной в этом смысле к вполне симпатичным молодым людям и не людям. То есть, удивляться, ясное дело, было нечему после того, как я едва не осталась калекой. Тело, видимо, не желало никаких дополнительных нагрузок. Но этак мне скоро придётся просить у Серпента бальзам от головных и иных болей: мне мой вынужденный целибат начинал заметно портить характер, это я и сама признавала. Вон я уже на баронских сыновей порыкиваю, хотя обычно стараюсь с вышестоящими не ссориться без крайней на то нужды.

— Ну, Бран не совсем человек, — будучи всё ещё не в духе, заметила Аларика. — Его бабка родила сына от охотника из дриадских полукровок.

— Да, я заметила, что у него и уши, и глаза не вполне человеческие, — подтвердила я. Уши у Брана, правда, были не настолько заострёнными, как у той же Ренаты, а вот глаза смотрелись чистейшими хризолитами. Колдун — не колдун, остроухий — не остроухий, но девицам наверняка его веснушки и огненные волосы никакого отвращения не внушали. Разве что беречься им следовало понадёжнее, чтобы от будущих супругов, почти сплошь сероглазых шатенов, не рожать ярко-рыжих детей с колдовскими зелёными глазищами. Ну так, думаю, Каттен первым делом объяснил ученику, как не влипать в такие неприятности. — Магический дар, — сказала я, не касаясь благодатной темы поголовного распутства магов, — видимо, с дриадской кровью и перешёл к парню, хотя обычно травницы его дочерям передают.

— У Руты нет дочерей, — то ли возразила, то ли просто сообщила мне Аларика. — И за Драго пошла только такая же дриадская четвертушка: и остроухий, и ведьмин сын — погулять ладно, но замуж за такого кто пойдёт?

— А эта Рута ведьма?

— Да вроде бы нет на самом-то деле, — чуть помолчав, ответила Аларика. — Просто сами же знаете, как к травницам относятся, хоть ведьмы они, хоть просто знахарки. Как прижмёт, так и побежали кланяться, а пока всё хорошо, столько гадостей за спиной наговорят… У нас такого не бывало, но я слышала, будто кое-где могли и дом сжечь, и не с хозяйкой ли вместе. То лечила плохо, то роды не так приняла, то приворотное зелье будто бы сварила кому-то. Да кому я рассказываю? — Я с кривоватой усмешкой покивала. Действительно, кому она рассказывает? Я ещё не такого могла бы рассказать. Что матушка моя баронского племянника приворожила, это всё Засолье знало совершенно точно. Что всей корысти ей было от такого любовника — благодарные пациенты шипели исключительно у неё за спиной, а не в глаза, так про это никто знать не хотел. — Рута, когда сын подрос и стал с отцом на охоту ходить, вообще на заставу у Нижних Бродов перебралась, — продолжала меж тем Аларика. — Туда бы уж никто недовольный сунуться не посмел: и егеря за переправой присматривали, а им без травницы никуда, и братья барона по очереди приезжали.

Я опять покивала. И подумала, что с Браном связываться не стану ни в коем случае. Хоть он и в самом деле приятный парень, и внук травницы, с которым у нас наверняка много общего, и просто маг. Но именно поэтому у нас с ним слишком легко завяжутся такие отношения, которые будет очень больно рвать через год. Я через подобное уже прошла и повторять не хочу.

Мы дошли до перекрёстка, на котором Аларике надо было сворачивать, и я вытащила из своей сумки почти плоскую, размерами похожую на книгу, расписную жестянку, которую Аларика накануне отъезда отдала мне на хранение. Видимо, не хотела светить ею, чтобы святые матери не тянули жадные лапки, а какой разумный человек… да хотя бы просто не полный идиот рискнёт рыться в вещах ведьмы? На мою сумку были наложены очень неприятные чары, и я честно — и очень громко — предупредила об этом трактирщика. Понятно, что воров в его заведении нет, но служанки частенько бывают весьма бесцеремонными и практически всегда — любопытными. А любопытство это могло обернуться слабеньким, но очень противным проклятием для них и неприятностями с Храмом — для меня. Оно мне надо?