— Странные стихи, — сказал он одобрительно. — Очень странные, но настоящие. — Он ещё прибавил что-то на родном наречии, видимо, поясняющее эту «настоящесть», но я, как и большинство людей, знала о подгорной речи только то, что таковая существует, и пояснений не оценила.

Вот снова день исчез, как ветра легкий стон,

Из нашей жизни, друг, навеки выпал он.

Но я, покуда жив, тревожиться не стану

О дне, что отошёл, и дне, что не рождён.

Сира Катриона, напряжённо морщившая лоб во время нашего разговора (Старшую речь она, очевидно, кое-как понимала, раз уж много лет умудрялась договариваться с дриадами), изумлённо выдохнула и подалась вперёд, словно боялась прослушать хоть слово. Ей тоже понравилось? А мне казалось, что она, как и её помощница с гувернанткой, больше любит всяческое «И в облачном пуховом палантине я замерзаю в стылой вышине». Или она просто не читала хороших стихов? Просто негде было? Так у её консорта в кабинете два шкафа книгами забиты — не запрещает же он ей их трогать?

Я опять наигрывала мелодию, под которую степные акыны тянули бесконечные повествования о великих подвигах не менее великих героев. Мне, наверное, стоило снять половину струн, а не просто перенастроить мандолину, потому что у чартара четыре струны, а не четыре пары. Но пока вроде бы получалось не хуже, чем в то нервное утро, когда я просто пыталась хоть чем-то занять руки, лишь бы не трогать бочки совсем уж поминутно.

Всё, что видишь ты, — видимость только одна.

Только форма — а суть никому не видна.

Смысла этих картинок понять не пытайся —

Сядь спокойно в сторонке и выпей вина!

— Хороший совет, — хохотнул сир Эммет.

Сира Катриона метнула на своего маршала злобный… ладно, гневный взор, но нам в любом случае помешали. Пожилой франт, одетый так, словно отправился фланировать по аллеям дворцового парка, а не прогуляться по деревенской пыльной улочке, раскланялся со всеми и попросил сиру Катриону представить его «очаровательной особе, выручившей бедного мальчика в очень неловкой ситуации». До меня даже не сразу дошло, что бедный мальчик — это отнюдь не Ян.

— Сира Вероника, — сказала моя нанимательница недовольным тоном (видимо, потому что декламировать рубаи я перестала и мандолину отложила), — позвольте представить вам Каспара Серпента. — Вообще-то, следовало бы сказать «мастера Гильдии алхимиков и аптекарей Каспара Серпента», но предполагалось, очевидно, что я и сама это знаю. Тот поклонился с безупречным изяществом, а я, недолго подумав, встала. Мастер алхимии в этом медвежьем углу! Да у меня и книксен изобразить коленки не подломятся. — Господин Серпент, сира Вероника из Засолья. — И я таки присела в коротком книксене. У сиры Катрионы и её маршала глаза стали по золотому червонцу, но оба смолчали. Наверное, дружно вспомнили, что я всего лишь признанный бастард баронского племянника из самых младших.

А Серпент быстро приблизился ко мне, поцеловал ручку, обдав запахом дорогих духов (тоже такие хочу!), и вручил почти игрушечную корзиночку с тремя характерной формы флаконами синего стекла. Эссенция восстановления магических сил. Дрянь ядовитая, но иногда, увы, жизненно необходимая. И очень, очень дорогая, даже если её сварил твой однокурсник. А уж она же работы мастера… Я заставила себя подобрать отвисшую челюсть и собралась бормотать, что господин Серпент слишком высоко ценит мой скромный вклад в улаживание мелкого недоразумения.

Но он меня опередил.

— Сира Вероника, — с чувством сказал он, нежно пожимая мои пальцы (руку мою после поцелуя он так и не выпустил), — я прошу у вас прощения за то, что вам пришлось разбираться с последствиями неосторожности моей милой Теклы. — Ага, Текла у него милая, а ногтем он мою ладошку щекочет, затейник. — Примите этот небольшой подарок в знак моей бесконечной признательности.

— Вы слишком добры, господин Серпент, — выдавила я. — И щедры… тоже слишком.

Он сверкнул улыбкой и ещё раз поцеловал моё запястье.

— Каюсь, сира Вероника, — сознался он с таким видом, что немедленно захотелось отпустить ему все грехи, — я столько слышал о ваших талантах, что обрадовался даже такому малоприятному поводу свести наконец знакомство с вами.

Я, разом помрачнев, не особенно деликатно высвободила руку из его пальцев. Да что ж такое? Я думала, уж немолодому-то ходоку точно захочется прибавить ещё одну ведьмочку к своему — наверняка внушительному — списку побед. А для меня закрутить лёгкий, никого ни к чему не обязывающий флирт — это было бы хоть какое-то развлечение между зачарованием погребов и треньканьем на мандолине.

Но нет, и этому нужна не девица, пригодная для скоротечной интрижки, а всё та же стихийная магесса со знанием рун. Тьфу!

========== Глава девятая, в которой героиня продолжает демонстрировать применение стихийной магии в быту ==========

Я, разумеется, быстро остыла и признала себя неправой. В конце концов я и сама больше интересовалась именно мастером алхимии, а не просто пожилым франтом Каспаром Серпентом. С чего бы ему поступать иначе? Не с чего, ясное дело, вот он и пришёл просить за Росса. У того была выгорожена небольшая кладовка именно под молочные продукты, а они уж очень капризны: чуть потеплее — прокиснут, чуть похолоднее — замёрзнут, и структура нарушится необратимо. Те же сливки, замороженные и снова оттаявшие, взбить уже не удастся. А Рената Винтерхорст при всей её магической силе отнюдь не морозница, как и Отто. Теклу же всего года три назад начали учить, как управляться со своей магией, и получалось у неё… неважно. Как признавал сам Серпент, «бедной девочке остро не хватает умения сконцентрироваться». И вообще, по его же словам, в качестве помощницы весьма немолодой уже управительницы она была гораздо полезнее.

Разговаривали мы с ним оба вполне доброжелательно, но деловито. Да в сущности, одетый для работы в своей лаборатории, а не в костюм от дорогого портного, Серпент и впечатление производил совсем другое, ничуть не похожее на вчерашнее. Со мной он больше не заигрывал ни всерьёз, ни даже шутливо, словно посмотрел сперва на меня, потом на мужа своей беглой дочери и что-то для себя решил такое… Не мешать зятю, к примеру, если тот тоже захочет устроить свою личную жизнь?

— Текла, как почти всякая местная девушка, — сказал Серпент, — неплохо вышивает. А рисунки для вышивок они переводят друг у друга очень аккуратно, стараясь минимально отступать от оригинала. Может быть, есть смысл занять её рунами? Я слышал, будто на востоке их нередко вышивают, вплетая в обереги?

— Можно попробовать, — рассеянно согласилась я, тщательно измеряя кладовку складной линейкой, снова позаимствованной у Меллера, и думая, что надо было всё-таки разметить себе тесёмку, чтобы не просить инструмент взаймы всякий раз, когда он понадобится. — Господин Росс, вам обязательно нужно, чтобы везде было одинаково холодно?

— Если сложно добиться равномерности, — живо откликнулся он, — там, где холоднее всего, я могу держать масло.

Оба с интересом наблюдали за моими действиями, но с непрошеной помощью не совались. Одно удовольствие работать с понимающими людьми. Серпент только спросил, чем мне не нравятся кристаллы голубого кварца по углам, зачарованные на заморозку. Мне не нравилось, как криво были наложены чары на очень неплохой носитель, и я как могла деликатно объяснила это. Рената время от времени со всей своей немалой дури… э-э… прошу прощения, силы подновляла чары, но держались они плохо. По крайней мере мне это виделось так: два-три дня в кладовой было слишком холодно, до тех самых ледяных стрелок в молоке, потом заклинание быстро выдыхалось, и приходилось его возобновлять. Не будь Рената Винтерхорст боевым магом, простым и незатейливым, я бы решила, будто она намеренно создаёт поводы почаще навещать кондитера, который наверняка усердно помогает ей восстановить магические силы чем-нибудь сладким. Но вспоминая выражение её лица при виде моих вычислений, я отчётливо понимала, что сложные расчёты нагоняют на неё смертную тоску и ей гораздо легче и быстрее зайти раз в неделю-полторы, чтобы подпитать зачарованные кристаллы своей магией.