— А! — сказал Меллер с заметной досадой, когда я спросила его, откуда владельцу кондитерской известны моё имя и род занятий. — Я как-то в расстроенных чувствах и не особенно трезвом виде пожаловался, что так и не придумал способа вас уговорить, и Симон решил, что ему повезёт больше. Сколько он вам предлагает?
— Даже чуть побольше, чем вы, — хмыкнула я, ещё раз просмотрев условия.
— Вот как? — он сунул обратно в конверт своё недочитанное письмо и полез в стол за когда-то дорогой, а теперь порядком облезлой папкой, где лежала на удивление тонкая стопочка бумаг. — Тогда вам, наверное, будет интересно почитать вот это.
И Меллер протянул мне листок со списком, как он меня заверил, недорогих приличных пансионов.
Я задумчиво потёрла нос. М-да. Недорогими пансионы могли считаться только по меркам столицы графства. Если жить в таком, то «условия ничуть не хуже, чем у Гилберта Меллера» переставали казаться настолько уж привлекательными: Озёрный — не Вязы, там у хозяев пансиона для приготовления обеда не получится выбрать двух-трёх кур из собственного птичника и в собственном же огороде надёргать овощей и зелени. На те деньги, что ты отдашь в столице графства за единственный обед, в Вязах, наверное, неделю можно было бы питаться.
Меллер посмотрел на меня с чуть ли не ехидной улыбочкой — у меня на лице, видимо, во всех подробностях отобразились мысли по поводу такого жилья — и прибавил, что член Гильдии наёмников, разумеется, может совершенно бесплатно жить в отделении своей гильдии.
Я, не скрываясь, фыркнула. Жить в отделении Гильдии наёмников — это бесплатно, да. Только придётся постоянно выполнять мелкие и не очень поручения привратника вроде уборки, мытья посуды и чистки овощей — я, увы, не в том ранге, обладатель которого может послать какое-никакое начальство тёмным лесом или ещё подальше. И об отдельной комнате можно только мечтать, а соседки сплошь и рядом оказываются бабами шумными, задиристыми и любящими, вежливо говоря, выпить, а если говорить прямо — надраться до поросячьего визга, чтобы расслабиться после дорожных тягот и опасностей. Не обязательно они будут такими и не обязательно они будут вообще, соседки эти, но если жить в отделении целый год (а то и все три), подобная компания хоть раз-другой, хоть на неделю-другую, да попадётся. Именно то, что нужно после нудной изматывающей работы по заморозке кладовых или начарования целой горы льда для изготовления мороженого. Нет, гильдейские казармы в качестве жилья годились разве что на неделю-другую. Жить там годами — да я повешусь сама или убью кого-нибудь. Второе даже скорее.
И хитрый толстый крыс прекрасно это понимал, вот ни минуты не сомневаюсь. Я даже заподозрила, что он намеренно таскал меня не так давно по егерским казармам, прикидывая, где лучше разместить доски с рунными огоньками в качестве ночной подсветки. Тесные ряды двухместных коек, шум, невозможность остаться в одиночестве ни на минуту… Так и вспоминался форт с его прелестями. А ещё егеря нежно возлюбили трубы с горячей водой, опоясывающие спальни и оружейные. Трубы сплошь были уставлены сапогами и увешаны портянками, и пахло в казармах соответственно. Нет, я не зажимаю нос надушенным платочком в курятнике или свинарнике, но дышать ещё и этим — а женщины после дальних поездок пахнут ненамного лучше мужчин…
— А что вообще это за «Сладкое счастье»? — спросила я, исполнившись подозрений, что пожаловался на моё упрямство Меллер вполне целенаправленно. Именно для того, чтобы хозяин кондитерской кинулся зазывать меня на службу.
— Вообще — кондитерская, куда можно прийти выпить чашечку чая или бокал лёгкого вина под кусок торта. Некоторые даже с детьми приходят: прекрасная кухня, светло, чисто, негромкая приятная музыка… Правда, там сдают номера на час, но никаких… профессионалок даже в обеденный зал не пустят. Номера снимают, — ирония в его голосе была неприкрытой, — исключительно приличные, солидные, состоятельные люди, желающие обсудить некоторые вопросы без посторонних глаз и ушей. Не думаю, что работа на господина Милка загубит вашу репутацию.
— Да не в моей репутации дело, — сказала я, про себя восхищаясь изобретательностью хитрого толстого крыса. — Я так понимаю, вы просто не стали на словах объяснять мне, сколько денег я потеряю, отказавшись от контракта с вами, а ткнули меня носом в цифры. Да, заработаю я даже немного больше, чем у вас. А вот сколько потрачу… У Варгов, полагаю, будет то же самое?
— Ну что вы, — возразил он. — Сравнили стоимость жилья в столице бедного и малонаселённого графства — и в действительно крупном торговом городе, столице графства небедного и населённого слегка избыточно. У Варгов будет гораздо, гораздо дороже. — И он с фальшивым сожалением развёл руками.
Я, ничего не ответив нанимателю, с тяжким вздохом села на «своё» место у меллеровского рабочего стола, потому что у книжного шкафа всё ещё переминался отец Вернон, а вдвоём там можно было стоять только тесно прижавшись друг к другу. И никак он не мог определиться, что же он хочет почитать, а я уже от стола высмотрела себе облезлый томик «Южного берега Абесинского моря». Его подзаголовок обещал знакомство с тамошними животными и растительностью, а мне и самой это было любопытно, и Мадлене можно было бы рассказать на уроке землеописания, что там водятся не только знаменитые морские разбойники и не менее знаменитые виноделы.
Ты измучен, мой друг, суетою сует,
А забот тебе хватит на тысячу лет.
Не горюй о прошедшем — оно не вернется,
Не гадай о грядущем — в нем радости нет.*
— Это вы мне? — уточнила я, переводя взгляд с отца Вернона на Меллера, задумчиво распечатывающего конверт за конвертом. Это только первый он буквально разорвал с нетерпением и тревогой, но тут же успокоился, скользнув глазами по верхним строчкам: наверное, письмо было от родителей. Остальные он вскрывал аккуратно и неторопливо.
— Вам тоже, — заверил он. — Святой отец, когда поедете обратно, не прихва’тите с собой ответы? Только не слишком спешите, а то сира Аларика придёт в ужас: как можно в один вечер ответить на три письма?!
— Она всё так же переписывается с тем огородником, который выводит новые сорта овощей и ягод?
— Ну да, — Меллер улыбнулся — светло, без всякой иронии. — Бедняжка всё прошлое лето писала отчёты для сира Клавдия: что прижилось, что не очень, как перенесло заморозки и как — необычную жару в начале лета… — Да уж, действительно бедняжка: Аларике легче своими ручками прополоть половину огорода, чем написать две-три страницы. Я ей предлагала не писать отчёты, а диктовать их Мадлене или Клементине, но ей неловким казалось переписываться через посредников. Всё-таки дела этот сир Клавдий вёл с нею, именно ей присылая семена новых сортов и советы по их выращиванию. — Я уже подбивал сиру Аларику вести дневники садово-огородных работ, чтобы потом издать их, — прибавил Меллер. — Но она решила, будто я подшучиваю над нею, и почти обиделась. А зря. Я вовсе не шутил.
— По крайней мере ей стоило бы записать или продиктовать сире Мадлене свои советы по выращиванию зелени в теплице, — заметил отец Вернон. — Барон наверняка захочет вашу нынешнюю, когда гномы закончат строительство и старую крепость придётся разобрать?
Меллер кивнул без всякого энтузиазма. Аларика после разговора с сиром Генрихом тоже тихонько побурчала, что нынешнюю теплицу вполне можно было бы переставить в огород, чтобы уже там выращивать зелень с редисом весной и в начале лета, которое частенько выдаётся холодным. А то ничего себе — «вам будет больше не нужна». Но возражать будущему барону никто не стал, ясное дело. Правда, Меллер с невозмутимо-почтительным видом предупредил его милость, что о цене разборки, перевозки и установки теплицы на новом месте лучше бы договориться с гномами заранее, иначе она, цена эта, может стать очень неприятным сюрпризом. Сир Генрих, которому наверняка и в голову не приходило, что простая перевозка горы железа и стекла может очень сильно ударить по его тощему кошельку, впал в неприятную задумчивость. Потребовать с Меллера, чтобы тот ещё и сам оплатил перевозку, он мог, конечно, но уж на такое требование наверняка получил бы отказ: с какой стати? Это же вам теплица нужна — вы и везите. Так что, возможно, будет у Аларики и в огороде стеклянный купол, под которым можно прятать растения, слишком нежные для здешнего климата.
