Я ни на миг не верю, что Бетан собиралась все это выбросить, но считаю за лучшее не допытываться.

В дверь стучат, и я оставляю свое занятие. Бетан предупредила, что сегодня зайдет Йестин, но я на всякий случай выжидаю несколько секунд.

– Эй, дома вы или нет?

Отодвинув засов, я открываю дверь. Йестин приветствует меня со своей обычной ворчливостью, и я радушно отвечаю. То, что я сперва принимала за пренебрежение и даже грубость, оказалось просто свойством нелюдимого человека, который больше волнуется о своих козах, чем о чувствах двуногих собратьев.

– Я вам дрова привез, – сообщает он, указав на обрезки бревен, как попало сваленные в прицепе квадроцикла. – Нельзя же, чтобы вы в холоде сидели. Вот и привез вам.

– Разрешите предложить вам чая?

– Два сахара, – бурчит Йестин через плечо, уже шагая к прицепу. Он начинает укладывать дрова в ведро, а я ставлю чайник.

– Сколько я должна вам за дрова? – спрашиваю я, когда мы сидим за кухонным столом и пьем чай.

Йестин качает головой:

– Да это остатки от зимы. Продать нельзя, никто не купит.

Дров, которые он аккуратно сложил у очага, хватит минимум на месяц. Я снова подозреваю в этом руку Бетан, но не могу отказаться от столь щедрого дара. Нужно придумать, как отблагодарить Йестина, и Бетан тоже.

Йестин отмахивается от моего лепета:

– Я бы тут обстановку и не узнал, – говорит он, оглядывая нарядное покрывало, ракушки и другие освоенные сокровища. – Как плита, не капризничает? – Он указывает на допотопную «Агу»: – У нее, заразы, непростой характер!

– Нет, все прекрасно, спасибо, – отвечаю я, пряча улыбку. Я стала уже настоящим экспертом и привожу плиту в чувство за несколько минут. Скромный триумф, но я прибавила его к остальным, копя успехи, будто они могли нейтрализовать неудачи.

– Ну, мне пора, – поднимается Йестин. – В выходные съедется родня. Можно подумать – королеву принимаем, так Глинис хлопочет. Я ей говорил – им все равно, чисто ли у нас и стоят ли цветы в гостиной, но ей подавай, чтобы все сверкало. – Он таращит глаза якобы сердито, но его тон заметно смягчается, когда он заговаривает о жене.

– Приедут ваши дети? – спрашиваю я.

– Обе дочки, – отвечает он, – с мужьями и внучатами. Теснота будет, но никто не в обиде, родная кровь, что ж…

На этом Йестин прощается, и я некоторое время смотрю, как квадроцикл подскакивает на неровной земле.

Закрыв дверь, я стою, оглядывая коттедж. Гостиная, всего минуту назад казавшаяся такой уютной, стала пустой. Я представляю ребенка – моего ребенка, играющего у камина. Я думаю о Еве, о племяннике и племяннице, растущих без меня, не знающих своей тетки. Пусть я потеряла сына, но у меня по-прежнему есть родня, как бы там ни было!

В детстве мы с Евой жили очень дружно, несмотря на разницу в четыре года. Я ходила за ней хвостом, а Ева возилась со мной, ничуть не досадуя. Внешне мы совсем разные: я с буйной рыжей шевелюрой и Ева с прямыми светло-каштановыми волосами. Учились мы обе хорошо, но Ева была прилежнее меня и корпела над учебниками, когда мои книжки уже летели через комнату. Я предпочитала проводить время в школьной арт-студии или на полу гаража – единственном месте в доме, где мать разрешала мне доставать глину и краски. Моя брезгливая сестрица воротила нос от подобных занятий, с визгом убегая от моих расставленных рук, выпачканных свежей глиной. «Леди Ева», – назвала я ее однажды, и прозвище прилипло: сестру все так и звали, уже когда мы обе обзавелись семьями. Меня не покидало ощущение, что Еве льстит такое определение: я не однажды видела, как она с удовольствием принимает комплименты за прекрасный званый ужин или нарядно завернутые подарки.

Черная кошка между нами пробежала после ухода отца. Я так и не смогла простить нашу мать, выставившую его из дома, и не понимала, отчего Ева встала на ее сторону. Но я очень скучала по сестре, и сейчас даже больше, чем раньше. Пять лет необщения – слишком высокая плата за сказанные в запальчивости слова.

Найдя в ноутбуке фотографии, о которых просила Бетан, я добавляю еще три, которые хотела вставить в рамки и повесить в коттедже. Рамки можно сделать из выброшенного морем дерева… На снимках залив, все сделаны с одной точки, но при этом удивительно несхожие. Пронзительно-синяя вода, в которой отражается солнце, на первой фотографии – сменяется монотонно-серой на второй, где солнце едва проглядывает в облачном небе. Третий кадр – мой любимый: я сделала его, когда сильный ветер едва не столкнул меня с края обрыва: даже вечных чаек в небе не было. На фотографии грозовые тучи, угрожающе нависнув над морем, мечут молнии в пучину, а море бешено швыряет опененные валы в лицо тучам. Природа в тот день казалась настолько живой и одухотворенной, что дух захватывало от глубокого волнения.

Я добавляю на флэшку еще один снимок, сделанный в первый день, когда я писала на песке имена из моего прошлого.

«Леди Ева».

Я не могу рисковать, сообщив сестре, где нахожусь, но могу намекнуть, что со мной все в порядке – и что я прошу прощения.

– Я в «Гарри» на ланч, босс, вам чего-нибудь принести? – спросила Кейт с порога. Она была в серых брюках от хорошего портного и облегающем свитере, поверх которого накинула легкую куртку.

Рэй поднялся и сдернул пиджак со спинки стула.

– Я с тобой – хоть воздуха глотну.

Обычно он ел в столовой или в кабинете, но ланч с Кейт привлекал его больше. Кроме того, наконец-то выглянуло солнце, а Рэй с восьми утра не вставал из-за письменного стола. Он заслужил перерыв.

В кафе «У Гарри», как всегда, было людно: очередь тянулась до самого входа. Кафе пользовалось популярностью среди полицейских не только из-за близости к управлению, но и потому, что сандвичи тут стоили недорого, и делали их быстро. Нет ничего хуже для голодного дежурного копа, чем срываться на срочный вызов, когда заказ еще не принесли.

Очередь постепенно продвигалась.

– Я могу принести вам сандвич в офис, если вы торопитесь, – предложила Кейт, но Рэй покачал головой:

– Тороплюсь, но не настолько. Я дорабатываю план операции «Прорыв», мне полезно проветрить голову. Давай поедим здесь.

– Давайте. «Прорыв» – это против отмывания денег? – Кейт говорила тихо, чтобы не услышали стоявшие вокруг, и Рэй кивнул.

– Могу тебе коротко рассказать, если хочешь, чтобы ты понимала, что к чему.

– Очень хочу, спасибо.

Они заказали сандвичи и устроились на высоких стульях у окна, вполглаза поглядывая на Гарри, который через минуту уже помахал в воздухе коричневыми пакетами. За окном прошли двое полицейских в форме – Рэй приподнял руку в знак приветствия.

– Вот тебе и еще доказательство, что полиция ни черта не делает, – усмехнулся он.

– Ох, знал бы кто, – вздохнула Кейт, вытаскивая из сандвича кольцо помидора и съедая его отдельно. – Я никогда так не впахивала, как над делом Джейкоба Джордана, и все впустую.

Рэй уловил горечь в ее голосе.

– Не впустую, и ты это знаешь. Однажды виновный кому-нибудь проговорится, поползут слухи, и мы возьмем негодяя.

– И это называется охраной правопорядка?

– В смысле? – Рэй даже не знал, обижаться или смеяться над подобной прямотой.

Кейт отложила сандвич:

– Мы только реагируем, а надо действовать активно. Нельзя сидеть и ждать, пока поступит информация; мы должны ее искать.

Рэй словно услышал себя молодого в первые дни работы в полиции – или Мэгс, хотя его жена не была такой настырной, как Кейт. Эта даже в сандвич въелась с яростным напором. Рэй подавил улыбку. Девушка привыкла высказываться начистоту, не сдерживая себя и не заботясь, по чину ли ей такие заявления. В управлении ее дерзость уязвила бы не одно самолюбие, но Рэй ничего не имел против откровенности и искренности. Более того, разговор с девушкой казался ему отдушиной.