– Конечно. У нормальных детей, интегрированных в школьный коллектив, общительных, дружелюбных, пользующихся симпатией, не сносит крышу в один момент. Такое происходит с изгоями, со сломанными шестеренками, выброшенными из отлаженного механизма.

– То есть ты хочешь все свести к банальной истории про какого-нибудь несчастного заморыша, у которого родители развелись, нет друзей и проблемы с успеваемостью? Он не может влиться в коллектив, его никто не любит, всем на него наплевать, и в итоге у него просыпается желание отомстить за себя, взять реванш, он хватает пушку и начинает стрелять куда попало?

– Не куда попало, а как минимум в источник своих обид. Да, примерно так и происходит.

Сеньон махнул рукой, словно отбрасывая доводы Лудивины, и откинулся на спинку диванчика, который заскрипел под его весом.

– Это слишком простое объяснение! У всех подростков бывают перебои в работе психики. Временные затмения.

Дальше Сеньон что-то забормотал себе под нос – Лудивина не разобрала слов и подумала, что он произносит молитву или нечто вроде того. Они оба так устали, что здоровяк даже выпил вторую чашку кофе, прежде чем вернуться вместе с напарницей в Парижский отдел расследований при въезде в Баньоле[12].

Они прошли за ограду большого серого здания, где когда-то размещались казармы. Оно было не совсем старое, чтобы видеть в нем какую-то эстетическую прелесть, и не слишком новое, чтобы считаться комфортабельным. Кабинеты находились наверху, Сеньон и Лудивина поднимались по ступенькам, когда на лестничной площадке их перехватил Ив. Его глаза казались темнее обычного, хотя куда уж темнее.

– Мы возвращаемся в комнату для допросов, но сначала я хочу надавить на одного из подозреваемых – по-моему, он почти созрел. Если возьмемся за него вчетвером, наверняка расколется.

Ив провел их по первому этажу узким коридором до стальной приоткрытой двери. У порога стоял Марсьяль – еще один сотрудник отдела по борьбе с наркотиками, с такими же, как у его коллеги Ива, гладкими и нежными чертами лица. Но сегодня на нем резче обозначились морщины, а под глазами залегли круги. В глубине камеры Лудивина из коридора разглядела парня, который заметно нервничал. Длинные руки и ноги, прическа афро, спортивная одежда, кеды без шнурков, возраст – под тридцать. Правой ногой он отбивал ритм какой-то воображаемой композиции в истерическом хардроковом стиле. Парень играл в гляделки с Марсьялем, но, когда вошли остальные, сразу вскочил.

– Что, по расписанию сейчас избиения? – ухмыльнулся он, но скрыть испуг ему не удалось.

– Не, у нас так не принято, – пожал плечами Ив. – Жозеф, ты до сих пор не сказал ничего дельного. Сейчас мы к этому вернемся, но сначала хочу напомнить тебе о семейных обязанностях. Ты же знаешь, что вам всем светит. Для тебя тюряга – дело привычное, а вот для твоего братишки… Только подумай, что с ним там будет. Он же еще пацан! Выпендривается, конечно, но, по сути, распоследний слабак. Такому за решеткой не выжить, ты сам это отлично понимаешь.

– Я же сказал, оставьте Марвена в покое, он не при делах!

– Да ну? А сидел он с вами. И не я его туда посадил.

– У вас на него ничего нет! Тачка была чистая! Там ни хрена не найти!

Ив поднял руку и ткнул пальцем в сторону потолка:

– У меня наверху сорок часов прослушки телефонных переговоров всей твоей банды и отчеты о слежке за вашими машинами. И тачка, в которой сидел твой брат, разумеется, была приманкой. Так что можешь не сомневаться – если я хорошенько подготовлю дело для передачи в суд, вы все загремите надолго за торговлю наркотой. Кроме того, я жду результатов обыска в ваших квартирах, а тебе остается только молиться, чтобы там ничего лишнего не завалялось, иначе срок подрастет.

Жозеф выругался себе под нос.

– Твой братишка страсть как любит трепаться по мобиле, – добавил Марсьяль.

– Но сейчас я не буду играть в злого полицейского, – продолжал Ив. – Давай так: ты по-хорошему со мной, а я по-хорошему с твоим младшим братом. Обещаю, что в этом случае не стану выдвигать против него обвинений. Марвен стоит на учете, но, поскольку во время задержания при нем не было наркоты, все можно уладить в его пользу. Ему уже восемнадцать, Жозеф, и в противном случае я могу оформить дело так, что суд без колебаний вкатит ему по полной, приняв к сведению все его прошлые заслуги.

Лудивина наконец поняла, что затеяли Ив и Марсьяль. Они не могли оказывать такое давление на подозреваемого в комнате для допросов при включенной видеокамере. Но порой случалось, следователи, видя, что у подозреваемого вот-вот сдадут нервы, предварительно «доводили его до нужной кондиции», чтобы, оказавшись перед объективом, он был готов давать показания.

– Шакалы! Это шантаж!

– О нет, шантаж – не наш метод. Мы всего лишь предлагаем тебе почувствовать себя настоящим главой семьи, осознать собственное поведение и сделать выводы, чтобы младший братишка не пошел по твоей кривой дорожке. Если ты заговоришь, бросишь нам косточку, мы, шакалы, перестанем принюхиваться к пацану, который нам, в общем-то, без надобности. Давай решай. И повторю, хотя ты это и без меня знаешь: Марвен слабак, в тюрьме его сожрут с потрохами.

Жозеф тряхнул головой:

– Сволочи гребаные… Чего решать? У меня, что ли, есть выбор?

– Тебе виднее.

Нога, нервно отбивавшая воображаемый ритм, вдруг замерла. Жозеф, на котором не было наручников, обхватил голову руками и вздохнул.

– Чего вам надо? – спросил он уже менее воинственно.

– Зачем вам сумка с кусками человеческой кожи?

Нога снова запрыгала. Парень принялся лихорадочно сплетать и расплетать пальцы.

Почувствовав слабину, Лудивина вмешалась в разговор:

– Это вы убили людей и содрали с них кожу?

– Э нет, так не пойдет! – вскинулся Жозеф. – Шкура эта у нас была, да, но убийства вы на меня не повесите! Это не мы!

– А кто?

– Без понятия.

– Но сумку с кожей ты от кого-то получил, так? Или она с неба свалилась?

– Я не знаю, отвечаю!

Ив угрожающе поднял указательный палец и сменил тон:

– Хватит дурочку валять. Я отмажу твоего брата в обмен на информацию. А если ты будешь твердить «я не знаю, я тут ни при чем», сделка отменяется. Вы с Марвеном оба загремите за торговлю наркотиками, и плевать, что их не было в ваших тачках. У меня есть записи ваших переговоров, при обыске наверняка найдется куча бабла, какие-нибудь подозрительные денежные переводы на ваших счетах, и я уж не говорю о сумке с человеческой кожей! А если мы найдем тела, с которых эту кожу сняли, пойдете по статье за убийство все как один. Знаешь, какой срок полагается за убийство с последующим осквернением трупа? Или тебе подробно расписать?

Жозеф закусил нижнюю губу. Помолчал, покривился и вдруг заговорил, опустив голову и не глядя на жандармов:

– Сумку мы взяли в Лилле. У нас там тайник. Клянусь, я не знаю, кто ее туда положил. Когда нужно перегнать груз, мы получаем сообщение с адресом, по которому надо забрать товар, и все. Забираем, там же оставляем бабло и сваливаем. Терок у нас не бывает, все на честном слове, никто не парится пересчитывать деньги перед носом, потому что мы этих чуваков еще ни разу не кинули! Зачем? Все в плюсе. Да и кому придет в голову кидать отморозков, которые с людей шкуру сдирают, как гребаную обертку с чупа-чупса!

– Так это у вас что, не первая доставка? – перебил Марсьяль, удивленно переглянувшись с Ивом.

– Пятая. Но клянусь, до этого раза я не знал, что в сумках! Обо всем договаривались Селим и Ади, а меня с собой потащили. Если б я знал, о чем базар, ни за что бы в такое дерьмо не влез!

– Но ты влез по самое некуда, – отрезал Ив, пресекая поток сожалений.

– Селим, Ади и я – мы всегда заодно. С тех самых пор, когда были сопливыми пацанами. Я не мог им отказать. Вы знаете, что такое дружба?

Ив вскинул бровь – похоже, у них с подозреваемым были разные представления о дружбе.